Манси преследует Мануэля двенадцать лет, с тех пор как впервые арестовал его за взлом чужого дома и сексуальное нападение. Манси всегда получает своего человека. В его карьере пятьдесят четыре расследованных убийства. «Невероятно, но каждое из них было раскрыто», – говорится в его личных мемуарах. Да, это невероятно.
Первое признание Мануэля – обещание помочь в определенных делах.
Его второе признание – обещание помочь раскрыть убийства Энн Найлендс, Изабель Кук, Уоттов и Смартов.
В его третьем признании много страниц: это детальное изложение того, что он сделал.
Изабель Кук… «Сразу за мостом у Бернтбрум я встретил идущую девушку. Я утащил ее в поле. Я заставил ее наблюдать, как кладу камни в ее сумочку и швыряю ее в ручей. Я увел ее в темноту. Она начала вопить. Я сорвал с нее одежду, завязал что-то вокруг ее шеи и задушил ее. Я поднял ее и отнес в поле. Я начал копать яму, но по тропе мимо ехал человек на велосипеде и остановился, чтобы посмотреть, что я делаю. Я подождал, пока он уедет, а после перенес ее в более темное место и похоронил».
В описании убийств Уоттов рассказывается, как Мануэль прокрался по темной улице и приблизился к дому. Как он разбил окно и сунул руку внутрь, чтобы открыть дверь. Как было тихо. Там рассказывается о картине с собакой, шифоньере, сухом джине «Маскаро» и сэндвиче. И о женщинах: «Пах, пах. Пах. Пах».
Он рассказывает, как вломился в дом Смартов утром Нового года и нашел семью в постелях, как сперва застрелил мальчика. Он не знал, что там был ребенок. Он думал, это маленький мужчина.
Как он взял машину мистера Смарта и ездил на ней несколько дней, оставляя ее на фабричной автостоянке, чтобы взять потом снова, оставляя ее на Флоренс-стрит, возле дома Дэнди Маккея. Он признается, что вернулся в дом Смартов и болтался там несколько дней. Сидел тихо-мирно, держа все под контролем. Он отдергивал и задергивал занавески в передних комнатах, чтобы избавиться от любопытства соседей. Он кормил кошку лососем из банки, потому что вынул было из шкафа «Китикэт», но потом посмотрел на консервную банку с лососем и решил – знаете, никто ведь больше не будет это есть, верно? Теперь.
В признании Мануэль рассказывает, как добыл «Уэбли» и «Беретту», и у кого. Он признается, что завернул «Уэбли» и «Беретту» и бросил их в Клайд с подвесного моста.
Команде водолазов пришлось искать две недели в иле, в ледяной бурой воде, чтобы обнаружить их. В конце концов, когда оружие подняли, оно было завернуто точно так, как описал Мануэль: «Уэбли» – в пару перчаток его сестры, «Беретта» – в обрывок скатерти из дома Смартов.
Мануэль дал все эти показания, но теперь отказывается от них. Он велит своему адвокату оспорить показания в суде на основании мошенничества полицейских: они напечатали то, чего он не говорил, а после расписались за него. В доказательство Питер говорит, что каждое признание подписано другой рукой и разными именами. Первое подписано: «Питер Мануэль», второе: «Питер Энтони Мануэль», третье подписано: «П. Т. Мануэль».
Гаральд Лесли отказывается предъявлять суду такой аргумент, потому что это глупо. Если они заявят, что полицейские подписали признания, Корона просто вызовет полицейских, бывших свидетелями того, как Питер Мануэль подписывал признания. У любого копа, попытавшегося бы смошенничать, хватило бы осторожности поставить согласующиеся друг с другом подписи на трех документах, подписанных в течение шести часов.
И без того напряженные отношения между Мануэлем и его адвокатами становятся еще хуже, когда те отказываются подать заявление о «недопустимом давлении с целью вынудить признание». «Недопустимое давление» – технический термин, применимый к невинным детям, которые признаются в преступлениях, не будучи предупреждены о последствиях. Мануэля допрашивали после такого предупреждения, и он царапает признания в изнасилованиях и ограблениях с применением насилия с тех пор как ему исполнилось двенадцать. Теперь он закоренелый преступник тридцати одного года с длинным послужным списком приговоров.
Гаральд Лесли и вправду оспаривает заявления, но только на основании того, что в распоряжении его клиента не было адвоката в течение сорока восьми часов после ареста и он не спал два дня.
Когда за Питером пришли, арестовали и его отца; в ящике туалетного столика нашли пару перчаток, добытых во время кражи со взломом, и он отказался сказать, что их принес сын. Сэмюэля арестовали с единственной целью: надавить на сына. Когда несколько лет спустя один писатель высказал Манси такое предположение, старый коп ухмыльнулся и обвинил его в том, что у него «грязные мысли».
Лорд Кэмерон выслушивает аргументы Лесли, но решает, что признания будут приняты в качестве улик. Их показывают присяжным.
После обсуждения признаний суд наутро собирается вновь.
Питер Мануэль ждет, пока войдут присяжные, лорд Кэмерон усядется, а вся публика соберется и займет свои места. Мануэлю нравится аудитория.
Потом он просит позволения посовещаться со своими адвокатами.
У них идет напряженная дискуссия, но нельзя расслышать, о чем они говорят. Грив возбужденно улыбается, что совершенно не в его характере. Лесли серьезно кивает и как будто снова и снова просит у Мануэля подтверждения. Тот отвечает утвердительно.
Гаральд Лесли просит разрешения подойти к судье и шепотом сообщает лорду Кэмерону, что Мануэль только что уволил мистера Грива и его самого.
Последнее, что делает мистер Лесли в качестве адвоката, – информирует суд, что мистер Мануэль хочет отныне защищаться сам.
Ставки поднимаются. Представлять собственные интересы, когда тебя обвиняют в преступлении, за которое грозит смертная казнь, опасно для кого угодно. Мануэль рискует облажаться со свидетельскими показаниями и оказаться на виселице. Для лорда Кэмерона это первое дело, которое может закончиться смертным приговором, и ему не нужны апелляции на основании того, что суд согласился рассмотреть неверное свидетельское показание.
М. Дж. Гиллис, выступающий в качестве обвинителя, понятия не имеет, как теперь пойдет защита. Ничего нельзя предсказать. Пресса вне себя от радости. Журналисты купили интервью почти у всех, имеющих отношение к данному делу, и приготовились бежать, едва будет оглашен вердикт, но все хотят выслушать именно Мануэля, и теперь они получат его рассказ бесплатно.
Первое, что делает Мануэль, – это снова вызывает нескольких свидетелей. Гаральд Лесли и Уильям Грив не допросили их в соответствии с особыми наставлениями Мануэля. Первый свидетель, которого он хочет вызвать снова, – Уильям Уотт. Еще он хочет вызвать на свидетельскую трибуну обоих своих родителей.
На следующее утро в газетах появляются фотографии Гаральда Лесли, вернувшегося в свой дом в Морнингсайде[55] после увольнения. Маленький сын встречает его и берет шляпу и портфель своего папочки. Лесли выглядит моложе и спокойнее. Он улыбается.
Много лет спустя у Лесли возьмут интервью о суде над Мануэлем. Все, что он скажет, – это что случай был трудным, главным образом из-за того, как изменилась история его клиента. И все время продолжала изменяться.
Глава 16Вторник, 3 декабря 1957 года
Уотт и Мануэль сидят в «Воксхолле Велоксе», глядя на стену черной ночи в конце улицы. Этот короткий тупик, отходящий от Четвертой улицы, ведет прямо в сельские поля. План жилищного строительства Биркеншоу основан на геометрических утилитарных принципах: Первая улица, Вторая улица, Третья улица. Повсюду дома с террасами, с маленькими окошками, чтобы удержать внутри тепло. На каждой крыше по четыре трубы – по одной на каждую из главных комнат. Важно, в какой час домовая труба начинает изрыгать дым: в порядочных домах встают рано, в процветающих домах есть уголь. Труба дома Мануэля проснулась. Его мать уже встала, согревает кухню, готовит завтрак, готовит для работающих членов семьи.
Шесть часов утра, декабрьская темнота, и внутри машины так холодно, что на хроме приборного щитка оседает конденсат. Деревянный пол машины словно пропитался водой под ковриком, влага поднимается от металлического шасси. Однако Уотт и Мануэль медлят. Ни одному из них не хочется, чтобы эта удивительная ночь закончилась. Оба уже чувствуют ностальгию, здесь, на пороге земли.
Уотт вытирает влагу с окна тыльной стороной руки и смотрит на дом на Четвертой улице.
В доме Мануэлей есть два этажа и по окну на каждом этаже. Передняя дверь за углом, она выходит на темные поля. Бетонный выступ скрывает ее из виду, поддерживая плоский портик. Человек может незаметно войти или выйти из дома.
Подбородок Мануэля распух, глаз у него подбит, на губе порез, неглубокий, но опухший, красный и воспаленный. Больше всего пострадали ребра – они сломаны. Он все время прижимает руку к боку и дышит неглубоко.
Чтобы протянуть время, Мануэль вынимает из внутреннего кармана пачку сигарет и постукивает ею по колену, выбивая из нее одну. Это хороший трюк. Он впечатляет людей. Он видел такое в фильме и упражнялся и упражнялся, пока не довел трюк до совершенства. Мануэль видит, что Уотт наблюдает краем глаза за бросающим вызов гравитации чудом и улыбается этому трюку нежной пьяной улыбкой.
Мануэль сует сигарету в рот, убирает пачку, щелкает зажигалкой и подносит пламя к кончику сигареты. Бумага потрескивает, занимаясь. Он затягивается, но не берется за ручку двери, и оба понимают: он останется в машине, пока не кончит курить. Оба рады отсрочке.
Оранжевые галогеновые уличные фонари выхватывают толстые струйки белого дыма, вырывающегося из ноздрей Мануэля. Маслянистый дым растекается по его коленям, перекатывается по ним и медленно поднимается вверх.
Уотт ни с того ни с сего хихикает, вспоминая какой-то эпизод нынешней ночи, и Мануэль подхватывает его настроение, фыркая. Уотт кивает и улыбается, и Мануэль впервые понимает: Уотт думает, что они похожи. Это заставляет Мануэля засмеяться открыто, и Уотт смеется вместе с ним. Только Уильям смеется за компанию, а Мануэль просто так. Они усталые, пьяные и сидят в машине, смеясь.