Этот высокий, гладкощекий, тонкоусый, наголо обритый агай подошел к двери, настежь рапахнул ее:
- Хай, хай, хай, сваты! Пожалуйте в дом. Не стесняйтесь!
Мальчишки нерешительно вошли в дом. Хозяйка пересадила детишек с полу на хике.
- Славно! Что нас вспомнили, вниманием удостоили - это очень хорошо, очень похвально, сваты, - сказал Ишбирде. - Мать, поставь-ка самовар, чаю приготовь. ,
Вымолвил он так, и что-то теплое, приятное струей прошло у меня внутри.
- Поставила бы, сынок, самовар, - ни чаю, ни сахару нет. И хлеба сноха только вечером принесет. По всему видать, осрамимся мы сегодня перед гостями.
- Муки наскребешь - лепешек испеки, крупы наберешь - похлебку свари.
На это хозяйка и вовсе ничего не ответила.
- А что же найдется, мать?
- Горох есть, размочить поставила.
- Горох? - обрадовался Ишбирде. - Размоченный горох - вот поистине сватово угощение! Отменная еда! Сию пииту примете ли, сваты?
- Примем! Примем! - ответили мы.
Гордость выказывать, в еде привередничать - было бы совсем не ко времени.
Посреди пола апай расстелила желтую замызганную скатерть, посреди скатерти поставила большую миску с разбухшим горохом. Горох был крупный, белый. И вправду, такой горох не каждый день перепадает.
- Давайте садитесь, кушайте. Ложек все равно на всех не хватит, действуйте руками, - стал угощать хозяин.
Мы встали на колени вокруг миски и, не торопясь, горстями, принялись таскать горох в рот. Спешить не спешим, но работа идет справно. Мы в жизни такого вкусного гороха не едали. Вот, оказывается, какое оно, "сватово угощение" - язык проглотишь!
К тому времени, как высветилось дно миски, и ведро холодной воды подоспело. На краешке большой ковш привешен.
- "От щедрой души и вода - шербет", говорили древние, - пояснил сват Ишбирде. - Они зря не скажут.
И вот на донышке только осталось.
- Что ж, возблагодарим бога, - хозяин, хотя сам к застолью не садился, провел ладонями по лицу. Мы тоже, как положено, исполнили обряд.
- На город посмотреть пришли, сваты? - спросил Ишбирде, по обычаю зачиная послетрапезную беседу.
- Да, дядя... сват... - вяло ответил Шагидулла.
- Понравилось ли?
- Как сказать... дома красивые, заборы высокие, - ответил за всех вожак, - только очень уж люди суетливые, спешат больно.
- Вы, сваты, правильно поступили, что в город пришли. Отрадно, что растете вы, путешествуя, мир постигая. Так и надо. В городе не всякий тоже день и ночь калачи ест. Случается - и простого хлеба нет. За это обиду, сваты, не держите... на город.
Валетдин в этом доме особенно в разговор не лез, но держался посвободнее нас. И с места он встал первым. Как-никак он главный сват.
- За почтение, за угощение, за лица приветливые - спасибо, сват, спасибо, сватья, - сказал он, - не обессудьте, если что не так. Пожалуй, и нам в аул отправляться пора.
Мы все разом вспорхнули с места.
- Ладно, коли так. Домой вернешься, сватье привет от нас передай, пусть и сама в гости выберется, - сказала мать Ишбирде. - Ох уж эта бедность! Даже гостинца никакого у меня нет...
- Доброе слово, мать, само по себе гостинец, - утешил ее сын.
Мы столпились возле двери.
- Дорогу-то домой не забыли? - спросил Ишбирде-сват.
- Не забыли, - сказал Асхат.
Он у нас как собака. В любой чаще с ним не заплутаешь, тем же путем, что забрели, обратно выведет, не собьется. Он свои следы на дух чует. А я и в полыни заблужусь. Такой неприметливый.
Мы еще несколько раз поблагодарили хозяев и вышли из этого чудного гостеприимного дома. Кому и каким сватом все же доводится этот Ишбирде? Да и сват ли вообще?
- Хоть и не шибко, парень, богато живут, однако сват у тебя щедрый, - сказал на улице Шагидулла Валетдину, - душу выложить готов.
- Был бы чай, и чаем бы напоил, валлахи! Говорил же я вам; только придем, он меня обнимет да приподнимет!.. - пошел задаваться Валетдин, от важности у него даже гнусавости поубавилось. Но важничал он по праву: чей сват угощал - его сват угощал.
Из этого неприютного города ушли мы порядком разочарованные. Обратный путь был еще длинней, еще изнурительней. Шли с единственной городской поживой - шишкой на лбу Насипа. Да под мышкой у Хамитьяна краснела моя тряпица.
Уж сумерками очи заволакивало, когда мы добрели до Дубковского взгорья. Глубоко вздохнули и посмотрели назад. Там, на далеком, затянутом мглой горизонте, мерцали огни города. Мигали часто-часто, будто наперегонки - заглядишься!
- А знаете, ребята, что они говорят?
Спросил это, разумеется, Асхат, сам же и ответил:
- Мигают и хихикают: "Обхитрили! Обхитрили!"
- Ну, город! Осрамил нас! - сказал Насип и показал кулак.
Следом мы тоже сложили кукиши и несколько раз сунули в заносчивые огни. Пусть теперь похихикают! Но злость на этом не улеглась, отплата явно была не сполна. Нужно было еще чего-то добавить.
- Давай, ребята, вконец осрамим его, - сказал несший весь стыд злополучного путешествия вожак.
- А как?
- А вот так... - он спустил штаны до колен и повернулся
задом к городу. Мы живо сделали то же самое.
__ Город, на!.. Позор тебе! Позор тебе! Позор тебе!
Мы следом за ним прокричали:
- Позор тебе! Позор тебе! Позор тебе!!!
Вдобавочек кто-то в сторону города давешним горохом выпалил.
Вот это поквитка - с лихвой!
Теперь уже огни города не мигают спесиво, а лопаются, как пузыри, и гаснут. Потому что весь он, этот город, от головы до пят, покрылся позором.
Мы же, воздав отмщение, оставшийся путь прошли легко и весело...
КРУГЛЫЙ ТАЛИП
Надо бы те козьи шкуры к Талипу снести, сам чего-то не показывается... - сказал отец за утренним чаем. Потом запряг коня и выехал со двора.
Братья с Младшей Матерью еще вчера на дальнее поле уехали, просо жать. Кто же тогда козьи шкуры отнесет? Небось теперь-то сами не пойдут, когда их с козы сняли. У нашего отца есть такая привычка: если какое дело нужно сделать - прямо не поручит, а только то и скажет, что это вот эдак бы сделать, а то - вот так. А на чью макушку палка пришлась - тут уж сам соображай. Вот на днях было, поужинали мы, и отец - в братьев моих старших, наверное, метил - такую притчу рассказал.
Дескать, давным-давно это было, решил один старик сыну невесту хорошую приискать. Сгреб он тогда своего уже в рост вымахавшего парня, говорят, и выволок на тропинку, где девушки по воду ходят. Завидел старик, что идут девушки, и принялся сына камчой охаживать. Одна из девушек и спрашивает:
- За что сына бьешь, бабай?
- Подскажешь - понимает, прикажешь - исполняет. За то и бью, сказал старик.
Рассмеялись девушки:
- Вот глупый старик!.. Такого хорошего парня лупит, - сказали и дальше пошли.
Потом еще одна девушка показалась, идет, задумавшись о чем-то. Старик опять за свою камчу взялся.
- За что сына бьешь, бабай? - спросила и эта.
- Подскажешь - понимает, прикажешь - исполняет.
- Крепче, старик, бей, хлещи, чтоб до нутра прожгло.
Пора уже твоему сыну без подсказки понимать, без приказу исполнять, - сказала так девушка и дальше пошла. И в тот же день старик к этой девушке сватов направил.
Последнее слово отец даже чуть нараспев сказал и замолчал. Мой Самый Старший брат Муртаза тут же уши навострил:
- А что девушка сватам сказала? Дала согласие? Отец, оказывается, с умыслом примолк. Он тут же продолжил рассказ.
- ...Вернулись сваты и такую весть принесли: "Несуразная какая-то девица оказалась - в делах ладу, в словах складу нет. Да и вся родня подозрительная. Словом, о намерениях своих мы промолчали, так и домой пошли". Но старик все же велел старшему свату все, что видели-слышали, обстоятельно, слово в слово рассказать.
"Когда мы в дом вошли, девушка одна была... - начал старший сват. На вопрос "Где твой отец?" девушка ответила: "Из друга врага делать пошел". - "А мать где?" - спросили мы. "Из одного двоих делать пошла", - говорит она. Пока мы так переговаривались, она в большую миску суп налила и перед нами поставила. Заглянули, там сумар* густо плавает... Ну, попили-поели мы, ложки положили, стены оглядели. Видим, сруб-то у них из толстенных бревен срублен. "Тяжело, наверное, было такие большие бревна из лесу таскать? - спросили мы. - Сколько бревен враз тянули?" - "Пока лошади худы да немощны были - по три, а то и по четыре. Когда чуть подправились, пришлось по два только накладывать. А уж когда совсем раздобрели кони - одно еле волокли, а то на полпути сваливали", - так нам разъяснила бестолковая девица. С тем мы и ушли. Остальное уж сам решай, - закончил старший сват. - Вот и все ее слова, нескладные да несуразные".
"Эх вы, послы, недотепы, - сказал отец того джигита. - Слово тоже, как кость, разгрызть надо и жир высосать. Вы же кость только облизали. Поучила девушка уму-разуму вас! Отец-то у нее - к другу пошел, просить, чтобы долг вернул, мать - к роженице пошла, дитя принимать. А что про бревна говорила, так это не бревна, а сумар, который вы ели. Поначалу голодные, вы набросились на сумар и, наверное, по три-четыре враз в ложку нагребали. Немного наевшись, вы уже поменьше тянули, а потом и одного осилить не могли, навар только хлебали. Так было?"
"Так и было", - вздохнули сваты и пошли восвояси.
'С у м а р - клецки
Старик сам назавтра пошел в дом девушки и все уладил, обо всем договорился.
Вот бы и нашему Муртазе такую невесту, он ведь тоже: "скажешь смекает". Да и Салих от брата не отстает: "прикажешь - исполняет".
Старшие братья отцову притчу выслушали молча. Не то что они, даже я понял, на что отец намекает. И у нас голова не мякиной набита.
...Так кто же козьи шкуры к Талипу понесет? Мы со Старшей Матерью, разумеется.
Круглый Талип живет на Совиной улице. Он маленький, коренастый и ужасно проворный. Весь год ходит в жалкой круглой шапчонке, она у него черным блеском блестит, до того заскорузла. Осенью он к ней уши пришивает, а весной отпарывает. Никто еще не видел, чтобы Талип шапку снял. Говорят, что он ее и в бане не снимает. Что же он там, под шапкой, прячет? Жену Талип из чувашской деревни взял, где в работниках жил. Поначалу жена все спрашивала: "Почему, Талипка, никогда шапки не снимаешь?", он отвечал: "У нас, у типтяр*, обычай такой". Народ все же подозревал: или парша там у К