— Но я ж смотрел…
— Ты сосал эскимо.
— Товарищ капитан, — возбужденно и обидчиво заговорил Леденцов. — Я ведь как веду наблюдение… Кто вошел, тот должен и выйти. А если не вышел, то держу его в памяти, пока не выйдет.
— Ну, а переодеться она не могла?
— Не могла. Я смотрю не только на одежду и общую конфигурацию, но и в лицо. Вон старуха появилась, была у меня в пропавших. Наверное, в туалете сидела.
— А как-нибудь видоизмениться, в кого-нибудь перевоплотиться?
— В кого?
— Ну, скажем, в сову?
— В птичку?
— Да, и вылететь в окошко, а?
— Тут я не гарантирую. За птицами, кошками и мышами не слежу, товарищ капитан.
— Продолжай работать по своей системе, — бросил Петельников уже на ходу.
Возможно, Леденцов и не виноват. Возможно, виноват он сам, поручив наблюдать за Калязиной, как за обычным преступником. Они с Рябининым давно чувствовали, что у нее есть свои тайные пути и свои тайные друзья. Не могла же она просочиться сквозь стену? Впрочем, если молоко квасит взглядом и двигает волей предметы… Как там у Галилео Галилея?.. Мы преуспеваем с помощью разума.
Инспектор решил побродить вокруг санэпидстанции, пока нет Калязиной.
Кусты, виденные сверху рядами, были пересечены и перемяты дорожками и тропками. Асфальтовая лента для пешеходов окаймляла здание вплотную, приварившись к стене. Вход один, обозреваемый сейчас Леденцовым. Нет, есть и второй, пожарный. Дверь закрыта намертво. Петельников заглянул через стекло — в нарушение пожарных правил к двери привалилась пара шкафов. Тут не выйдешь. Вылезла из окна первого этажа? Скажем, сиганула вот сюда, в заросли шиповника. Баба она здоровая… Но окна первого этажа забраны металлическими веерами. Отогнула? Баба здоровая. Инспектор добрался до стены, к которой приросла санэпидстанция. Что за стеной? Он пошел на улицу — искать фасад этого дома.
В такое время. Рябинин там протирает влажные очки, Лида сидит коридоре… Прокуроры могут разойтись по судам и проверкам. Дорог каждый час, а он тут выискивает — это надо было сделать давно тому же Леденцову.
Инспектор вышел на людную панель длинными сердитыми шагами. Но злость скатилась, стоило ему увидеть стеклянную доску с крупными буквами: «Поликлиника № 24». Ага, поликлиника. К ней примыкает санэпидстанция. Родственные учреждения, как, скажем, милиция и прокуратура. Даже роднее, одного министерства. А если так, то почему бы…
Петельников взялся за дверь и шагнул в чистенький вестибюль, запах которого — далеких лекарств и, может быть, далеких страданий — подтвердил, что это поликлиника. Он разделся и начал бродить по первому этажу, поглядывая в окно, на улицу, чтобы не терять направление. Длинный, магистральный коридор тянулся прямиком к той стене, к которой примыкала санэпидстанция. Инспектор шел, читая таблички на кабинетах; шел, пока не уперся в поперечную дверь, обрезавшую коридор. Рентгеновский кабинет. Перегорожена часть коридора некапитальной стенкой. Все, тупик. Инспектор пошел обратно, чтобы подняться на второй этаж. Если и там подобный тупик, то его кавалерийская атака сейчас захлебнется, ибо у санэпидстанции всего два этажа. С чего он взял, что Леденцов не проверил? Леденцов — продувная бестия, игравший простачка. Может съесть десять брикетов мороженого…
Петельников шел по точно такому же длинному коридору, как и на первом этаже. Теперь он не смотрел в окна и не читал табличек на кабинетах. Его взгляд бежал по узкому коридору, как луч по тоннелю, и уходил в конец, в поперечную преграду. Но мелькали больные, заслоняли здоровые… Он убыстрил шаги, съедая ими длинноту. Коридор укоротился, его уже не было. Нет, кабинета здесь не огородили. Стена, капитальная, с небольшой беленькой дверью, на которой только что не хватало таблички «Служебный вход». Он её дернул — закрыта. Куда она? Да больше некуда, кроме санэпидстанции.
— Гражданин, что вы ищете? — Девушка в белом халате пресекла взглядом его деятельность.
— Хочу попасть в санэпидстанцию.
— Так идите с главного входа.
— А этот для кого?
— Для сотрудников, гражданин.
— Спасибо, гражданка.
Инспектор сел на белую — все белое — скамейку и оперся расслабленной спиной о паровую батарею. Вздремнуть бы тут, в чистоте и тепле. Посидеть бы тут, покараулить. Калязину, которая должна вот-вот прийти. Впрочем, теперь это не имеет смысла — важно было узнать, куда она ходила. Нет, Леденцов не бестия…
Петельников тяжело встал и пошел по коридору к выходу. Глаза, теперь не искавшие никаких дверей, спокойно ослабели. Поэтому идущую навстречу женщину принял без удивления, тем более что она ничем не походила на сову — на оперную певицу она походила, забежавшую в поликлинику сдать анализы. Женщина глянула на него рассеянно, не признавая. Инспектор счел это невежливостью.
— К какому врачу номерок, Аделаида Сергеевна?
— О, какая встреча!
— К невропатологу или к этому… к уху-носу?
До служебной двери было метров десять — она все поняла.
— Нет иду на работу.
— Почему ж не через главный вход?
— Гражданин Петельников, а какая статья уголовного кодекса обязывает ходить через главный вход?
— Все статьи уголовного кодекса обязывают ходить только прямыми путями.
— А знаете, вы остроумнее Рябинина.
Они оттеснились в сторонку, к окну, и теперь стояли, как хорошие знакомые, беседовавшие о болезнях.
— Аделаида Сергеевна, вы любите читать детективы?
— Обожаю.
— При помощи чего, по-вашему, авторы закручивают сюжет?
— Делают преступника умным.
— Наоборот, делают следователя глупым.
— Вы про Рябинина?
— Нет, я про себя.
— Хотите сказать, что если бы знали про эту дверь, то наш с вами детектив давно бы кончился? А между прочим, через эту дверь я ходила сейчас к Рябинину. Не верите?
— Очень даже верю.
— Но его нет, и никто не знает, когда он будет.
— На Рябинина совершено покушение.
— О!
— В него стреляли из-за угла.
— Надеюсь, не попали?
— Промахнулись.
— Кто же стрелял?
— Кто стреляет из-за угла? Какая-то дрянь, — внушительно сказал инспектор.
— Промахнулись, а он не вышел на работу… Испугался сильно?
— Эта дрянь стреляла на людной улице, собралась толпа, свидетели, протоколы… Вот сегодня и разбираются. А завтра приходите, он будет, убежденно соврал инспектор.
— Будет ли? — усмехнулась Калязина.
— Я вам не сказал, что стреляли холостым патроном. Так сказать, пустой номер.
Они друг другу улыбались. Петельников открыто, поскольку разговор шел откровенный. Она с нестерпимой любезностью, сквозь которую, как сквозь неплотную занавеску, совиным взглядом зыркало желание узнать, что сталось с Рябининым.
— Какой же смысл хлопать пустым патроном?
— Та дрянь хотела Рябинина запугать.
— А вы ее поймаете?
— Вот я и хожу тут…
— Да, вы остроумнее Рябинина, — окончательно решила она, так и не отведя глаз, не моргнув и не покраснев. — Извините, я заболталась, а работа ждет. Сейчас принесу стульчик.
— Зачем?
— Для вашего товарища, который будет сидеть у этой двери…
Из дневника следователя (на отдельном листке). Человек устроен сложно и тонко. И выпущен в мир, где все устроено просто и грубо.
Добровольная исповедь. Петельников запугивал намеками. Если пугаться, то не надо ходить купаться…
Юристы убеждены, что преступник — трус. Чтобы пойти на преступление, нужно перешагнуть через мораль толпы, не бояться наказания. На это не каждый пойдет, — тут без смелости ничего не выйдет. Рассудите сами: неужели стоять у станка требуется смелости больше, чем залезть в квартиру? Неужели ходить на службу нужна смелость, а забраться в чужой карман не нужна? А залезть в магазин, где и сторож с ружьем, и сигнализация? А напасть на человека, который, может быть, сильнее его в два раза? Нет, преступник смел.
Так и вижу рябининскую улыбочку, который тут бы мне добавил: «Но подл».
Антимонин не любил уголовных дел, требующих оперативности, а говоря проще, спешки, разъездов и той суматохи, которая пыльным столбом крутится вокруг так называемых актуальных дел. Его привлекали дела солидные, долгие, многотомные, с отсрочками, со множеством экспертиз, — дела, которые звались «хозяйственными». У него и теперь было подобное дело — вот подшил пятый том. И вдруг вчерашний звонок начальника следственного отдела. Включиться в проверку заявления о взятке. Кто-то говорил, что Рябинин с закидонами. Кто-то говорил, что толковый. Кто-то говорил, что зануда. А кто-то, вроде бы Беспалов, говорил, что из Рябинина вышел бы хороший старший следователь. Впрочем, ему начхать: доложит заместителю прокурора города и спихнет кому-то из коллег.
В дверь постучали.
— Не принимаю! — крикнул Антимонин.
Свои не стучат, никого не вызывал, а для посторонних нет времени. Но все-таки вошли, тихо и пугливо, как входят кошки, неуверенные в реакции хозяина. Маленькая женщина в мягкой шерстяной кофточке. Таких женщин Антимонин определял за версту. Жалобщица, хлопочет за мужа.
— Вам кого? — спросил Антимонин тем отстраняющим тоном, который не оставляет никакой надежды на разговор.
— Старшего следователя Антимонина…
— Да, я.
— Хочу узнать о муже…
— В приемную, гражданка, в приемную.
Антимонин не любил людей, которые шли жаловаться, считая их сутягами и склочниками.
— Вчера вы были вежливее…
— Вчера?
— Да, у меня на квартире.
Антимонин блеснул очками в модной почти квадратной оправе — он слегка откидывал голову, отчего стекла иногда сверкали коротким лучом. Перед ним стояла невзрачная девушка в какой-то странной, дрожащей позе. Он ее видит впервые. Шантажистка? Это любопытно.
— Так вы утверждаете, что вчера я был у вас? — улыбнулся Антимонин, показывая золотые зубы.
— Я жена Рябинина.
— О, извините, не узнал.
Боже, да он ее дома и не видел. Что в нем блестит? Он же не в мундире. Нужно было дождаться Вадима. Боже, с чего начинать, что говорить, чтобы не сделать Сергею хуже? Этот блесткий человек вчера писал протокол и считал деньги…