Над входом горел свет. Я въехал на асфальтированную дорожку и остановился возле гаража.
— Сами дойдете?
— Конечно. — Он вылез из машины. — Хотите зайти, выпить или просто так?
— Спасибо, в другой раз. Подожду, пока вам откроют. У него участилось дыхание.
— Пока, — отрывисто произнес он.
Он осторожно двинулся по мощеной тропинке к дому. На секунду ухватился за белую колонну, потом толкнул дверь. Она открылась, он вошел. Дверь осталась открытой, на зеленую лужайку падал свет. Внутри сразу послышались голоса. Я дал задний ход и стал отъезжать. Кто — то меня окликнул.
Я поднял глаза и увидел, что на пороге стоит Эйлин Уэйд. Я не остановился, и она побежала вслед. Пришлось затормозить. Я выключил фары и вылез. Когда она подошла, я сказал:
— Надо было мне вам позвонить, но я боялся от него отойти.
— Конечно. Сложно это все оказалось?
— Ну… не просто визит вежливости.
— Зайдите, пожалуйста, и расскажите мне подробно.
— Его надо уложить спать. Завтра будет как новенький.
— Его уложит Кэнди, — сказала она. — Сегодня он пить не будет, если вы об этом.
— Ив мыслях не было. Спокойной ночи, м — с Уэйд.
— Вы, наверно, устали. Сами не хотите выпить? Я закурил. Казалось, что я не пробовал табака уже пару недель. Просто наслаждение.
— Можно мне разок затянуться? Она подошла поближе, и я передал ей сигарету. Она вдохнула дым, закашлялась и со смехом отдала ее обратно.
— Чистое дилетанство, как видите.
— Значит, вы знали Сильвию Леннокс, — сказал я. — Вы потому и решили меня нанять?
— Кого я знала? — в голосе звучало удивление.
— Сильвию Леннокс. — Отобрав назад сигарету, я затянулся как следует.
— А, эту женщину, которую… убили, — произнесла она тревожно. — Нет, мы не были знакомы. Но я про нее слыхала. Разве я вам не говорила?
— Простите, уже забыл, что вы мне говорили.
Она притихла, стройная, высокая, в белом платье. Свет из открытой двери падал сзади на волосы, они мягко поблескивали.
— Почему вы спросили, связано ли это с тем, что я вас — как вы выразились — наняла? — Когда я замешкался с ответом, она добавила:
— Может, Роджер сказал, что они были знакомы?
— Когда я назвал свое имя, он вспомнил об этом деле. Сразу про меня не сообразил, только потом. Он так много наговорил, что я и половины не помню.
— Понятно. Я побегу, м — р Марлоу, а то вдруг мужу что — то понадобится.
Так что если вы не хотите зайти…
— Это вам на память, — сказал я.
Я обнял ее, притянул к себе и запрокинул ее лицо. И крепко поцеловал в губы. Она не сопротивлялась и не отвечала. Спокойно отстранившись, она посмотрела на меня.
— Не надо было этого делать, — произнесла она. — Это нехорошо. Вы слишком славный человек.
— Верно. Очень нехорошо, — согласился я. — Но я целый день был таким славным, верным, послушным псом. Вы меня соблазнили на одно из глупейших дел в моей жизни, и, черт побери, оно оказалось словно по нотам расписано.
Знаете что? По — моему, вы с самого начала знали, где он находится или, по крайней мере, знали, что доктора зовут Верингер. Вы просто хотели, чтобы я познакомился с вашим мужем и впутался в эту историю. Чтобы почувствовал себя ответственным за него. Может, я сошел с ума?
— Конечно, сошли, — холодно заявила она. — Никогда не слышала такой возмутительной чепухи. — Она повернулась, чтобы уйти.
— Минутку, — сказал я. — От этого поцелуя шрама не останется. Вам только так кажется. И не говорите, что я такой славный. Лучше бы я был мерзавцем.
Она оглянулась.
— Почему?
— Если бы у Терри Леннокса не было такого славного друга, как я, он сейчас был бы жив.
— Да, — спокойно произнесла она. — Почему вы так уверены? Спокойной ночи, м — р Марлоу. И большое вам спасибо почти за все.
Она пошла вдоль газона. Я проводил ее глазами. Дверь закрылась. Свет у крыльца погас. Я помахал в пустоту и уехал.
Глава 21
На следующее утро я встал поздно, поскольку заработал накануне большой гонорар. Выпил лишнюю чашку кофе, выкурил лишнюю сигарету, съел лишний кусок канадского бекона и в трехсотый раз поклялся себе, что никогда больше не буду пользоваться электробритвой. Все это пустило день по привычной колее. В конторе я очутился около десяти, взял почту, вскрыл конверты и оставил все валяться на столе. Я широко открыл окна, чтобы выветрить запах пыли и копоти, который скопился за ночь и висел в неподвижном воздухе, в углах комнаты, между створками жалюзи. На углу стола распростерся дохлый мотылек.
По подоконнику ползла пчела с посеченными крыльями и жужжала слабо и устало, словно знала, что все без толку, скоро конец, она сделала слишком много вылетов и до улья ей уже не добраться.
Я знал, что день будет бестолковый. У всех бывают такие дни. На тебя сваливаются одни чокнутые — идиоты, у которых мозги заклеены жвачкой, механики, у которых шариков не хватает, домохозяйки, у которых не все дома.
Первым оказался здоровенный блондин хамского вида по фамилии Кюиссенен или что — то в этом же финском роде. Он втиснул массивный зад в кресло для посетителей, водрузил на стол две мозолистые лапы и поведал, что работает на экскаваторе, живет в Калвер — сити, а чертова баба из соседнего дома хочет отравить его собаку. Каждое утро, выпуская собаку погулять, он обыскивает весь двор, потому что соседка забрасывает к нему фрикадельки. Пока что он нашел их девять штук, и во всех был зеленоватый порошок — мышьячная отрава против сорняков.
— Сколько возьмете посторожить и поймать ее на этом деле? — Он уставился на меня не мигая, словно рыба в аквариуме.
— А сами почему не можете?
— Мне надо на жизнь зарабатывать, мистер. Вот сижу здесь, и то теряю по четыре двадцать пять в час.
— В полицию не обращались?
— Обращался и в полицию. Может, на будущий год они и соберутся. Сейчас слишком заняты — лижут задницу? Метро — Голдвин — Майер?.
— А в ОЗЖ? К кошатникам?
— Кто такие?
Я рассказал про?кошатников? — Общество защиты животных. Он остался равнодушен. Знал он про ОЗЖ. Пошли бы они подальше. Животные мельче лошади их не интересуют.
— На дверях написано, что вы расследуете, — сварливо заявил он. — Так какого лешего, идите и расследуйте. Полсотни, если вы ее поймаете.
— Извините, — отозвался я. — Я сейчас занят. К тому же две недели прятаться в сусличьей норке у вас на заднем дворе не по моей части — даже за полсотни.
Он хмуро встал.
— Важная шишка, — сказал он. — Деньги ему не нужны. Брезгует спасти жизнь паршивой собаке. Ну хрен с тобой, важная шишка.
— У меня свои неприятности, м — р Кюиссенен.
— Поймаю — отверну ей шею к черту, — пообещал он, и я не усомнился, что так и будет. Он слону заднюю ногу мог бы отвернуть. — Потому я и хотел, чтоб кто — то другой за это взялся. Мешает ей, что бедняга гавкает, когда машина возле дома проходит. У, сука кривомордан! — Он направился к двери.
— Вы уверены, что она именно на эту собаку нацелилась? — осведомился я у его спины.
— Еще бы не уверен. — Он был уже на полпути, когда до него дошло. Он резко развернулся. — А ну, повтори, умник.
Я только покачал головой. Не хотел с ним связываться. Он мог дать мне по голове моим же письменным столом. Фыркнув, он удалился, едва не снеся дверь с петель.
Следующим номером нашей программы оказалась женщина, не старая и не молодая, не слишком чистая и не слишком грязная, на вид бледная, обтрепанная, сварливая и глупая. Девушка, с которой она вместе снимала квартиру — по ее понятиям, всякая работающая женщина есть девушка — таскала деньги у нее из сумочки. То доллар, то пятьдесять центов, но порядочно. Она считала, что всего пропало долларов двадцать. Такими деньгами она бросаться на могла. Бросаться деньгами на переезд в другую квартиру тоже не могла.
Бросаться деньгами на сыщика не могла. Она подумала, может, я припугну сожительницу, ну, по телефону, что ли, не называя имен.
На то, чтобы это изложить, у нее ушло минут двадцать. Рассказывая, она не переставала комкать матерчатую сумку.
— Это может сделать любой ваш знакомый, — сказал я.
— Ну, вы как — никак сыщик.
— У меня нет лицензии на запугивание людей, о которых я ничего не знаю.
— А я ей скажу, что у вас была. Как будто я кого — то другого подозреваю.
Просто скажу, что вы за это взялись.
— Я бы не советовал. Если назовете мое имя, она может мне позвонить.
Если позвонит, я скажу ей правду.
Она вскочила, прижимая к животу свою обтрепанную сумку.
— Вы не джентльмен, — визгливо заявила она.
— Где написано, что я должен быть джентльменом?
Она удалилась, бормоча себе под нос.
После ленча я принял м — ра Болдуина У. Эдельвейса. В подтверждение этого у него имелась визитная карточка. Он был управляющим агентства по продаже швейных машин. Это был маленький, усталый человек, лет сорока восьми? пятидесяти, с маленькими ручками и ступнями. Рукава коричневого костюма слишком длинные, поверх тугого белого воротничка повязан лиловый галстук в черный ромбик. Он присел на край стула и воззрился на меня грустными черными глазами. Шевелюра у него была тоже черная, густая и пышная, без единого седого волоса. Аккуратно подстриженные усы имели рыжеватый оттенок. Он мог бы сойти за тридцатипятилетнего, если не смотреть на кисти рук.
— Меня зовут Болдуин, но можете называть просто Балдой, — объявил он.?
Все так зовут. Так мне и надо. Я еврей, женат на христианке, двадцати четырех лет, красавице. Она уже пару раз убегала из дома.
Он достал фотографию и показал мне. Возможно, ему она казалась красавицей. На снимке была неряшливая женщина со слабовольным ртом.
— Чем могу помочь, м — р Эдельвейс? Бракоразводными делами не занимаюсь.?
Я попытался отдать ему фото. Он отмахнулся. — Клиент для меня всегда?мистер?
— добавил я. — Во всяком случае, пока он не наврет с три короба.
Он усмехнулся.