Джон говорит измученным голосом:
– Почему ты здесь, Билл?
– Нам нужен свидетель. Питеру есть что рассказать о деле Бернсайда…
– Это ПРАВДА! – заявляет Мануэль.
Уотт колеблется. Такое заявление само по себе подрывает доверие. Он вдруг сомневается, насколько хорошо все пройдет и поступил ли он мудро, бросив вызов Дэнди Маккею и перехватив у него Мануэля.
– И еще мы здесь, чтобы получить деньги, – добавляет Мануэль.
– Да, – говорит Уотт. – Чтобы получить деньги для Питера, здесь. За его труды. Он может рассказать нам, где револьвер, Джон.
Тот наблюдает, как Питер вытаскивает сигарету из пачки и засовывает ее за ухо для того, чтобы после быстро извлечь. Потом переводит взгляд на Уильяма.
– Похоже, ты вдребезги пьян, Билл.
Это смущает Уотта, и он смеется. Он не может придумать, что ответить. Джон говорит, что должен закончить дела, так почему бы им двоим не пойти в «Глениффер-бар», а он заглянет туда через полчаса.
Уильям съеживается.
– Мы слегка прячемся, – отвечает он.
– От кого?
Уильяму не хочется говорить о Дэнди Маккее. Тогда все стало бы выглядеть очень серьезным, и Джон поднял бы из-за этого большой шум.
– От недостойных парней, грубой компании.
– Ну, в «Глениффере» с вами ничего не случится. Там только местные.
– Они нашли нас в «Степсе», но мы удрали.
Джон думает, что ослышался.
– Они познакомились с вами в «Степсе»?
– Нет, они нас там нашли.
– Они искали вас и нашли там?
Уильям кивает. Никто из важных людей никогда не ходит в «Степс». Это уже кажется серьезным.
– Мы просто должны выслушать его историю.
Джон не знает, чего от него хочет Уильям. Он бросает взгляд на дверь своего кабинета, напоминая брату, что в этот день доходы от всех пяти их магазинов лежат там, на столе, ожидая подсчета. Ему нужно, чтобы они ушли. Джон пожимает плечами.
– Ничего с вами не случится за двадцать минут.
Больше ничего нельзя поделать. Уильям кивает Мануэлю, и они поворачиваются к двери. Уотт открывает ее, и Мануэль проскальзывает под его рукой на улицу.
Уильям оглядывается на своего благоразумного брата. Джон, возводя глаза к небу, машет, чтобы тот уходил, но Уильям кивает, настаивая: пошли со мной, это хороший план. Уильям – сплошные планы. И большинство из них хорошие.
Дверь за ними закрывается, и их обволакивает морозный воздух.
Уильям видит, что Джон скептически относится к его идее. Уильям тоже скептичен, но меньше. Мануэль может достать им револьвер, и он – писатель. Он расскажет им хорошую, достойную доверия историю.
Уотт сверху вниз смотрит на свое спасение. На мгновение он видит Мануэля глазами Джона: дешевая обувь, изношенная куртка, головного убора нет, зубы плохие. Мануэль кажется маленьким, отчаявшимся и бесчестным, когда достает из-за уха сигарету и зажигает ее. Он оглядывает улицу в поисках «Глениффер-бара».
Уотт показывает на другую сторону улицы, и они идут туда. Он оглядывается назад, на свой магазин. Окна тепло светятся, краска и стекла чистые. Это его радует.
Сейчас у Уотта пять магазинов. Дела в них идут очень успешно, потому что пирожные там больше, чем у всех других. С пайками покончено три года назад, но женщины-покупательницы привыкли считать каждую унцию. Они знают, что здесь получают много, они видят это собственными глазами. Они выстраиваются в очередь у дверей, чтобы сделать покупку в магазинах Уотта. Там чисто, но сама пекарня – кишащий насекомыми сарай на заднем дворе. Приходится выставлять корзины наружу во время дождя, а дождь идет почти всегда.
Война закончилась, и только что приняли новые законы, чтобы прекратить производство в антисанитарных пристройках. Вот почему Уильям покупает землю. Якобы для того, чтобы построить на ней пекарни, так он говорит Джону и бухгалтеру их компании. С покупкой ему помогли. Он скупает небольшие участки земли, другие люди даже не знают, что они продаются: участки в Таунхеде и Коукадденсе, которые совет вынужден был продать, чтобы выполнить свой комплексный план перестройки. Эти полоски земли вскоре станут бесценными. Все готово, и вскоре у него будет куча денег. Но не респектабельность.
Он кидает взгляд на Питера, идущего рядом. Респектабельность Уотта зависит от него.
Они входят в «Глениффер». Пол покрыт завитками опилок – их рассыпают, чтобы они впитывали пролитое. Пепельницы вытряхивают на пол, потому что к концу ночи в пабе все равно подметают. В углу стоит плевательница, а над ней – большое объявление, предупреждающее, чтобы клиенты не плевали на пол и не распространяли болезни. Огни яркие и режут глаза. Здесь нет туалета, но все равно пахнет мочой. Это не элегантный паб.
Вокруг головы женщины, обслуживающей посетителей, обмотаны два шарфа, как у цыганки. Она носит несколько браслетов и слишком сильно накрашена для женщины за тридцать. И Уотт, и Мануэль избегают ее взгляда.
Они берут теплое бутылочное пиво и виски, слегка разбавленное на вкус. Ни Уотту, ни Мануэлю не нравится, кто они в этом пабе. Здесь умеренно попивает небольшая компания местных, но по большей части тут покачиваются одинокие горькие пьяницы.
– Итак, – говорит Уотт, пытаясь вернуться к тому моменту ночи, когда они были победителями, – вы будете продолжать писать?
Питер улыбается и оглядывает бар. В этом низкопробном баре он становится выше. Теперь, когда Уотт задал такой вопрос, он может чувствовать себя здесь уютно.
Питер Мануэль говорит правду о том, что пишет. Он написал длинные романы, наброски идей, короткие рассказы, конспекты рассказов. Он посылает все это в хорошо известные журналы. Безуспешно, но он влюбился в писательский труд. Ожидание делает все унижения его жизни терпимыми, потому что после того, как конверт скользит из его пальцев в почтовый ящик, он чувствует себя заново рожденным.
В славные дни ожидания он воображает себя обновленным. В такие дни Питер бродит туда-сюда, пьет в пабах, его облаивают собаки, он сидит в кино, вламывается в дома за скудной добычей; но одновременно он также Питер Мануэль До Того, Как Тот Стал Писателем. Будущее трещит от возможностей.
Отделившись от скучной повседневности, он начинает думать о себе в третьем лице, видеть себя сквозь призму истории.
Вот собака, которая лаяла на Питера Мануэля.
Питер Мануэль сидел в кинотеатре на этом самом месте.
Питер Мануэль пил вот здесь, на этом самом стуле.
Он любит того, другого, Питера Мануэля. Изумительного человека, который ходит среди нас так, как будто в нем нет ничего особенного.
Он хочет, чтобы такие чудесные периоды длились вечно. Но они не длятся вечно. Время тикает мимо, и постепенно приходит осознание того, что журнал не ответит. Светящаяся гордость блекнет, когда становится ясно, что прошли недели, а «Роллс-Ройс» не появился, чтобы унести его в штаб-квартиру журнала (он не понимает, как устроена экономическая жизнь журналов).
Когда Питер в первый раз отправил по почте рассказ, ушло почти два месяца на то, чтобы сияние померкло. Во второй раз оно длилось месяц. В третий раз надежда рассеялась меньше чем за две недели, потому что он не на шутку устал, переписывая рассказ снова и снова своим лучшим почерком.
В конце концов однажды он поймал себя на том, что держит конверт у щели почтового ящика, таращится на темноту внутри этого ящика и не может бросить в него рассказ. С конвертом в руке он идет в поле и сидит там на холме, куря сигарету. Потом сжигает свой рассказ в конверте.
Он пытается забыть это чувство, свои мечты о человеке, которым мог бы стать. Но не может его забыть. Это такое хорошее ощущение – Другой, Возможный Питер…
– Вы поможете друг другу.
Женщина с шарфами на голове и макияжем пристально смотрит на них, ее рука с браслетами свисает с края стойки бара.
– А, – говорит Уотт. – В самом деле?
– Он, – женщина лениво показывает пальцем на Мануэля, потом – на Уотта, – поможет тебе. Ваши пути снова пересекутся. Он заплатит долг, который на нем висит.
Уотт кивает, а Мануэль как будто съеживается рядом с ним. Уотт знает, что Мойра – идиотка; он встречался с ней и раньше, и она всегда так себя ведет. Она считает себя медиумом, вот почему носит все эти браслеты и шарфы.
Уотт поворачивается, чтобы объяснить Мануэлю:
– Мойра – медиум. Провидица.
Но Мануэль стоит бледный и застывший. Он таращится в пол, потерявшись в завитках опилок на полу. Он выглядит так, будто заболел.
Дверь открывается, и входит Джон. Он кивает Уильяму, но тот еще не допил, поэтому машет, чтобы брат подошел, и пытается расправиться с пивом, пока Джон идет через комнату. Брата все это совершенно не радует.
– Нам надо идти, – говорит он, добравшись до них.
– Что она имела в виду? – спрашивает Мануэль Уотта так, как будто Джон ничего не говорил.
Уильяму Мойра много чего говорила. Он часто сюда приходит, чтобы подождать, пока Джон покончит со счетами. Мойра ведет неясные речи: удача, неудача, долги, сожаления… Никогда ничего конкретного, никогда ничего такого, что отчасти не могло бы быть правдой.
– Мойра, дорогая, будь добра, можно получить две бутылки скотча навынос?
Мойра улыбается Уотту, довольная, что он платит назначенную баром цену за то, что берет с собой.
Она не видела, что надвигается.
На улице Джон садится в фургон, а Уильям с Мануэлем – в «Воксхолл», и все они едут в дом Джона на Гартланд-стрит в Деннистауне. Они паркуются друг за другом и идут по коридору многоквартирного дома к лестнице, ведущей в квартиру Джона на втором этаже. Это красивый коридор. Все двери здесь раскрашены под дуб. Жильцы по очереди моют лестницу, а половички можно оставлять у двери, не боясь, что их украдут.
Нетти, жена Джона, сейчас в теплой кухне, где стол накрыт на двоих.
Женщина вовсе не рада видеть Уильяма, который тащит за собой пьяного незнакомца. Она поджимает губы и говорит, что рагу у нее только две порции. Но Джон ясно дает понять, что ей придется их принять.