Она шла мимо школьной ограды, за которой полный мужчина в шляпе опробовал фонарь над зеленым щитом с оранжевыми буквами: «Срубил дерево посади новое».
— Гражданин, не скажете, где тут ближайший бар юга что-нибудь подобное?
— За углом есть «Рюмочная».
— Спасибо. А это вы придумали? — Она кивнула на оранжевые буквы.
— Да, у нас школа с биологическим уклоном.
— Хотите, я подарю вам целую кучу изящных лозунгов с биологическим уклоном?
— Буду рад, — любезно улыбнулся мужчина.
— Записывайте. Съел сосиску — вырасти поросенка. Выпил пиво — сдай бутылку.
Из дневника следователя. Да разве его можно полюбить — человечество? Оно огромное — безликое, далекое, расселенное по стране, рассыпанное по земному шару… Можно ли полюбить того, с кем не соприкасаешься, не говоришь, кого не видишь? Вряд ли.
Но у него, у человечества, есть свои представители — это твои домашние, твои друзья, твои товарищи по работе, твои соседи… Полюби их — это и есть человечество.
Добровольная исповедь. Сегодня у меня неплохой день, поэтому я выпила энное количество солнечного напитка и чувствую себя богиней. Кстати, могу изложить всю историю религии двумя строчками…
Сначала молились на камни-идолы. Затем поклонялись Зевсу-Юпитеру… Потом Христу-Магомету-Будде. А теперь все молятся самому могущественному богу из всех богов — Комфорту. Хотите жить комфортабельно — молитесь всемогущему Комфорту.
Из приемника рвался походный марш. Пылесос выл истерично, почти комариным голосом. Вода гулко — слышно на всех этажах — лилась в ванну какой-то вскипающей струей. На кухне, как пневматическая дверь, вздыхала паром кастрюля. Не квартира, а горячий цех.
Лида стояла в передней у зеркала и примеривала джинсовые босоножки. Может она позволить себе в субботу примерить обновку? Пусть квартира побушует звуками.
Звонок она услышала только потому, что стояла рядом с телефоном.
— Слушаю…
— Здравствуйте, Лида. Вы что, купили трактор?
— Вадим, подождите, я их утихомирю…
Она выключила пылесос и приемник, закрыла воду и подвернула огонь под кастрюлей.
— Не трактор, а генеральная уборка перед приездом дочери.
— А хозяин, наверное, подсинивает белье или замешивает тесто?
— Хозяин услан в магазин.
— А он мне нужен…
— Может быть, я передам?
— Желательно, чтобы Сергей завтра был дома.
— Завтра воскресенье, — напомнила она.
— Лида, мы же эти, как их, оперативники.
Вадим вздохнул — далеко и беззвучно. Или ей показалось? Иногда в трубке шуршит… Иногда кажется. Иногда думается.
— Давно у нас не были, — отозвалась она на тихие шумы в трубке.
— Вчера у вас грибы ел с компанией.
— Нет, как раньше, по-семейному, с девушкой…
— Все, Лида, завязано.
— А поиск невесты?
— Теперь и под наркозом не женюсь.
— Легко вы отказались от пленительной Светы.
— Какой?
— Боже, забыто такое чудесное слово. Ну, миловидной.
— Она не миловидная, а похожая.
— На кого, Вадим?
— Так… На идеал.
Лида вспыхнула и хотела что-то сказать, что-то спросить, но голос инспектора, почему-то жутко далекий и безжизненный, лишил силы и ее.
— Вадим, тогда ответьте мне на глупый вопрос…
— Я отвечу на все вопросы, кроме одного.
Она отчетливо слышала это «кроме одного», но ее сознание отторгло странные два слова, как чужеродные, сказанные не им и не для нее. Мог кто-нибудь вмешаться, случайно подключиться. Зачем ему намекать, что есть один какой-то запретный вопрос? Чтобы она спросила? Да? А он бы отшутился.
— Вадим, вы Светлане объяснялись в любви?
— Больше — я сделал предложение.
— Это не больше.
— В любви объясняться пошло.
— Вадим, с каких это пор?
— Разве та, кому объясняешься, не знает про твою любовь?
— Знает, — безвольно согласилась она.
— А той, для которой ты есть-не-есть, нужно ли объясняться?
— Не нужно.
— А вы говорили, что я ничего не понимаю в любви, — далеко усмехнулся Петельников.
— Вадим, вы понимаете любовь, — покорно подтвердила она.
— Любовь тоже регулируется, как вода из крана. Не так ли?
— Так…
— Влюбляются только в тех, кто может ответить на любовь. Влюбляются в досягаемых. Не так ли?
— Так…
— Лида, а знаете, что такое истинная любовь, а?
— Догадалась — безответная.
— Да, когда любишь без всякой надежды.
— Вадим, мне хочется плакать…
— Но вы же не закончили уборку.
Она вздохнула. Зачем этот разговор? О чем этот разговор? Боже, боже, дай ему силы не опуститься до банальности. Дай ему силы не скатиться до пошлости. Боже, дай силы этому самому сильному мужчине…
— Вадим, вы ждете от меня каких-то слов?
— Я знаю, что их не будет.
— Не будет…
— Да я бы их и не принял.
— Вы бы их и не приняли…
— Но чего-то я жду.
— Вадим, вы надейтесь на время.
Он не ответил. Лида нервно передернула плечами.
— Вам холодно? — спросил Вадим.
— Дует с улицы…
— Скоро зима.
— Да, выпадет снег, встанем на лыжи…
— Потом, Лида, весна.
— А весной нужно влюбляться.
— Потом лето.
— А летом загорать и ходить в лес.
— А что, Лида, нужно делать сейчас, осенью?
— А осенью нужно плакать.
— О чем?
— О том, что не сбылось зимой, весной и летом.
— Я не умею плакать.
— Да, вы сильный.
— Сильные на плачут, а тихо сходят с ума.
— Но ведь мы знакомы много лет… И сегодня ничего не произошло и ничего не изменилось.
— Только ушло время, которое почему-то не рубцует и не исцеляет.
Боясь потерять себя в этом сжигающем разговоре, она торопливо сказала уже своим обычным голосом:
— Вадим, завтра я делаю пельмени, приходите.
— Спасибо, не могу, — завтра я варю полуфабрикаты.
Из дневника следователя. Любовь к близкому человеку — это частный случай любви к людям вообще. Любовь к одному человеку не абсолютна и не всеобъемлюща, а лишь частичка большой любви ко всем. Частичка большой души, ее яркий всплеск. Любовь — как солнце: близкому человеку жарко, но и остальным тепло.
Если кто-то тебя сильно любит, а всех остальных не очень, не стоит обольщаться…
Добровольная исповедь. Человечество состоит из умных, коих мало, и дураков, коим нет числа. Природой устроено так, что первые должны жить за счет вторых. Человек ездит на лошади и ест корову не потому, что он сильнее их, а потому, что он умнее. Обезьяны глупее человека, поэтому стадами идут на сыворотку от полиомиелита…
Я хочу сказать, что нет такого дурака, которого я бы не использовала в своих интересах. Да они и не возражают, — я же их не на сыворотку пускаю.
В одном кармане лежали деньги, в другом — шуршал длинный список, сочиненный Лидой. Подсолнечное масло, зеленый горошек, сахарный песок… И еще восемнадцать наименований. Рябинин шел, спокойно помахивая еще пустым рюкзаком и намереваясь обстоятельно побывать в каждом магазине своего микрорайона. Но он упустил из виду, что день субботний и половина города вышла на улицы, тоже намереваясь обстоятельно зайти в каждый магазин, как своего микрорайона, так и соседнего. Особенно много толкалось навьюченных мужчин и старушек с бидончиками…
Рябинин вдруг ощутил, что тоже загорается непонятной ему энергией, которая бросает его туда, за всеми и со всеми. Он поежился от накатанной тучи и свернул в овощной магазин, где за теплой витриной разглядел зеленый горошек. Почему-то брали по нескольку банок. Вероятно, мозговых сортов. Поплутав меж капустных штабелей, консервных стен и бутылочных частоколов, он тоже взял четыре банки, хотя в списке значилось две. Все-таки мозговых сортов.
В булочной за счет хлеба и сахарного песка рюкзак утяжелился. Он надел его на спину и пошел по асфальту, как турист по каменистой дороге. Лишь бы не встретить знакомых. Но с другой стороны, продукты закупались на неделю…
В молочном магазине Рябинин перечитал список, обнаружив важное примечание: «Сметану в банку, яички в полиэтиленовый мешочек».
— Сметану в банку, пожалуйста, а яички в полиэтиленовый мешочек, попросил он продавщицу.
— Неужели я положила бы сметану в полиэтиленовый мешок?
— Да, он вздуется, — согласился Рябинин.
В кондитерском кроме пачки чая он купил килограммовый кекс, о котором в списке не было и помину. Лида их любит и ест, отщипывая птичьими порциями, по крошкам. Только она вроде бы любит не такие, не килограммовые, а маленькие. Пожалуй, она сама их печет. Этот, килограммовый, можно нарезать на маленькие кексики…
Он вновь заскочил в овощной, поскольку из-за этого зеленого горошка забыл про корнеплоды и всякую петрушку. «Один пакет картофеля, но загляни, не гнилая ли». Рябинин заглянул — картошка влажно блестела, поэтому было не понять, гнилая или всего лишь мокрая.
— Товарищ продавец…
— Минуточку, я не Фигаро.
Рябинин ждал, переминаясь под тяжестью рюкзака.
— Слушаю вас.
— Картошка вроде бы мокрая…
— Зачем же вы заглядывали в пакет?
— Посмотреть.
— Гражданин, неужели вы не знаете, что картошка в пакете — это кот в мешке?
— Но хотелось бы картошки, — улыбнулся Рябинин.
— Берите не глядя, и вся проблема.
Рябинин взял пакет не глядя, оценив мудрость продавца, — никакой проблемы. Тем же беспроблемным способом купил неохватный кочан капусты, темную свеклу, похожую на пушечное ядро, и букет какой-то зелени, пахнувшей духами.
В магазин с очень яркой витриной вползала очередь и никак не могла вползти. Рябинин ринулся на нее, как самолет на посадочную площадку.
— Вы последняя? — спросил он женщину, поддев ее сумкой, куда складывал всякую мелочь вроде пушечноядровой свеклы.
— Я, — ответила она, делая шаг в сторону.
— Хватит на всех? — бывало спросил Рябинин, вытаскивая сумку из-под ее платья.
— Да пока много. — Она дернулась вверх.