Дождь затушил спичку, но ее свет был уже не нужен.
Я расстегнул на нем пиджак, вынул револьвер и сунул себе в карман, но сначала снял кобуру и зашвырнул как можно дальше. Потом нащупал бумажник. В нем под двумя пятерками и долларом лежали десять новеньких стодолларовых ассигнаций. Тысяча присоединилась к револьверу, бумажник же я вернул на прежнее место. Полиция и газеты, вероятно, сообщат, что произошел несчастный случай с любителем острых ощущений, который проиграл все свои деньги и с горя крепко надрался.
Теперь я мог вернуться и спросить Эдди Пэкмена, что сделал этот человек, чтобы получить тысячу. Я был намерен даже поприжать его немного, если он не захочет развязать язык.
Поэтому я вернулся в заведение с французским названием и потихоньку навел справки, где может находиться Эдди Пэкмен. Оказалось, что он ушел минут двадцать назад с какой-то красоткой и сейчас, должно быть, развлекается где-нибудь в городе. Никто не знал, куда именно они направились.
Я послал к черту дальнейшие поиски и заказал выпить. Отвратительное пиво плюхнулось в желудок и забурлило, потому что мне пришлось сегодня слишком много пить и слишком мало есть. Теперь, когда у меня было свободное время, я, по крайней мере, имел возможность наверстать упущенное. Я сел в машину, выехал на трассу и, миновав вокзал, направился к ресторанчику Луи Динеро. Револьвер оттопыривал карман, поэтому я бросил его под сиденье и вошел в зал.
Венди только что появилась на сцене со своим номером, и публика приветствовала ее восторженным ревом. Я тоже заорал, глядя, как она подходит к микрофону. На Венди было белое платье, которое просвечивалось насквозь маленьким прожектором, установленным у нее за спиной. Она сегодня прекрасно выглядела. Устроившись за столиком, я заказал «кровавый стейк» и закурил, наблюдая, как Венди делает движения, от которых спазмы перехватывали горло, потому что казалось, что платье вот-вот соскользнет с ее плеч и, как преданный пес, уляжется у ее ног…
Я поглядел на всех этих ублюдков, увидел их напряженные лица, горящие похотью глаза и вдруг взбесился. Из-за Венди. Мне не понравилось, что женщина показывает толпе бродяг то, что она показывала мне наедине.
Потом я сам почувствовал себя одним из этих уродов и отбросил возникшую было ревность. Кто она такая? Красивая маленькая сучка, пусть даже и получше многих других. Что ж, раз она любит такие игры, кто, черт возьми, я такой, чтобы упрекать ее в этом? Официант принес мой стейк. Я не торопясь съел его, заплатил по счету, потом поймал взгляд Луи, кивнул, и он помахал мне в ответ.
У парня была железная память. Когда я подошел к нему, он тряхнул мою руку как завсегдатаю и хорошему приятелю. Я спросил его, удобно ли будет зайти к Венди в гримерную. Он сказал, что да, конечно, и показал вход за кулисы. Я нашел дверь с буквами «ВМ» и распахнул ее.
Мне следовало сначала постучать.
Глава 8
Она только что выскользнула из платья, — загорелая, бархатная, трепетная, чуть прикрытая просвечивающей тканью белья. Свет лампы на гримерном столике только подчеркивал молодость и жизненную силу, которая бурлила в этом теле. Вот так ей и нужно заканчивать свой номер, подумал я.
Ансамбль на дансинге грянул новую мелодию, и она поняла, что дверь открыта. Когда она увидела меня, она испугалась, как нимфа, застигнутая врасплох и готовая умчаться, превратив меня в оленя. Потом прижала к себе платье и отступила в глубь комнаты, продолжая глядеть на меня широко открытыми глазами.
Я улыбнулся, потому что она беспокоилась о том, чтобы не показать мне то, что я знал по прошлой ночи.
— Ты должна помнить меня, не так ли?
Она облизнула губы и нахмурилась.
— Все в порядке, детка, не падай в обморок, хорошо? Я уже видел тебя такой накануне, только при лунном свете ты выглядела лучше.
— Ты… напугал меня, Джони. Ты должен был постучать.
— Это пришло мне в голову слишком поздно.
— Ну ладно. Изобрази из себя на секундочку джентльмена и отвернись. Лунный свет и яркие лампы — разные вещи.
Она смешно улыбнулась, только она одна так улыбалась, и я отвернулся. Черт их поймет, этих женщин.
— У тебя есть планы на остаток ночи? — спросил я.
Она, наверное, неправильно меня поняла, потому что ее «нет» прозвучало так, будто я ударил ее в челюсть.
— Я не об этом, Венди. Не собиралась ли ты куда-нибудь поехать после выступления?
— Нет. Я хотела отправиться домой и лечь спать. Я очень устала.
— Не желаешь помотаться немного по городу?
Она ничего не сказала. Я повернулся. Она наклонилась к зеркалу и рассматривала себя, держа в руке губную помаду. Яркий свет ламп падал на ее волосы. Оказалось, что они крашеные, но не достаточно глубоко. У самых корней они были немного темнее.
— Нет… не сегодня, Джони. Я слишком устала.
— Это очень важно.
Губная помада застыла в дюйме от ее губ.
— Что случилось? — спросила она.
— Последний из тех трех гадов, которые пытались убить меня в карьере, попал в аварию и расплющен в лепешку.
Я увидел, что она опять испугалась, однако справилась с собой и заговорила.
— Твоя работа?..
— Была бы моя, если б я добрался до него. Он не удержал машину на повороте и перевернулся.
— И из-за этого мы должны мотаться по городу?
Я опустился в плетеное кресло и закурил.
— У него в кармане я нашел тысячу баксов, новенькими хрустящими бумажками. Плата за работу. Он получил эти деньги от человека по имени Эдди Пэкмен. Я хочу найти этого типа. Сегодня ночью.
— И ты хочешь, чтобы я пошла с тобой?
— Да.
— Нет.
Она опять повернулась к зеркалу и медленно провела помадой по губам. Наши глаза встретились в зеркале.
— Джони… видишь ли, я понимаю, что ты сейчас чувствуешь и все такое… но я хочу жить. Ты в опасности, в смертельной опасности. Ты не пробыл здесь еще и недели, а уже три человека мертвы.
— Это только начало, детка.
— Я… знаю. — Она опустила голову и быстро отвернулась. — Ты не очень обиделся?
Я беззаботно пожал плечами.
— Нет, не очень, моя сладкая. Но человек может сделать больше, если он не один. Поэтому мне нужна помощь. Черт возьми, в половину из этих шикарных кабаков меня даже не пустят, если у меня на руке не будет висеть какая-нибудь девчонка.
Она убрала губную помаду, медленно подняла голову и посмотрела на меня. Ее глаза пристально всматривались в мое лицо.
— Иногда… — начала она.
— Да.
— Джони, может быть, будет лучше, если ты отступишься?
— Лучше для кого, лапушка? Лучше для той гниды, которая застрелила Минноу и спокойненько развлекается где-то сейчас?
— Я не это имела в виду.
Мне показалось, что цвет ее глаз изменился. Сначала я подумал, что это оптический эффект от яркого света, но, шагнув к ней, увидел, что свет здесь ни при чем. Они в самом деле затуманились и увлажнились. В них застыла глубокая печаль, причину которой я не мог понять. Она как-то криво улыбнулась и дотронулась до моей руки.
— Извини, Джони. Это так глупо с моей стороны. Вот так вот… ни с того ни с сего… Извини, Джони, я дура.
— Ты не дура.
Оркестр на дансинге заиграл медленный вальс, усталый добрый мотив, который просачивался через стены и словно окутывал нас теплой пеленой. Свет падал на нее сзади и пробивался сквозь ее волосы, как солнечные лучи. На ресницах повисли две слезинки, в любой момент готовые скатиться по щекам.
— Ты не дура, — повторил я.
— Я была в порядке, пока не появился ты. Там в зале толпа мужчин, которые с радостью бы полюбили меня, но ты — единственный, кого я хочу.
Я хотел было ответить ей, но слова не нашли выхода. Ее пылающие мягкие губы запечатали мой рот, теплое, податливое, гибкое, упругое тело прижалось ко мне так плотно, что я чувствовал, как всю ее, от губ до кончиков пальцев, пронизывают разряды страсти. Она как будто хотела раствориться во мне.
Потом Венди посмотрела мне прямо в глаза.
— Ты хорошая, — улыбнулся я ей.
Но она не улыбалась.
— Хорошая? Ты не знаешь, какая я. Я была хорошей, потом я выросла. Когда я стала красивой, всем оказалось наплевать, что я хорошая. Я стала шлюхой, и я не ломалась. Посмотри повнимательнее на меня, Джони, и ты увидишь все это. Ты увидишь девушку, которую многие пинали и которая многих пинала сама. Теперь у меня номер, в котором я показываю им немножко своего тела и пользуюсь некоторым успехом. И до тех пор, пока ты не появился здесь, я была всем довольна. У меня есть дом, машина, двое-трое хороших друзей, и я думала, что мне этого достаточно. Посмотри, что ты сделал со мною.
— Глупости. Ты по-прежнему хорошая маленькая девочка.
На сей раз она улыбнулась. Чуть-чуть.
— Нет, я дура, если рассказываю, что ходила по рукам и что чуть ли не по уши влюблена в тебя.
Я попытался возразить, но она не дала мне вымолвить ни слова.
— Ничего не говори, Джони. Позволь мне быть глупой, но не жалей меня. Если есть любовь, позволь мне любить. Но не беспокойся, я не стану тебе обузой и не потребую ничего от тебя. Я ясно выражаюсь?
Минут десять мы смотрели друг на друга. Впервые ее лицо осветилось светом ее души, и он смягчил выражение внутренней настороженной собранности и готовности к отпору, которое почти не сходило с него с тех пор, как я познакомился с ней.
— Да… Я понимаю тебя, — сказал я.
— Кстати… У меня есть новости о Вере Вест.
Я не поверил своим ушам.
— Выкладывай скорее.
— Я спрашивала, как ты мне сказал, и одна из артисточек рассказала мне, что видела ее в столице штата несколько лет назад. Она путалась с каким-то местным чудаком.
— Как она узнала, что это Вера?
— Раньше встречала ее с Серво в одном из клубов Линкастла.
Я кивнул и спросил:
— В последний раз она видела Веру до ее разрыва с Серво?
Венди высунула кончик язычка, обдумывая ответ.
— Ты, кажется, говорил, что никто не видел Веру после разрыва с ним, не так ли?