— Пришла за несколько минут до вас. Услышала, как вы вошли через черный ход, и спряталась.
— Как проникли в дом вы сами?
— Через парадное.
— Открыли его хозяйкиным ключом? — Да.
— Умница.
— Она прячет его за выступом полукруглого окна над дверью, — спокойно объяснила девушка. — Я сама видела.
— Бесшабашная старуха. А как вас зовут? Поколебавшись, она ответила:
— Николя. Николя Мид.
— А меня — Джордж. Джордж Константайн. Так зачем вы здесь? Не из-за Скорпиона ли?
Это произвело на нее впечатление. Джордж приметил, как она приподняла подбородок и сверкнула глазами от удивления. Но ничего не ответила. Джордж боком примостился на столе и, не сводя глаз с девушки, сказал:
— Так или иначе, а разговор кто-то должен продолжить. И это сделаю я. Сдается мне, нас обоих тревожит одно. — Он помолчал и тихо добавил: — Шантаж.
Николя заметно чаще задышала, и в проеме ее не до конца застегнутого голубого костюма показался треугольник белого шелка, окаймленного кружевами, четко выделявшимися на загорелой груди.
Джордж улыбнулся и продолжил:
— Конечно, вы отвечать не обязаны. Но я все равно понял — мы оба решили навестить дом доброй миссис Феттони из-за некоего Скорпиона.
Тут Николя заговорила-таки — резко, с презрением:
— По-моему, ни в ком из связанных с шантажом ничего доброго быть не может!
— Вы правы, — согласился Джордж. — Однако я не думаю, что миссис Феттони о Скорпионе что-нибудь знает. Я думаю другое: нам надо пойти куда-нибудь и хорошенько побеседовать за рюмкой виски. Вы не против?
На сей раз девушка колебалась недолго. Кивнув, она сказала: «Я согласна», и, обойдя журнальный столик с дальней от Джорджа стороны, задержалась у двери.
— Моя машина совсем рядом. И еще: хотя меня зовут Николя Мид, я дочь Нади Темпл. Ведь Темпл — лишь сценический псевдоним.
— Такой поворот меня, признаться, не удивляет.
Джордж жестом указал Николя идти вперед и прошел следом до входной двери. Запах ее духов, приятно освеживший спертый воздух дома, Джорджу понравился, ему даже захотелось узнать, как они называются.
Глава 2
Они поехали к Джорджу на машине Николя. Войдя в гостиную, девушка, едва оглядевшись, воскликнула:
— Боже мой, как вы живете в таком беспорядке!
— Нормально. Где что лежит, я знаю, а если надо поработать — освобождаю место на столе.
— Но откуда у вас весь этот хлам? — Она подняла африканскую маску и, примерив ее, повернулась к Джорджу.
— Отовсюду понемногу, — ответил он. — А она вам идет.
— Спасибо.
— Только тростниковой юбки не хватает.
— Сейчас мне недостает только рюмки виски.
Он приготовил выпить и ей, и себе; она, убрав стопку книг, плюхнулась в глубокое кресло, положила ногу на ногу и отсалютовала Джорджу рюмкой. От света настольной лампы, стоявшей за спиной Николя, ее светлые волосы стали похожи на нимб. Джорджу она казалась обворожительной, и если бы его мысли не были всецело заняты профессором Дином и Скорпионом, он вряд ли отказался бы от мысли приударить за ней. Но вместо этого он, не называя профессора по имени, рассказал, почему оказался на Фентиман-роуд.
Николя ответила откровенностью на откровенность. Последнее письмо от Скорпиона принесли в дом ее матери на Горсмонден. Мать тогда сказала, что это анонимное послание от поклонника. В остальном история, рассказанная Николя, совпадала с повествованием Джорджа.
Надя Темпл, обрадовавшись, призналась дочери в том, что ее шантажировали. Только в отличие от профессора, она решила вернуть не письма, а компрометирующее ее фото. Имя и адрес Феттони Николя узнала в регистратуре больницы. Потом она поехала к миссис Феттони, представилась корреспондентом местной газеты, узнала, что та собиралась к сестре, выждала, когда она уедет, и заметила, куда прячет ключ. Джордж появился в доме всего через пять минут после Николя.
— Уезжая, миссис Феттони не взяла с собой пишущую машинку? — спросил Джордж.
— Нет, только соломенную корзинку с крышкой и большую сумку вроде хозяйственной.
— Вы знали, что у Луиджи Феттони нашли целых четыре письма от Скорпиона?
— Нет.
— Одно — к вашей матери, одно к моему другу и еще два к другим лондонцам. Чует мое сердце, и в тех письмах речь идет о шантаже. Позвольте узнать, сколько платила Скорпиону ваша матушка?
— Тысячу фунтов в год.
— Что?!
— Все началось с трехсот, но с годами сумма возрастала.
— Тысячу с вашей матери, четыреста с моего друга и Бог знает сколько еще с тех двоих, кому были адресованы найденные у Феттони письма. А возможно, у Скорпиона есть и другие жертвы, о которых мы не знаем. Вполне вероятно, шантаж приносит ему немалый доход. Вы понимаете, к чему я клоню?
— Понимаю. Бедная мама… она этого не вынесет…
— Тут мы с вами в одной лодке. Но ничего не поделаешь — надо смотреть правде в глаза. Люди с такими деньгами, как у Скорпиона, на Фентиман-роуд не живут. Теперь я, черт возьми, совершенно уверен, что Феттони был лишь кем-то вроде почтальона. А мерзавец Скорпион жив и здоров. — Джордж поставил рюмку на стол, взглянул на девушку и невесело усмехнулся: — Впрочем, я этому отчасти даже рад. У нас будет возможность ему отомстить. Что я сделаю не без удовольствия.
— Но как?
— Прежде всего его надо разыскать. А когда доберемся до него, тогда и решим как. А добраться до него мне просто не терпится!
Джордж, сердито вскочив, подошел к висящей на стене цветной фотографии в рамке. На кем-то сделанном снимке был изображен горный хребет Засар — длинная цепь покрытых снегом вершин, и на переднем плане — яркие пятна красных и розовых цветов. Иван-чай и лапчатки. Джордж вспомнил, как привозил эти растения и семена профессору, как радовался старик, их принимая, и сразу же подумал о зловещей тени, висевшей над беднягой долгие годы, о том, что она не исчезла и сейчас. «Ну, мистер чертов Скорпион! — сказал себе Константайн. — Ты мне еще попадешься и уж тогда берегись!..»
Он обернулся к Николя.
— Вы остановились в Лондоне?
— В Кенсингтоне, у матери.
— Тогда не предпринимайте пока ничего. Возможно, я вам завтра позвоню. И не говорите матери, что мы выяснили истинную роль Феттони. Вы хотите отомстить Скорпиону, верно?
Николя встала. Джорджу понравилось, как она это сделала. Распрямилась как пружина — и вот уже на ногах. Они кивнула.
— Но когда мы доберемся до него, с меня будет достаточно просто стоять в стороне и наблюдать, как с ним расправитесь вы. — Она помолчала и добавила, не сводя взгляда с Джорджа: — Ваш друг вам, видимо, очень дорог.
— Верно. Он и его жена взяли меня на воспитание, когда мой отец погиб на войне. На посошок выпьете?
— Нет, спасибо.
Он проводил Николя до машины, про себя улыбаясь тому, что впервые не попытался уложить в постель девушку, побывавшую у него в квартире. Прощаясь, он вынул пистолет.
— Где вы взяли эту штуку?
— Мама когда-то привезла его из Франции. Забравшись в машину и поменяв туфли на сандалии, она взглянула на Джорджа и поинтересовалась:
— Вы не тот самый Джордж Константайн, автор книги «Грани Амазонки»?
— Да.
— Так я и думала. Моя мать была в восторге от обеих ваших книг.
— А вы сами?
— Нет. Я не любительница всех этих зверей, джунглей и экзотических цветов.
— И даже орхидей? В подарочном целлофане, разумеется.
Она улыбнулась.
— А вы как-нибудь преподнесите их. Тогда и узнаете.
Она завела мотор, отъехала от обочины и на прощание помахала Джорджу. Включились фары, но их свет вскоре исчез за поворотом.
На другое утро Джордж встал рано, четко зная, что ему следует предпринимать. Он собирался действовать по правилу: хочешь добиться успеха, поменьше раздумывай.
Сэр Александер Сайнат — человек занятой, в рабочий кабинет к нему прорваться не так-то просто. Поэтому Джордж поехал прямо на Керзон-стрит и уже в половине девятого звонил к Сайнату в дверь. Ему открыл дородный привратник и недружелюбно оглядел Константайна: он не привык открывать дверь хозяйского дома раньше десяти утра.
— Сэр Александер еще не уехал? — спросил Джордж.
— Сэр Александер завтракает, — был ответ привратника. — Вы желаете его видеть, сэр?
— Передайте, что его хочет видеть мистер Джордж Константайн, и, если он скажет: «Это еще кто такой, черт побери?» — сообщите ему: я собираюсь потолковать с ним о некоем Скорпионе. Он меня примет.
— Хорошо, сэр.
Через коридор, где стояла отделанная бронзой кадка из красного дерева с прекрасным букетом лилий и тюльпанов, привратник ввел его в комнату с толстым белым ковром, выдержанную в пастельных тонах. У окна красовался еще один чудесный букет. «Интересно, — подумал Джордж, — какой счет ежемесячно приходит Сайнату из цветочного магазина?»
Привратник ушел, оставив дверь полуоткрытой; и в щель тотчас протиснулся черный пудель в украшенном искусственными бриллиантами ошейнике. Он с ходу принялся деловито грызть штанину Джорджа. Константайн терпел это недолго — пуделей он вообще недолюбливал, а потому поддел собачонку концом ботинка и перебросил на диван.
И в этот самый момент в комнату вошел сэр Александер Сайнат с чашкой кофе в руке.
— Миллиган, уберите отсюда этого проклятого пса! — воскликнул он.
Появившийся привратник ловко подхватил пуделя и снова исчез.
— Проклятый пес, — повторил Сайнат, — за месяц умудряется испортить вещей фунтов на пятьдесят. А вы кто такой, черт побери, и при чем тут какой-то Скорпион?
— Нельзя сказать, что я не люблю собак, — начал Джордж с оправдания. — А вашу нужно просто чаще выгуливать. Между прочим, Скорпион, если хотите знать, шантажирует одного моего друга, и вы, как мне кажется, — плывете с этим другом в одной лодке. Но если я ошибся, я с готовностью извинюсь и тотчас уйду.
Сэр Александер поставил на стол чашку и внимательно посмотрел на Джорджа. Константайн решил, что Сайнат принадлежит к тем, кто составляет для страховой компании на случай кражи полную опись имущества, но предпочел не принимать это в расчет. Он понимал: где-то на верхнем этаже нежится в постели с пилочкой для ногтей в руках хозяйка пуделя и зовут ее отнюдь не леди Сайнат. И еще: надень на сэра Александера форменную фуражку, и перед вами окажется вылитый шкипер, способный раздраконить в порту всех и вся, если его корабль задержат с разгрузкой хотя бы на сутки. Он невысок, коренаст, черные волосы круто зачесаны назад, одет по-деловому: полосатые брюки, черный пиджак, серый жилет с кармашком, где лежат часы на золотой цепочке; на шее — платок, пышный, как удавшаяся на славу меренга. У сэра упрямый рот и волевое смуглое лицо, которое мелкой сетью испещряют многочисленные вены.