И промелькнуло, исчезая…
…Не беда, что плохие люди совершают плохие поступки. Беда, что хорошие люди совершают нехорошие поступки…
— В заявлении сообщалось, — продолжал Васин, — что Копытко вручил деньги на квартире Рябинина, который спрятал их в четвертый том сочинений Тургенева. При этом перечислены номера купюр. Проверкой установлено следующее… Уголовное дело по обвинению Копытко действительно Рябининым прекращено.
— Обоснованно? — спросил Валентин Андреевич.
— Дело можно и в суд передать, и прекратить.
— Рябинин, правильно?
— Правильно.
— Продолжайте. — Заместитель прокурора города вернулся отвлеченным на Рябинина взглядом к Васину.
— При выезде на квартиру Рябинина совместно с понятыми в четвертом томе собрания сочинений Тургенева было обнаружено пятьсот рублей, причем номера купюр стопроцентно совпали с указанными в анонимном заявлении. Рябинин происхождение денег объяснить не мог.
— Рябинин, так?
— Так.
— А что сказал этот Копытко? — спросил Валентин Андреевич уже у Васина.
— Копытко, естественно, взятку отрицает…
Рябинин потер небритый подбородок. Естественно… Одно вроде бы нейтральное слово превращает простую информацию в зловещий факт: мол, Копытко ничего не оставалось, как отрицать эту взятку.
А какое странное у Васина лицо… Властное, привыкшее повелевать. Льстивое, хотевшее угодить. Рябинину кажется от бессонной ночи: одна половина лица, которая обращена к нему, отчеканена злостью, а вторая половина, которая больше видна заместителю прокурора города, подтаивает от чувств. Древние не придумали двуликого Януса — они подсмотрели его в жизни.
И промелькнуло, исчезая…
…Неудивительно, что есть подлость и глупость. Удивительно, почему они не встречают мгновенного отпора…
— Но Копытко спрашивал в канцелярии прокуратуры адрес Рябинина, и при обыске у него этот адрес нашли, полученный им в Горсправке.
— Как он объяснил?
— Якобы хотел снести Рябинину сало.
— Какое сало?
— Поросячье, ему прислали из деревни.
— И за что Рябинину это сало?
— Якобы как хорошему человеку. Валентин Андреевич, конечно, за прекращенное дело, к пятистам рублям.
— Как насчет сала? — Слова заместителя прокурора города отскочили от стола в Рябинина.
— Не ел…
— Он не ел, — без улыбки передал заместитель Васину.
— Валентин Андреевич, он и не мог есть. Копытко отнести сало не успел, мы к нему нагрянули.
— Так, ваше заключение.
— Доказательства неопровержимые, Валентин Андреевич. Полагал бы следствие продолжить и Рябинина от работы отстранить.
— Так, Рябинин, у вас есть какое-нибудь объяснение?
— Деньги мне подложила Калязина.
— Доказательства.
— Нет.
На Рябинина вдруг пала дремота. Нервная и бессонная ночь брала свое, тут, в ответственном кабинете, где решалась его судьба. Он глянул на второй диванчик, мягко желтевший свободным ложем. Лечь бы туда сейчас, и пусть судьба решается без него. И заснуть бы, и увидеть во сне свой дом, где он так давно не был и, возможно, не будет, ибо решается его судьба. Это же суд. Валентин Андреевич — судья, Васин — обвинитель, Антимонин — эксперт, Беспалов — защитник… Неужели им не хочется спать? Неужели они не понимают, что нельзя судить сонного человека?
И промелькнуло, исчезая…
…Подлость глупца — в непонимании…
— Так, Антимонин, вы.
Старший следователь блеснул очками, дождавшись своей минуты.
— Я согласен с оценкой доказательств Андреем Дмитриевичем. Но у меня есть дополнительный факт. Жена Рябинина официально показала, что накануне к ней приходил агент Госстраха, который мог подложить деньги. Необходимо проверить.
— Придумала, ведь жена, — обернулся к нему Васин.
— Нет, не придумала.
— Как вы можете ручаться? — Зональный прокурор оценивал умными глазами благодушную позу старшего следователя.
— Интуиция, Андрей Дмитриевич. Работаем не первый год…
Сон отстал, как смытый холодной водой. Рябинин не услышал про агента Госстраха и не заметил объективности старшего следователя. Антимонин допрашивал Лиду… Этот вылощенный, этот золотозубый, этот легковесный тип, с которым раньше он и не разговаривал — не о чем, — допрашивал его Лиду. Но чему он возмущается? Членов семьи взяточника всегда допрашивают. Ох, Лида, Лида…
И промелькнуло, исчезая…
…Формалистом становится тот юрист, у которого нет чувства справедливости…
— Вы что-то сказали?
Глаза заместителя прокурора города смотрели на него с холодным удивлением. «Вы что-то сказали?» Это ему. И другие глаза тоже смотрят на него. Глаза Васина: мол, выскажись, приоткрытого виднее. Глаза Юрия Артемьевича: ничего не говори, сдержись. И Антимонина: интересно, что в таком положении можно сказать? А он скажет.
— Теперь я знаю, какой судья, прокурор или следователь становится формалистом.
— Какой же?
До Рябинина долетели сцементированные звуки «ккж», но он их понял.
— Который не имеет чувства справедливости.
— Это в Ваш адрес, Валентин Андреевич, — довольно улыбнулся Васин.
— Так, а что скажет прокурор района?
Юрий Артемьевич почему-то встал, поглаживая широкой ладонью нервный подбородок.
— Глупости все это, товарищи. За Рябинина я ручаюсь, как за себя. Если он взяточник, то и меня нужно увольнять к чертовой бабушке…
Беспалов хотел сказать что-то еще, но заместитель прокурора города выстрелил в него своим «так». Юрий Артемьевич схватился за подбородок и сел. Он в судах выступал плохо, не юридически, упуская доказательства, — говорил коротко и прочувствованно. И Рябинин улыбнулся ему, вымученно и криво.
Они, вершители его судьбы, выспались, побрились, позавтракали и приступили к своим обязанностям. Обычная работа в обычный день. И не знают, что сегодня ночью он понял то, что, может быть, никто из них не понимает. Конечно, не понимают. Иначе заместитель прокурора города не отщелкивал бы свои метрономные «так». Иначе Васин не раздваивал бы свое лицо. Антимонин не сидел бы равнодушно, как на похоронах нелюбимого соседа. И Юрий Артемьевич не переживал бы из-за пустяков — ну что значит прослыть взяточником, когда есть люди, которые тебя любят… Что значит он и значат все они в кабинете, когда за окном — человечество, космос, вечность?
И промелькнуло, исчезая…
…Люди жаждут найти разумных существ на других планетах. На земле бы поискать, на земле…
— Так, — повторил заместитель прокурора города и, как показалось Рябинину, повернулся к нему, хотя он отчетливо видел, что тот лишь смотрел на него.
— Товарищ Рябинин, до меня дошли слухи о ваших философских поисках…
— А это хуже взятки? — спросил Рябинин сонно.
— Я этого не сказал.
Васин улыбнулся сокрушенно, поджимая губы: дожили, заместитель прокурора города узнал. Антимонин улыбнулся, предвкушая что-то вроде пикантного анекдота. И только Юрий Артемьевич вернулся взглядом к своим подножным паркетинам.
— Товарищ Рябинин, а почему в своих поисках вы не обратитесь к книгам?
— К чужому опыту?
— Да, к опыту человечества.
Все смотрели на заместителя прокурора города — не потому, что он начал бездельный разговор, а удивленные тоном, из которого пропала шрапнельная сила, стрелявшая словами-осколками.
— Мы слишком привыкли жить за чужой счет, — буркнул Рябинин.
— А вы знаете, почему технический прогресс опережает нравственный?
— Потому что технический проще, — опять сказал Рябинин — или опять буркнул?
— Почему за сто двадцать тысяч поколений, проживших на земле, человечество набралось ума меньше, чем должно бы?
Теперь Рябинин смотрел на Валентина Андреевича и молчал, сбитый с толку. Заместитель прокурора города, гроза следователей, сухой, сухощавый, моложавый, всегда затянутый в хрустящие одежды, хотел с ним поговорить на свободную тему. Тут, на судилище, при посторонних. Что известно о нем еще? Иногда он ложился в больницу — извлечь очередной осколок. У него трое взрослых сыновей. Говорили, что он дважды отказался от повышения…
— Потому что научно-технические новинки перенимаются легко, — не дождался Валентин Андреевич ответа Рябинина. — Молодому человеку очевидно, что электрическая лампочка лучше свечки, а автомобиль лучше лошади.
— Берут папину машину, но не папин опыт, — вставил Рябинин.
— Совершенно верно. А в морали и философии они начинают от пещеры.
— Если начинают, — вставил теперь Беспалов, отрешившись от натертых паркетин.
— Если начинают, — согласился Валентин Андреевич. — Отсюда скачок в науке и технике и отставание в духовной жизни. Так есть ли смысл пренебрегать гуманитарным опытом поколений?
Рябинин об этом уже думал, об этом уже с кем-то спорил.
— Его невозможно взять, — сказал он.
— Почему же?
— Ни один роман о любви не заменит самой любви.
Антимонин почему-то рассмеялся. Валентин Андреевич глянул на него, потом на часы и сделался заместителем прокурора города:
— Так. Все, товарищи.
— Как все? — опешил Васин. — А что же с Рябининым?
Заместитель прокурора города помолчал, остановив ничего не выражающий взгляд на Васине, отчего тот суетливо закрыл папку с бумагами.
— Андрей Дмитриевич, переписать номера купюр мог только человек, который держал их в руках. Кто?
— Копытко.
— Ему переписывать незачем: он сообщать не собирался и взятку отрицает.
— Жена, родственник, приятель, — предположил Антимонин.
— Значит, мы должны допустить, что у Копытко есть очень близкий человек, которому этот Копытко сказал, что идет давать взятку. Допустить, что этот близкий человек потихоньку от Копытко переписал номера купюр. Допустить, что Копытко видел, как Рябинин прятал деньги в собрание сочинений Тургенева, именно в четвертый том. Допустить, что Копытко все это рассказал близкому человеку. Допустить, что близкий человек решил посадить Копытко, поскольку взяткодатель тоже преследуется законом. Так?
— Вряд ли, — сразу согласился Антимонин.