– Яичницу с беконом, – велит он, и Нетти спешит к плите и ставит на нее сковородку.
Они сидят за кухонным столом в алькове; Нетти – на стуле-стремянке, оставив стулья мужчинам.
Нетти и Джон запивают ужин чаем. Уотт открывает одну из двух бутылок виски, которые купил в «Глениффере», и наливает себе и Питеру щедрые порции. Питер Мануэль ест яичницу-глазунью, запихивая яйца в рот целиком.
Когда с едой покончено, Нетти уносит грязные тарелки и моет их. Потом выходит из кухни.
Мужчины остаются за столом, и Питер Мануэль зажигает сигарету и смотрит на братьев. Это похоже на начало переговоров.
Джон начинает:
– Что вы предлагаете? Я знаю, что вы писатель, но в данный момент нам нужно нечто большее, чем хорошая история.
Мануэль выпускает густую струйку белого дыма поверх головы Джона.
– Я предлагаю револьвер. Имя убийцы, историю и револьвер.
Уотт ждет, когда он назовет цену, но Мануэль не называет ее. Внезапно деньги кажутся ему не такими уж важными. Джон перехватывает взгляд Уильяма. Джон тоже заметил ошибку Мануэля. Он забыл запросить с них цену, прежде чем дать информацию. Джон думает, что он ошибся спьяну. Уильям видит систему в хаотическом поведении, неспособность контролировать внезапные порывы, отсутствие долгосрочного планирования.
Джон подается вперед.
– Откуда мы узнаем, что это не просто первый попавшийся старый револьвер?
Мануэль курит и ухмыляется.
– Парня зовут Чарльз Таллис, и он нацеливался на Валентов.
Джон и Уотт смотрят друг на друга. Они размышляют о Валентах. История, похоже, может быть правдоподобной.
Мануэль затягивается сигаретой. Он откидывается на спинку стула и упирает колено в край стола. Джон и Уильям сидят прямо, чтобы лучше слышать.
– Все это дельце было ошибкой.
Не видимая для них, Нетти в коридоре прислоняется к стене и слушает.
Глава 8Четверг, 5 мая 1958 года
Отец Изабель Кук рассказывает суду о той ночи, когда в последний раз видел свою дочь. Мистер Кук знает, что он – сноска в этой истории. Его потеря, его дочь, его жизнь – все это второстепенно. Он здесь только потому, что Питер Мануэль заявил о своей невиновности, поэтому Короне нужны его показания. Он предпочел бы находиться где-нибудь в другом месте, а не здесь, но он выполняет свой долг.
Мистер Кук – солидный, порядочный человек с безупречной репутацией на работе и красивой женой. Он сдержанно описывает свою дочь. Изабель была милой девочкой. Хорошей дочерью. Она всегда помогала матери по дому. Она работала на телефонной станции. Она любила танцевать. Мистер Кук описывает ее так потому, что не хочет говорить о ней открыто перед другими людьми – о настоящей Изабель. Люди смотрели на ее трусы и перебирали ее нижнюю юбку. Они выкопали ее голый труп из замерзшей январской земли и видели ее тело, исследовали ее интимные части, ища признаки изнасилования. Мистер Кук не может позволить им еще больше приблизиться к его настоящей дочери, хохотушке, не уверенной в мире и своем месте в нем, ищущей свой путь. Спящей крепко, забавной, иногда к тому же несносной, теряющейся в своих молитвах, с любовью к оладьям, со склонностью к полноте.
– В интересах суда можете ли вы рассказать нам о последней ночи, когда видели Изабель?
Мистер Кук откашливается. Медлит.
– Изабель собиралась встретиться на танцах со своим бойфрендом. То была холодная ночь. После чая она уложила свои танцевальные туфли в сумочку, надела пальто и шарф. Она получила новые танцевальные туфли на день рождения в январе и очень радовалась этому. Она сказала, что собирается той ночью танцевать, пока не отлетят подметки ее старых туфель.
Мистер Кук роняет подбородок на грудь. Он чувствует, как неожиданно его захлестывают чувства, ошеломляет видение того, как она стоит в дверях гостиной, натягивая пальто и улыбаясь ему. Он тогда не обращал на это внимания, потому что пытался совладать с очагом. Трубу нужно было прочистить, они топили влажным углем, и огонь не был жарким. Мистер Кук держал над камином газетный лист, нагревая его, чтобы дочиста прожечь трубу. Изабель наблюдала за ним, а он лишь бегло оглянулся. Его внимание было поглощено огнем – он не хотел, чтобы середина газеты занялась и сгорела.
– Не задерживайся допоздна.
– Пока, папочка.
А потом дверь за ней захлопнулась, и она исчезла – исчезла навсегда.
– Но она не пришла домой той ночью?
– Нет, не пришла.
– Когда именно вы поняли, что она исчезла?
Мистер Кук делает глубокий вдох, но в суде душно, и это не помогает. Он делает еще одну попытку, на сей раз успешную.
– Мы начали беспокоиться в одиннадцать часов. Она знает, когда должна быть дома, и это было очень на нее не похоже – опаздывать. Я отправился искать ее на автобусную остановку. Пришел автобус, но Изабель в нем не было. Тогда я вернулся домой. К тому времени было без четверти двенадцать. Ее все еще не было дома. Жена позвонила домой другу Изабель, и его мать позвала его к телефону. Изабель вообще не появлялась на танцах.
Мистер Кук замолкает, чтобы выпить воды. Он не может смотреть на Питера Мануэля в клети для подсудимых. Боковым зрением он улавливает его как тень, но не может на него смотреть. Мистер Кук не поднимает глаз, обещая себе, что скоро все это закончился и он почувствует себя лучше.
– Она так и не пришла на танцы, и мы поняли, что она в самом деле пропала. Моя жена позвонила в полицию, а я отправился искать ее сперва на дорогу, на железнодорожную станцию, а потом в поля.
– В поля за вашим домом?
– В поля, – эхом повторяет мистер Кук, – в поля Сандихилс и Бернтбрум.
Он роняет взгляд на деревянные перила, на которых покоятся его руки; кончики пальцев не ощущают тонких дубовых волокон, они онемели на режущем декабрьском морозе. Мистер Кук чувствует этот мороз на своей щеке, чувствует, как напряжено его лицо, прикрытое от разбойника-ветра. Он чувствует, как под сапогами хлюпает влажная грязь, как их засасывает в землю. Он ищет свою Изабель в темноте. Он ходит четыре часа, добирается до Барракни, оставляет позади Фоксли и Ньюлендс-Глен. Потом возвращается домой для того, чтобы выпить чая, вкуса которого не ощущает, надеть еще один шарф и поговорить с полицией. Он ведет с собой полицейских и показывает им, где уже искал. Поля изрыты шахтами старых рудников. Тому, кто не знаком с этими местами, опасно находиться здесь в темноте.
Сперва мистер Кук сердится на Изабель. Он хочет, чтобы она узнала, что из-за нее переживает ее мать. Когда гнев проходит, он желает снова рассердиться, потому что теперь он просто в ужасе. Он так испуган, что хочет крепко обнять свою дочь и никогда ее не выпускать. Потом он хочет просто держать ее руку, потом – просто видеть ее. Просто видеть ее. Это страстное желание хуже страха. Это желание – скорбная боль, которая погружается в самую глубину его сердца.
С наступлением ночи Мистер Кук все меньше и меньше устает. Он знает, как мужчины говорят о девушках. Он знает, что могло случиться с его Изабель. В течение длинных часов, проведенных в темноте, когда все его надежды высасываются сквозь подошвы в мокрую, предательскую землю, он начинает чувствовать, что просто необходимо найти танцевальные туфли, которые она истоптала на всех этих своих танцах.
Туманным утром, когда беззаботное солнце соизволяет встать, мистер Кук сидит в гостиной рядом с очагом, который никто не согреет. Он все еще в верхней одежде и слушает заверения полицейских, просто отрабатывающих свою смену.
Ее найдут. Она осталась ночевать у подруги, у которой нет телефона. Мы обыскиваем больницы, может, ее сбила машина.
Но мистер Кук знает, что случилось с его дочерью. Это случалось в тех полях и раньше. Нападали на девушек и женщин, и никого не поймали. Он думал, его жена думала, что женщинам не полагается в такое время находиться вне дома. Он думал, а жена его говорила, что пострадавшие должны были быть женщинами особого сорта, чтобы находиться в такое время в поле вместе с мужчиной. Они думали так не потому, что они плохие, злорадные или равнодушные люди. Они думали так потому, что во всех тех случаях не были перепуганы. Иначе они никогда не позволили бы своей Изабель ступить за порог.
Когда туманное утро подходит к концу, мистер Кук еще раз идет на компромисс со своими желаниями: если б ему только подержать одну из ее туфель, ее танцевальных туфель… Только одну. Ему так этого хочется, что он чувствует мягкую изношенную кожу, изгиб ее каблука подушечкой загрубевшей от работы руки.
– Мы ждали, а она так и не пришла домой, – говорит он суду.
– И что произошло утром?
– Примерно в полутора милях от дома нашли в ручье ее сумочку. Ее танцевальные туфли исчезли.
– Сумочку нашли по дороге к автобусной остановке?
– Нет. В другой стороне. Там нашли отпечатки ног и решили, что за ней гнались по полям больше полумили. Но все-таки найти ее полицейские не смогли.
– А что случилось потом?
– Ничего.
Целые акры «ничего» за недели длиною в год. Никаких ее вещей больше не нашли. Обыскали шахты. Обшарили реку Калдер, но ничего не обнаружили. До 11 января. Тогда нашли ее могилу.
– Как вы об этом узнали?
Мистер Кук снова отпивает из стакана. Он ставит его обратно, но понимает, что еще не готов говорить, поэтому полностью осушает стакан и напоминает себе, что близок к концу всего этого, что он – просто сноска и что никого все это по-настоящему не заботит, кроме него самого.
– Полиция пришла с нами повидаться. Нам сказали, что человек признался, и в этом и в других делах. Полицейские сказали, что он отвел их посреди ночи к ее могиле. «Я стою на ней», – помню, они передали эти его слова. Он показал им, где ее танцевальные туфли. Они были неподалеку. Под грудой кирпичей.
Туфли лежали под дождем, на морозе, под грязью почти две недели. Их еще не вернули мистеру Куку, но он знает, что туфли больше не мягкие и не хранят форму ее ноги. Они испорчены дождем и морозом. Теперь это просто куски изувеченной кожи.