Ключевые проблемы постиндустриального мира
Глава 10Динамика численности населения и международная миграция
Все государства, легко принимающие в подданство иноземцев, способны стать мощными державами.
Россия не только не имеет довольно жителей, но обладает еще чрезмерным пространством земель, которые не населены, ни же обработаны. Итак, не можно сыскать довольно ободрений к размножению народа в государстве.
Обычно демографы говорят о трех стационарных режимах воспроизводства населения, которые характерны соответственно для обществ кочевников-собирателей, оседлых аграрных, а также урбанизированных индустриальных и постиндустриальных, и о двух переходных демографических процессах[1004] – от кочевых обществ к аграрным и от последних к индустриальным. С этим можно согласиться, если допустить, что второй переходный процесс завершен и характеристики воспроизводства населения, которые присущи сегодня странам – лидерам современного экономического роста, долгосрочно стабильны и не претерпят серьезных изменений в будущем. Однако современный экономический рост продолжается, и потому радикальные изменения устойчивых тенденций весьма вероятны. Следовательно, правильнее говорить о двух стационарных режимах воспроизводства населения и двух демографических переходах, один из которых пока не завершен.
В дооседлых обществах кочевников-собирателей численность населения была ограничена возможностями присваивающего хозяйства. Максимальная плотность населения, которую это хозяйство могло обеспечивать, не превышала одного человека на 1 км2[1005]. Главным фактором, сдерживавшим рост населения, была высокая смертность; среди других – искусственное прерывание беременности, детоубийства, традиции пожизненного вдовства, различные табу в сексуальной сфере[1006]. К началу неолита общая численность населения Земли не превышала 5–10 млн человек[1007].
Неолитическая революция кардинально изменила условия общественной жизни. Теперь сельское хозяйство позволяло прокормить больше людей на той же площади. По существующим оценкам, численность населения Земли с переходом к оседлому земледелию в период неолитической революции возросла примерно в 100 раз по сравнению с периодом присваивающего хозяйства[1008].
Для кочевников – охотников и собирателей ребенок был тяжелой обузой. Оседлые земледельцы привлекают детей к сельскому труду в раннем возрасте, ребенок полезен в хозяйстве. Такие меры регулирования численности населения, как детоубийство, среди земледельцев встречаются реже, чем в обществах, ведущих присваивающее хозяйство. Рост населения ускоряется. Это приводит к масштабной миграции земледельческих народов и скотоводов-кочевников. Зародившись на Ближнем Востоке, оседлое сельское хозяйство распространяется в сторону Европы со скоростью 1 км в год[1009].
Для земледельческих народов верхние пределы численности населения, которое могло прокормиться на ограниченной территории, также задавались уровнем технологий. Дефицит земли – важнейшего производственного ресурса аграрного общества – сдерживал рост населения. Возможности прокормить семью при характерных для аграрных цивилизаций показателях воспроизводства населения определял размер крестьянского хозяйства. Но механизмы контроля численности и плотности населения меняются. Показатели рождаемости колеблются в диапазоне 35–50 рождений на 1000 человек в год. Смертность ниже рождаемости – население увеличивается на 0,5–1 % в год. Однако с повышением плотности населения, по мере введения в оборот менее плодородных земель все чаще наблюдаются вспышки голода[1010]. Времена мира и процветания, например X–XIII вв. в Европе, сопровождаются ростом населения. Ускоряется миграция в районы с менее плодородными землями, где риск неурожаев выше. В периоды голода и эпидемий смертность возрастает, порой превышает 150–300 человек на 1000 человек в год. С учетом периодов резкого повышения смертности темпы мирового демографического роста в эпоху аграрных цивилизаций составляют 0,1–0,2 % в год.
Среди демографов на протяжении десятилетий ведется дискуссия о средней продолжительности жизни в обществах, предшествовавших современному экономическому росту. Из-за ограниченности надежной статистической базы неудивительно, что оценки колеблются в диапазоне 20–35 лет. Но видимой тенденции к изменению средних показателей, которую можно было бы продемонстрировать на базе археологических материалов или свидетельств современников, не обнаружено[1011].
И в Древнем Египте, и в Китае эпохи Хань, и в Европе вплоть до XVII в. средняя продолжительность жизни колебалась в пределах 25–30 лет без явной тенденции к росту. На протяжении периода аграрного общества в Европе обычно средняя продолжительность жизни мужчин, ожидаемая при рождении, колебалась в пределах 30–35 лет, женщин – 25–30 лет. (Надо учесть, разумеется, очень высокую детскую смертность; выжившие фактически жили значительно больше указанных сроков.)
Т. Мальтус был прав, когда писал: “В пользу предположения об увеличении продолжительности человеческой жизни мы не находим ни одного постоянного, достоверного признака с момента сотворения человека до настоящего времени”[1012]. Он только не знал и не мог знать, какие сюрпризы может преподносить начинавшийся на его глазах процесс современного экономического роста, в том числе в отношении средней продолжительности предстоящей жизни.
В аграрных цивилизациях нормы семейного поведения, механизмы регулирования рождаемости никогда не были едиными (табл. 10.1). Имеющиеся данные позволяют однозначно доказать наличие своеобразных, необычных для аграрных цивилизаций характеристик семейной жизни в Северо-Западной Европе[1013]. (Под Северо-Западной Европой в данном случае мы понимаем Скандинавию (включая Исландию, но исключая Финляндию), Британские острова, Нидерланды, немецкоговорящий регион, Северную Францию.) По меньшей мере с XVII в. в этом регионе очевидно преобладание поздних браков[1014]. В это время медиана возраста вступления в брак здесь – 26 лет для мужчин и 23 года для женщин. Обычно после вступления в брак семья создает собственное домашнее хозяйство, не живет с родителями[1015].
Таблица 10.1. Средний возраст женщин, вступивших в первый брак, в отдельных городах прединдустриальной Европы
Источник: Cipolla C. M. Before the Industrial Revolution. Methuen, 1981. P. 154.
В регионах Южной и Восточной Европы среднее время вступления в брак для мужчин – меньше 26 лет, для женщин – меньше 21 года. Часто молодая семья живет в одном доме с родителями, ведя общее домашнее хозяйство[1016].
В отличие от большей части Евразии в Западной Европе рано проявляется тенденция к относительно малодетной семье[1017]. На первый план выходят новые факторы, ограничивающие рост населения: поздние браки, поощрение сохранения статуса вдовы после смерти мужа и безбрачия, занятость женщин вне домашнего хозяйства[1018]. Традиция контроля за рождаемостью возникает, кроме Европы, еще в одном регионе – Японии, где ограниченные контакты с внешним миром, островное расположение сдерживали распространение катастрофических эпидемий[1019]. В результате японское население быстро росло, что порождало стимулы к ограничению рождаемости[1020].
С начала 2‑го тысячелетия в Западной Европе темпы роста душевого ВВП ускоряются по сравнению и с предшествующим периодом, и с остальным миром. Одна из любопытных гипотез связывает это ускорение с контролем рождаемости и расширением возможностей для накопления[1021].
§ 1. Основные тенденции в демографическом поведении с конца XVIII в.
С повышением благосостояния (хотя, по современным стандартам, и медленным), с распространением культуры и новых технологий в Западной Европе уменьшается смертность. В XVII–XVIII вв. снижается риск эпидемий, реже случаются вспышки голода[1022]. Действие едва ли не основного фактора, который на протяжении тысячелетий ограничивал рост населения, начинает ослабевать. Успехи медицины приводят к снижению смертности, росту продолжительности жизни. В Западной Европе до 1850 года более высокий уровень жизни – улучшение питания, качества одежды и жилья – был ключевым фактором повышения ее продолжительности. В 1850‑1900‑е годы ведущую роль в этом процессе стало играть улучшение санитарии. С начала 1900‑х годов вступило в действие сочетание факторов: экономическое развитие, улучшение общественного здравоохранения, развитие медицинских технологий[1023]. Правда, происходит это медленно: Англии, Швеции, Дании потребовалось столетие, чтобы снизить годовую смертность на 10 случаев, приходящихся на 1000 человек.
Рост продолжительности жизни трансформирует весь процесс воспроизводства западноевропейского населения. При этом характерные для аграрного общества традиции репродуктивного поведения сохраняются. Снижение смертности в Европе при сохранении высокой по стандартам индустриальных обществ рождаемости привело к ускоренному росту населения. Его темпы, составлявшие в XVI–XVII вв. в среднем 0,18 % в год, повышаются до 0,4 % в 1700–1820 годах и до 0,7 % в 1820–1870 годах. Доля западноевропейского населения в мире возрастает с 12,8 % в 1820 году до 14,8 % в 1870 году. Высокие темпы увеличения валового внутреннего продукта стран – лидеров современного экономического роста создают и поддерживают экономическую базу такой демографической динамики.
Первой западноевропейской страной, где нормы рождаемости начинают приспосабливаться к изменившемуся уровню смертности, стала Франция: в конце XVIII в. француженки рожают уже значительно меньше, чем другие западноевропейские женщины[1024]. Сокращение рождаемости в других западноевропейских странах начинается лишь в середине – конце XIX в., зато идет быстрее[1025]. В XX в. рождаемость во всех странах – лидерах современного экономического роста, в первую очередь западноевропейских, продолжает снижаться. В стадию ускорения экономического развития вступают крупные неевропейские страны.
На развитие демографического перехода существенно влияют два фактора. В аграрное общество (за пределами Европы и Японии) традиция малой семьи и ограничения рождаемости проникает медленно. Количество детей у одной женщины уменьшалось с более высокого уровня, нежели в Европе. А достижения здравоохранения в XIX–XX вв. распространялись, в том числе и в бедных странах, быстро[1026]. Развитие транспортной инфраструктуры, государственная и благотворительная продовольственная помощь уже на ранних стадиях экономического развития снижают риск массового голода. Отсюда быстрый рост продолжительности жизни и снижение смертности в странах догоняющего развития (табл. 10.2, 10.3.).
Если для XIX в. характерен существенный рост доли населения Европы в мире, то для XX в. – ее сокращение (табл. 10.4). С высокой вероятностью можно прогнозировать, что и в первой половине XXI в. абсолютное сокращение численности коренного населения Западной Европы на фоне быстрого демографического роста в Азии, Африке, Латинской Америке продолжится.
В аграрном обществе женщина, в том числе женщина замужняя, имеющая детей, была вовлечена в производственный процесс в сельском хозяйстве, совмещая это с выполнением домашних обязанностей. Но вся ее производственная деятельность происходила вблизи от дома. Это позволяло сочетать функцию воспитания детей и занятость. В Западной Европе в XV–XIX вв. все более широкое распространение получает занятость женщины в сфере услуг, в первую очередь в роли домашней прислуги, но речь в подавляющем большинстве случаев идет о незамужних девушках или о вдовах[1027].
До середины XX в. занятость имеющих детей женщин вне домашнего хозяйства и тесно связанного с ним крестьянского хозяйства (на заводе, в промышленности, в сфере услуг, в крупном, отделенном от крестьянского хозяйства сельскохозяйственном производстве) – редкость, исключение из правил.
Таблица 10.2. Ожидаемая продолжительность предстоящей жизни при рождении и ее среднегодовой прирост в Азии в XX в.
Источник: Caldwell J. C., Caldwell B. K. Asia’s Demographic Transition // Asian Development Review. 1997. Vol. 15 (1). P. 57.
Таблица 10.3. Смертность в Германии, Франции, Швеции, Китае, Индии, Египте на сопоставимых уровнях развития[1028]
Источник: Maddison A. Monitoring the World Economy 1820–1992. P.: OECD, 1995.
Таблица 10.4. Доля Европы, Китая и Индии в мировом населении, %[1029]
Источник: Maddison A. The World Economy: a Millennial Perspective. P.: OECD, 2001. P. 243; World Population Prospects: The 2000 Revision and World Urbanization Prospects: The 2001 Revision. United Nations Population Division (http://esa.un.org/unpp).
Когда теория демографического перехода зарождалась, исследователи полагали, что после его завершения на смену традиционному для аграрных обществ демографическому равновесию – сочетанию высокой рождаемости и высокой смертности – придет новое равновесие: низкая смертность и низкая рождаемость. И это приведет к простому воспроизводству населения или близкому к нему демографическому режиму. Поскольку современный экономический рост еще не завершен, нельзя исключить, что со временем именно это и произойдет повсеместно. Однако реалии стран – лидеров современного экономического роста второй половины XX в. такую гипотезу не подтверждают. Изменения в формах организации семейной жизни в Европе с началом современного экономического роста идут нелинейно. Для XIX в. характерны тенденции к упрочению патриархальной семьи, в которой один мужчина – кормилец, а женщина занята домашним хозяйством и воспитанием детей. Но с течением времени тенденция вовлечения женщин в занятость вне домашнего хозяйства, семьи, где и муж, и жена работают, получает все большее распространение[1030].
На стадии постиндустриального развития происходят радикальные изменения общественной и производственной роли женщины. В начале XX в. большинство женщин в США проводили большую часть жизни дома. Было принято, что девушки работают после окончания школы до вступления в брак. Вдовы иногда были вынуждены работать. Но подавляющее большинство замужних женщин занималось домашними делами. В 1890 году женщины в Америке составляли лишь 16 % занятых, а доля замужних женщин в числе занятых женщин – лишь 14 %[1031]. Увеличение женской занятости во многом связано с массовым распространением открытых для женщин постиндустриальных профессий – в образовании, здравоохранении, науке, сфере услуг[1032]. Доля женщин-служащих (прежде всего в сфере здравоохранения, образования и культуры, а также в государственном и коммунальном управлении) в наиболее развитых странах с начала XX в. увеличилась более чем в 10 раз[1033].
Еще в середине XX в. доминирующую часть рабочей силы составляли семейные мужчины, у которых жены не работали, а детей было двое или больше; доля таких работников в странах-лидерах составляла 70 %. К концу XX в. она упала до 15 %. В середине 1950‑х годов семья, основанная на четком разделении ролей мужа-кормильца и жены-домохозяйки, воспитывающей детей, казалась естественной[1034]. К концу XX – началу XXI в. эти представления по отношению к странам – лидерам современного экономического роста очевидно архаичны. Семья, в которой и муж, и жена работают, стала нормой[1035].
На этой же стадии получают широкое распространение формы семейной жизни, подобные браку, но не оформленные юридически. Все больше людей предпочитают вообще не вступать в брак[1036]. Рост числа женщин, не вступающих в брак, а также числа разводов – важнейший фактор устойчивого снижения рождаемости до уровней более низких, чем уровень простого воспроизводства населения в странах современного экономического роста[1037].
С 1950 по 1998 год в США доля женщин, которые нико гда не вступали в брак, в возрасте 25–29 лет увеличилась втрое – с 13,3 до 38,6 %. В те же годы число мужчин, никогда не вступавших в брак, в этой возрастной категории увеличилось более чем вдвое (с 23,8 до 51 %). В 1950 году половина американок выходила замуж к 20 годам. К 1998 году медиана возраста выхода замуж в США увеличилась до 25 лет[1038].
Параллельно сокращению числа детей, рожденных в браке, на постиндустриальной стадии развития почти во всех странах – лидерах современного экономического роста растет число внебрачных детей[1039](табл. 10.5). В странах, ныне входящих в Европейский Союз, в 1960 году лишь 5,1 % рождения детей происходило вне брака. К 1993 году эта доля возросла до 21,8 %, а в ряде Скандинавских стран превысила 50 %[1040].
Таблица 10.5. Доля детей, рожденных вне брака, в развитых странах в 1994–1998 годах
Источник:Marriage and the Economy. Theory and Evidence from Advanced Industrial Societies / Grossbard-Shechtman S. A. (ed.). Cambridge: Cambridge University Press, 2003. P. 43.
Данные табл. 10.6 демонстрируют, как эти же процессы развиваются в современной России.
Во второй половине XX в. становятся заметны и другие перемены. Возникает полноценная пенсионная система, которая ликвидирует необходимость в высокой рождаемости как форме страхования по старости. В структуре потребностей возрастает роль свободного времени. Все это приводит к снижению рождаемости в большинстве стран – лидеров современного экономического роста до уровней, не совместимых с простым воспроизводством коренного населения.
Таблица 10.6. Динамика числа внебрачных рождений в России (РСФСР) с 1985 по 2002 год
Источник:Российский статистический ежегодник-2003. М.: Госкомстат России, 2004.
Как видно из табл. 10.7, среди стран-лидеров в настоящее время исключение составляют лишь США с их значительной долей иммигрантского населения. Иммигранты из стран с традиционно высокой рождаемостью, в первую очередь из стран Латинской Америки, сохраняют эту традицию по меньшей мере в первом поколении. Но и в США рождаемость не обеспечивает простого воспроизводства населения. По оценкам специалистов ООН, приведенным в докладе “Перспективы развития мирового населения” (вариант 1998 года), сейчас 61 страна мира, где проживает 44 % мирового населения, имеет уровень рождаемости более низкий, чем тот, который необходим для сохранения нынешней численности населения[1041].
Демографическая политика, направленная на увеличение рождаемости в постиндустриальном обществе, если и дает результаты, то неустойчивые. Можно изменить средний возраст рожающих, но не число рождений на одну женщину. Преодолеть сложившиеся культурные установки и приоритеты административно-финансовыми мерами оказывается трудно. Отсюда прогнозируемое сокращение численности населения во многих странах – лидерах современного экономического роста, не относящихся к иммигрантским (табл. 10.8).
Таблица 10.7. Коэффициент фертильности[1042]
Источник:Replacement Migration: Is it a Solution to Declining and Ageing Population? United Nations, 2000. P. 23.
Таблица 10.8. Прогнозируемое изменение численности населения в некоторых странах – лидерах современного экономического роста в первой половине XXI в.
Источник:Replacement Migration: Is it a Solution to Declining and Ageing Population? United Nations, 2000. P. 6.
Еще одна проблема, порожденная изменением демографической ситуации, – кризис пенсионных систем и систем финансирования здравоохранения, которые сформировались на этапе, предшествующем постиндустриальному обществу, когда в странах – лидерах современного экономического роста доля старших возрастов в составе населения была незначительной. С тех пор ситуация радикально изменилась (см. табл. 10.9, 10.10). Тенденция старения населения, по прогнозам, является устойчивой (см. табл. 10.11).
Апокалипсическая версия динамики численности населения в наиболее развитых странах представлена П. Дракером. “Развитый мир совершает коллективное самоубийство. Его граждане не рождают достаточно детей, чтобы воспроизводить себя, и причина совершенно ясна: более молодые люди больше не способны нести возросшее бремя поддержки старших поколений, тех, кто уже не работает”[1043].
Таблица 10.9. Ожидаемая продолжительность предстоящей жизни по макрорегионам мира, годы
Источник: Riley J. C. Rising Life Expectancy: A Global History. Cambridge: Cambridge University Press, 2001. P. 38.
Таблица 10.10. Доля населения старше трудоспособного возраста в странах – лидерах экономического роста, %
Источник: Mitchell B. R. International Historical Statistics 1750–1993. London: Macmillan Reference LTD, 1998; United Nations Population Division (http://esa.un.org/unpp).
При этом в странах догоняющего развития более быстрый по отношению к странам-лидерам рост продолжительности жизни на фоне снижения рождаемости приводит к тому, что старение населения, рост доли тех, кто относится к старшим возрастам, здесь идет еще быстрее, чем в странах-лидерах. Общество, в котором тех, кто старше 60, больше, чем тех, кто младше 14, здесь формируется на уровнях душевого ВВП более низких, чем те, которые характерны для стран, начавших современный экономический рост[1044].
Таблица 10.11. Соотношение населения трудоспособного и пенсионного возрастов[1045] в развитых странах
Источник:Replacement Migration: Is it a Solution to Declining and Ageing Population? United Nations, 2000. P. 7.
Национальные правительства оказываются перед жестким и неприятным выбором: повышать пенсионный возраст, снижать соотношение средней пенсии к средней заработной плате или увеличивать налоги. Причем выбирать придется в условиях демократических государств с растущей долей пожилого населения среди избирателей.
§ 2. Специфика демографических процессов в России
В России, не испытавшей влияния ни католицизма, ни сформировавшегося на его базе и в полемике с ним протестантизма, не были распространены западноевропейские обычаи регулирования семьи. Данные табл. 10.12 о среднем числе мужчин и женщин в трудоспособном возрасте, проживающих в единой семье, полученные на основе реконструкции исторической статистики по отдельным поселениям в Великобритании, Франции, Японии и России, – хорошая иллюстрация специфики российских семейных установлений.
Таблица 10.12. Среднее число мужчин и женщин в трудоспособном возрасте, проживающих в семье, %
Источник: Wall R., Robin J., Laslett P. (eds.) Family Forms in Historic Europe. Cambridge; London; New York; New Rochelle; Melbourne; Sydney: Cambridge University Press, 1983. P. 42.
Здесь широкая семья, объединяющая различные поколения, живущие вместе в одном доме, распространена более широко по сравнению не только с Западной Европой, но и со странами аграрных цивилизаций[1046]. Распространение широкой семьи у других славянских народов, данные о быте которых в доиндустриальную эпоху документированы (в частности, о хорватах), дает основание полагать, что это связано с традицией общеславянских установлений, которые меняются лишь в XX в., с началом современного экономического роста (табл. 10.13).
Таблица 10.13. Среднее количество человек в семье в Венгрии и Хорватии в конце XVIII в. (по данным переписи 1787 года)
Источник: Wall R., Robin J., Laslett P. (eds.). Family Forms in Historic Europe. Cambridge; London: Cambridge University Press, 1983. P. 92.
Первая Всеобщая перепись населения России была проведена 28 января 1897 года. По данным этой переписи, 87 % населения России в качестве основного занятия называет сельское хозяйство. По предшествующим, менее надежным. материалам число тех россиян, кого можно отнести к крестьянам, составляет примерно 90 % вплоть до 10‑х годов XIX в., затем постепенно оно начинает снижаться[1047].
К началу современного экономического роста рождаемость в России существенно выше, чем в Европе. В 1896–1897 годах число рождений на 1 женщину (условное поколение) в России составляло 7,06, а в Швеции веком раньше, в 1796–1800 годах, – 4,41[1048]. В 70‑х годах XIX в. в России приходилось 50 родившихся на 1000 человек населения, а в Швеции конца XVIII в. – 33–35. Для традиционной России были характерны необычные для Европы и высокие даже по стандартам аграрных цивилизаций показатели рождаемости и числа рождений, приходящихся на одну женщину. Этому способствовали принятый ранний возраст вступления в брак, отсутствие традиций регулирования рождаемости, ограниченное распространение безбрачия[1049]. Вместе с тем высокой была и смертность: в те же 1870‑е годы – около 37 смертей на 1000 человек в России, в Швеции второй половины XVIII в. – 25–27 смертей. С конца XIX в. смертность в России начинает снижаться: 1890 год – 36,7, 1900 год – 31,1. К 1897 году средняя продолжительность предстоящей жизни новорожденных в России увеличилась с характерных для традиционной России 25–29 лет до 30,1 года для мужчин и 31,9 года для женщин[1050]. После революции и Гражданской войны снижение смертности продолжается: 1926 год – 19,9. При этом на протяжении десятилетий после начала современного экономического роста рождаемость остается высокой. Число родившихся на 1000 человек составляет в 1900 году 43,3, в 1926-м – 43,6. Для середины 20‑х годов XX в. этот показатель необычайно высок – даже в Индии и Китае в предшествовавший современному экономическому росту период он колеблется в пределах 35–38[1051].
Необычно высокий по европейским стандартам уровень рождаемости в сочетании с постепенным снижением смертности, связанным с улучшением санитарии и качества медицинской помощи, начиная с середины XVIII в. приводит к аномально высоким темпам роста населения России по отношению к остальной Европе. Между 1750 и 1850 годами население Российской империи выросло в 4 раза: с 17–18 млн до 68 млн человек. Это увеличение численности населения было во многом связано с территориальной экспансией. Однако даже при исключении этого фактора темпы роста населения существенно превышают те, которые тогда были характерны для западноевропейских стран. С 1850 года, когда большая часть территориальной экспансии империи была позади, быстрый рост населения продолжается (68 млн в 1850 году, 124 млн в 1897 году)[1052].
Темпы роста российского населения в конце XIX в. – 1,2 % в год – были высокими по любым стандартам. Лишь страны, в массовых масштабах привлекавшие эмигрантов, такие как США, в это время имели более динамичный рост населения.
Таблица 10.14. Доля женщин среди экономически активного населения, %[1053]
Источник:1 Рассчитано по: Mitchell B. R. International Historical Statistics 1750–1993. London: Macmillan Reference LTD, 1998.
2 Рассчитано по: United Nations Common Database (www.un.org/Depts/unsd/).
В середине 20‑х годов XX в. Россия следует по траектории демографического перехода, характерного для стран-лидеров, но с одним отличием: традиции и обычаи репродуктивного поведения создают предпосылки для аномально высоких темпов роста населения на первой стадии демографического перехода. С конца 1920‑х – начала 1930‑х годов ситуация радикально меняется. Из табл. 10.14 следует, что социалистическая индустриализация предполагала необычно раннее с точки зрения уровня экономического развития вовлечения женщин в занятость вне домашнего хозяйства[1054]. Уже в 1950 году доля женщин среди общего числа занятых в России была близка к показателям развитого постиндустриального общества Франции и Германии 2000 года. Вовлечение женщин в занятость влечет параллельный процесс – сокращение во второй половине прошлого века числа родившихся на 1 женщину.
Статистика рождаемости искажается под влиянием демографических волн, порожденных мировыми войнами. Данные С. Захарова о числе рождений в России на одну женщину в реальных и условных возрастных когортах приведены в табл. 10.15 и представлены на рис. 10.1. Они демонстрируют очевидную связь траектории демографического перехода с социалистической моделью индустриализации.
Двойное представление итоговой рождаемости в реальных и условных поколениях дает возможность проследить как общую траекторию снижения уровня рождаемости, так и отклонения от ведущей тенденции, вызванные привходящими, временно действующими факторами. Среди последних выделяются социальные потрясения (мировые и гражданские войны, голод), а также попытки государственного воздействия на демографическое поведение людей (меры семейной политики 1980‑х годов).
На демографических процессах во Франции конца XVIII – начала XIX в. серьезно сказалась революционная ломка традиционных устоев. Число рождений на одну женщину здесь резко сократилось несколькими поколениями раньше, чем в других странах Западной Европы. Революционные потрясения в России также оказали влияние на репродуктивное поведение.
Таблица 10.15. Рождаемость реальных и условных поколений в России[1056]
Таблица 10.15. Рождаемость реальных и условных поколений в России (окончание)
Источник: Андреев Е. М., Дарский Л. Е., Харькова Т. Л. Демографическая история России: 1927–1959. М., 1998. С. 166; а также неопубликованные расчеты авторов, любезно предоставленные Е. М. Андреевым.
В качестве примера революционных новаций, воздействующих на демографические процессы, можно назвать легализацию искусственного прерывания беременности[1055]. Совместным постановлением наркоматов здравоохранения и юстиции от 28 сентября 1920 года в СССР впервые в мире было разрешено искусственное прерывание беременности без медицинских показаний. Оно быстро стало обыденной практикой. В Ленинграде с 1924 по 1928 год число абортов на 1000 человек возросло с 5,5 до 31,5[1057]. Предпринимавшиеся впоследствии попытки запрета привели лишь к криминализации абортов. И сегодня по их числу на 1000 человек Россия радикально отличается от большинства развитых стран мира (табл. 10.16).
Рисунок 10.1. Динамика рождаемости в России
Источник: Захаров С. В. Рождаемость в России: первый и второй демографический переход // Демографическая модернизация, частная жизнь и идентичность в России: Тезисы докладов научной конференции. М.: ЦДЭЧ РАН, 2002. С. 19–26; материалы, предоставленные С. В. Захаровым.
Еще один фактор, который обусловил снижение доли России в общей численности мирового населения, также связан с социалистической моделью индустриализации. До середины 1960‑х – начала 1970‑х годов XX в. показатели продолжительности жизни в России и в странах – лидерах современного экономического роста постепенно сближались (табл. 10.17). Затем сближение прекращается[1058].
Таблица 10.16. Число легальных абортов на 1000 человек[1059]
Источник: United Nations Common Database (http://un.org/Depts/unsd/).
Таблица 10.17. Средняя ожидаемая продолжительность предстоящей жизни на момент рождения, годы
Источник: United Nations Population Division, http://esa.un.org/unpp.
Стагнация продолжительности жизни в России на фоне нарастающего отставания по этому показателю от лидеров на протяжении десятилетий – необычный в мировой истории последнего века демографический факт[1060].
Здесь со всей очевидностью сыграли роль два фактора. Первый: демографы давно выявили связь питания матери во время беременности и ребенка в первые годы его жизни со средним ростом людей нового поколения и продолжительностью предстоящей им жизни. Применительно к возрастным когортам, родившимся между концом 1920‑х и началом 1950‑х годов, эти показатели хуже, чем у предшествующих и последующих поколений. Риск умереть в 30–40‑летнем возрасте у мужчины, родившегося в середине 1920‑х годов, когда подавляющая часть рождений приходилась на семьи свободных крестьян, был примерно вдвое ниже, чем у родившегося в конце 1940‑х – начале 1950‑х. Объяснение очевидно: коллективизация, голод, война. Лишь с середины 50‑х годов показатели среднего роста людей и продолжительность их жизни существенно улучшаются[1061].
Таблица 10.18. Потребление алкоголя (в переводе на чистый спирт) на 1 человека 1962–2002 годах, л
Источник:World Drink Trends 2004.
Второй фактор – специфика потребления алкоголя в России. Проблема эта не нова[1062]. Но данные табл. 10.18 свидетельствуют, что по его абсолютному потреблению на душу населения Россия отстает от Германии и Франции.
Специфика заключается не в потребляемом количестве, а в особенностях потребления. Для российской традиции потребления алкоголя характерны предпочтение крепких напитков, неумеренность, широкое распространение пьянства на рабочем месте. Впрочем, это вряд ли можно отнести к нашим национальным особенностям. Исследования по истории алкогольного поведения немцев свидетельствуют о сходстве проблем, с которыми сталкивались Германия во второй половине XIX в. и Россия в XX в.[1063].
В странах Северо-Западной Европы потребление алкоголя считалось совместимым с сельскими работами. Это был способ согреться, получить дополнительные калории, социально адаптироваться. В середине XIX в. немецкий крестьянин, попадая из деревни в город и устраиваясь на завод, продолжал придерживаться сельской традиции. Непременное подношение поступающим на работу учеником бутылки водки коллективу, неприятие и общественное осуждение работника, который не участвует в коллективных выпивках, – хорошо известные реалии немецкой жизни того времени. Право пить на рабочем месте было одним из важных требований немецкого рабочего движения.
Лишь к концу XIX в., когда Германия выходит на уровень развития, достигнутый в Советском Союзе в 30–50‑е годы XX в., ситуация меняется. И работодатели, и профсоюзы начинают бороться с пьянством на рабочем месте. Зарождается новая традиция: посиделки с друзьями и коллегами в пивной за пределами предприятия.
В Америке середины XIX в. тоже пили много. Причем доминировали крепкие напитки, их доля в потреблении, по некоторым оценкам, достигала 90 %. В конце XIX в. здесь, как и в Германии, нормы алкогольного потребления начинают изменяться: увеличивается доля слабых алкогольных напитков, неумеренность в питье постепенно уходит в прошлое[1064].
Вред, который наносит пьянство здоровью нации, определяется не среднегодовым потреблением, а традициями пития. Общеизвестны факторы, существенно снижающие отрицательное воздействие алкоголя: потребление напитков с низким его содержанием и одновременный прием пищи. Недаром в Италии или Грузии, где потребление вина, традиционное застолье – черты национальной культуры, продолжительность жизни выше, чем в России или на Украине.
В Армении и Грузии – государствах, оказавшихся втянутыми в межэтнические конфликты, где масштабы падения уровня жизни были высокими даже по стандартам постсоветских государств, но имеющих иные исторические традиции потребления алкоголя, в 1989–2001 годах средняя продолжительность жизни возросла соответственно на 2,1 года и 1,1 года. В России, Белоруссии и Украине за тот же период она снижается соответственно на 5 лет, 4,7 года и 3,9 года[1065].
По потреблению чистого спирта на душу населения Россия отнюдь не выделяется из круга других крупных государств мира. В 2002 году этот показатель в России был существенно ниже, чем в Германии, Франции, Испании, хотя и выше, чем в Голландии и Бельгии. Однако структура потребления алкоголя в России необычна. По потреблению крепких спиртных напитков на душу населения Россия устойчиво стоит на 1‑м месте в кругу государств, данные по которым имеются в международной статистике. По данному показателю в числе 10 государств-лидеров 6 – социалистические или постсоциалистические страны. По потреблению вина и пива Россия находится в нижней группе стран, по которым имеются данные (пиво – 39‑е место из 52 стран, вино – 35‑е место из 52 стран)[1066].
В Советском Союзе на фоне уравниловки и низкой социальной ответственности закрепляются нормы алкогольного поведения, характерные для раннеиндустриальной эпохи. Укоренившая ся традиция выпивать прямо на работе (и до, и после, на улице или в подворотне), связанная в том числе с крайней неразвитостью сферы услуг[1067], объективно вела к нездоровому потреблению алкоголя (предпочтение крепких напитков, выпивка без нормальной закуски). Это стало одной из важнейших причин, почему в России приостановился рост средней продолжительности жизни, а разрыв между средней продолжительностью жизни мужчин и женщин возрос (табл. 10.19).
Данные о продолжительности жизни российских мужчин во второй половине 1980‑х – первой половине 1990‑х годов (табл. 10.20) и динамика потребления алкоголя (рис. 10.2) демонстрируют очевидную связь с антиалкогольной кампанией и ее провалом[1068].
С 1999 года постепенно снижается потребление крепких спиртных напитков в России при росте потребления пива и вина[1069]. Разумеется, краткость периода не дает оснований для долгосрочных оптимистических прогнозов.
Таблица 10.19. Разница в ожидаемой продолжительности предстоящей жизни при рождении мужчин и женщин в 1950–2000 годах в России и мире в целом, годы[1070]
Источник:Population, Gender and Development. A Concise Report. New York: United Nations, 2001; Статистический ежегодник “Содружество независимых государств в 2002 году”. С. 125.
Таблица 10.20. Средняя ожидаемая продолжительность предстоящей жизни российских мужчин, родившихся в 1950–2000 годах
Источник: United Nations Population Division, World Population Prospects: The 2000 Revision and World Urbanization Prospects: The 2001 Revision (http://esa.un.org/unpp).
Сочетание двух факторов – раннего с точки зрения уровня экономического развития снижения рождаемости, обусловленного массовым вовлечением женщин в производственный процесс, и прекращения роста продолжительности жизни с середины 1960‑х – начала 1970‑х годов – определяет долгосрочную тенденцию снижения численности российского населения при нулевом сальдо миграции.
В этом смысле положение России не уникально. Коренное население подавляющего большинства стран Западной Европы в XXI в. будет сокращаться. В одной из богатейших европейских стран – Швейцарии, по прогнозам, оно сократится за полвека при нулевом сальдо миграции примерно на 1/5. Однако масштаб проблем, которые поставил перед Россией прошедший век, чрезвычайно велик.
Россия вошла в XX в. с высокими шансами увеличить или по меньшей мере сохранить свою долю в населении планеты. В результате социальных катаклизмов русской и мировой истории, страшного социалистического эксперимента эта доля сократилась примерно наполовину[1071].
Рисунок 10.2. Потребление алкоголя (в переводе на чистый спирт) на душу населения в России в 1950–2000 годах, л (по официальным данным ГКС)
Источник: Демоскоп. 2001. № 19–20 (http://www.demoscope.ru/weekly/019/tema01.php); Большая Советская Энциклопедия. Т. 2. М., 1950. С. 118.
Демографические процессы инерционны. Уже сейчас можно с высокой степенью вероятности прогнозировать численность российской рабочей силы до 2020 года. Долгосрочные тенденции рождаемости и смертности, хотя и подвержены значительным колебаниям, меняются на протяжении десятилетий медленно. Бывают исключения, например быстрое снижение смертности в результате успехов в борьбе с эпидемическими заболеваниями, но рассчитывать на то, что в России за ближайшее десятилетие удастся радикально решить проблему алкоголизма, трудно.
Прогнозы остаются прогнозами. Их точность зависит от принятых гипотез и проверяется временем. Согласно взвешенным, основанным на опыте и здравом смысле, подготовленным авторитетными специалистами демографическим прогнозам, на протяжении предстоящего полувека ожидается существенное снижение численности российского населения. Это иллюстрируют данные табл. 10.21 и 10.22, обобщающие результаты этих исследований.
Приведенные выше данные табл. 10.16, свидетельствующие об устойчивости тенденции снижения числа абортов в России, позволяют надеяться на постепенное повышение рождаемости.
Таблица 10.21. Численность населения России в 2050 году, млн человек
Источник: Вишневский А. Г., Андреев Е. М., Трейвиш А. И. Перспективы развития России: роль демографического фактора: Научные труды ИЭПП № 53Р. М., 2003. С. 6; (http://www.iet.ru/papers/53/WP53.pdf).
Данные табл. 10.22 показывают, что даже при оптимистичном сценарии – увеличении рождений на 1 женщину до 2, повышении продолжительности жизни до уровня наиболее развитых стран – население России при нулевом сальдо миграции сократится в первой половине XXI в. более чем на 30 млн человек. При сохранении нынешних показателей воспроизводства российского населения даже с ростом продолжительности жизни до сегодняшнего уровня наиболее развитых стран нас ожидает еще большее снижение численности населения – на 40 млн человек. Диктующие демографическую динамику явления и процессы определяются не краткосрочными проблемами, порожденными социальной дезорганизацией 1990‑х годов, когда после краха социализма только начали формироваться новые экономические и политические институты, а длительными и устойчивыми тенденциями, истоки которых уходят к началу – середине XX в.
Таблица 10.22. Численность населения России в 1950–2000 годах и прогнозные сценарии до 2050 года, млн человек[1072]
Источник: Вишневский А. Г., Андреев Е. М., Трейвиш А. И. Перспективы развития России: роль демографического фактора: Научные труды ИЭПП № 53Р. С. 6, 9, 18; (http://www.iet.ru/papers/53/WP53.pdf).
Влияние базовых проблем постсоциалистического наследства на среднюю продолжительность жизни мужчин хорошо видно на примере Белоруссии, где экономические реформы были крайне ограниченны, а динамика этого показателя сходна с российской. Отсутствие существенного падения продолжительности предстоящей жизни при рождении во время постсоциалистического перехода в странах, столкнувшихся с беспрецедентными масштабами социальной дезорганизации и внешними конфликтами, но имеющими иные традиции употребления алкоголя (Армения, Грузия), – наглядное свидетельство того, что динамика этого показателя на протяжении последних десятилетий лишь в ограниченной степени связана с краткосрочными социально-экономическими изменениями (табл. 10.23).
Таблица 10.23. Средняя ожидаемая продолжительность жизни мужчин в Грузии, Армении, России, Белоруссии и Украине с 1980 по 2001 год
Источник:Народное хозяйство СССР в 1987 г.: Статистический ежегодник. М.: Финансы и статистика, 1988; World Development Indicators 2003, World Bank; Содружество независимых государств в 2002 году: Статистический ежегодник. М., 2003.
Для России всегда была характерна более низкая плотность населения, чем у ее соседей и большинства других крупных стран.
Демографические потери от войн и прочих потрясений первой половины XX в.[1073], ранний переход к модели малодетной семьи увеличили разрыв по этому показателю между нашей страной и другими крупными государствами. В первой половине XXI в. он будет возрастать (табл. 10.24).
Трудно сказать, в какой мере сокращение численности населения представляет в наши дни угрозу национальной безопасности. Однако нет сомнений, что это резко изменяет возрастную структуру населения, увеличивает соотношение пожилой части общества и его трудоспособной части, коренным образом меняет условия функционирования пенсионной системы и системы здравоохранения.
Таблица 10.24. Средняя плотность населения в России, США, Японии, Великобритании, Франции и Китае, человек на 1 км2[1074]
Источник: World Population Prospects: The 2000 Revision and World Urbanization Prospects: The 2001 Revision, United Nations Population Division (http://esa.un.org/unpp); Maddison A. Monitoring the World Economy 1820–1992. P.: OECD, 1995.
Число российских пенсионеров на одного работающего в 2050 году при сохранении контуров действующей пенсионной системы будет в 2–2,5 раза больше, чем сегодня в странах – лидерах современного экономического роста (табл. 10.25).
Таблица 10.25. Соотношение людей пенсионного возраста и работающих в США, Великобритании, Франции, Германии, Японии, России в 2000 году и прогноз для России на 2050 год
Источник: Расчеты на основе данных из OECD Employment Outlook 2002. OECD Labour Force Statistics; Вишневский А. Г., Андреев Е. М., Трейвиш А. И. Перспективы развития России: роль демографического фактора: Научные труды ИЭПП № 53Р (http://www.iet.ru/papers/53/WP53.pdf).
§ 3. Социальный и экономический контекст международной миграции
Опыт государств – лидеров современного экономического роста, которые из-за быстрого роста доли старших возрастных групп уже столкнулись с необходимостью перестраивать свои пенсионные системы, показывает, что социальная жесткость таких изменений – увеличение пенсионного возраста, снижение соотношения средней пенсии и средней заработной платы – во многом зависит от того, какое число иммигрантов на этапе постиндустриального развития удалось включить в трудовую деятельность и социально адаптировать[1075]. Данные табл. 10.26, основанные на инерционном прогнозе динамики возрастной структуры населения, показывают размеры иммигрантских потоков, необходимых для сохранения современного соотношения населения в пенсионном и трудовом возрастах.
Таблица 10.26. Численность нетто-иммигрантов, необходимая для поддержания постоянным соотношения численности населения в возрасте 15–65 лет и старше 65 лет, тыс. человек в год (прогноз ООН на период 2000–2050 годов)
Источник:Replacement Migration: Is it a Solution to Declining and Ageing Population? United Nations, 2000. Р. 24.
По прогнозам Департамента по экономическим и социальным вопросам ООН, с 1995 по 2050 год численность коренных жителей европейских стран сократится практически повсеместно. Если исходить из гипотезы сохранения нынешней численности населения, то в Германии, Италии и Голландии иммигранты и их потомки к 2050 году составят от 30 до 39 % населения. В крупных городах этот показатель может достичь 60 %[1076].
На ранних стадиях современного экономического роста эмиграция из стран, которые уже вступили в стадию индустриализации и демографического перехода, стала фактором социальной стабилизации, улучшения ситуации на рынке труда в странах-донорах и ускорения развития стран-реципиентов. Самые большие потоки иммигрантов в это время принимали США. В период пика иммиграции (1860–1920 годы) в страну въехали 30 млн человек. В первой половине XIX в. основная часть притока иммигрантов в США – выходцы из Англии. К середине XIX в. растет доля выходцев из Германии, в 60‑70‑х годах – из Скандинавии, в 80‑х – с юга Европы, в первую очередь из Италии, в 90‑х – из Испании, Польши (табл. 10.27).
Таблица 10.27. Эмиграция из Европы и иммиграция в США в XIX в., тыс. человек
Источник: Mitchell B. R. International Historical Statistics. Europe 1750–1993. London: Macmillan Reference LTD, 1998. P. 129; Idem. International Historical Statistics. The Americas 1750–1993. London: Macmillan Reference LTD, 1998. Р. 93.
Чистый отток за границу (превышение выезда над въездом) российских подданных в 1901–1915 годах составил 2564 тыс. человек. Около 80 % российских эмигрантов осели на Американском континенте[1077].
В 1910–1914 годах доля эмигрантов в США (годовая) в численности населения Европы составила 0,41 %, доля иммигрантов по отношению к численности населения США – 1,04 %[1078]. Массовая международная миграция протекала при минимальном государственном регулировании. До начала XX в. семьи, способные оплатить переезд, имели право свободно въехать в США, Канаду, Австралию. Американские предприниматели нередко финансировали транспортные расходы своих потенциальных работников.
С 80‑х годов XIX в. из-за этнических отличий иммигрантов новой волны и большинства населения принимающих стран ситуация стала меняться. Пока в Америку перебирались люди из Англии, стран Центральной и Северной Европы, иммигранты легко адаптировались к гибкой социальной структуре американского общества. Но уже у выходцев из Южной Европы (Италии) появились серьезные проблемы. С 1880 года правительство США начинает ограничивать иммиграцию по расовым и национальным признакам.
Дальнейшее ужесточение иммиграционного режима в США произошло в 1917 году и было связано со вступлением Америки в Первую мировую войну. Американские власти стали требовать от въезжающих в страну предъявления свидетельства о грамотности и документов из стран эмиграции. Была запрещена иммиграция из Азии. С этого времени ограничение на въезд в США по этническим признакам на десятилетия становится нормой. Подобные изменения происходят и в других принимающих иммигрантов странах.
В период снижения темпов роста мировой экономики (1914–1950 годы), вызванного двумя мировыми войнами, кризисом системы “золотого стандарта”, Великой депрессией, широким распространением протекционистской политики и ограничением мировой торговли, сокращается и международная миграция.
В принимающих странах этому способствовали соображения национальной безопасности, рост безработицы, сокращение спроса на рабочую силу. В некоторых государствах, где проходила ранняя индустриализация, в частности в СССР, сформировались тоталитарные режимы, жестко ограничившие эмиграцию.
В Европе XIX в. массовая миграция развертывается не на самых ранних этапах индустриализации, а с некоторым временным лагом после ее начала. Населению нужно время, чтобы осознать масштабы социальных перемен, которые несет современный экономический рост, принять решение о столь серьезном изменении в своей жизни, как переезд за океан. Должен накопиться опыт соседей и знакомых, которые такое решение приняли. Затем эмиграционная волна стремительно нарастает. В Англии среднегодовое число эмигрантов увеличивается с 22 тыс. человек в 1820–1825 годах до 150 тыс. в 1840–1850 годах и до 244 тыс. в 1850–1859 годах, в Германии – с 15 тыс. в 1830–1839 годах до 110 тыс. в 1850–1860 годах. Для многих эмигрантов важным мотивом для принятия решения о переезде в Америку было нежелание становиться в своей стране промышленным рабочим, стремление сохранить традиционную занятость в сельском хозяйстве. Пики эмиграции как раз приходятся на время, когда темпы роста населения высоки, численность рабочей силы быстро увеличивается, а в сельском хозяйстве еще занята примерно половина работающих (табл. 10.28, 10.29)[1079].
После прохождения пика число эмигрантов снижается. Трудно сказать, в какой степени это обусловлено внутренними причинами (сокращением темпов прироста населения, адаптацией его к условиям городского и индустриального общества), а в какой – внешними факторами и изменением глобальной мировой ситуации после начала Первой мировой войны. После 1914 года меняется и характер миграционных потоков. В период миграционного бума XIX – начала XX в. большинство иммигрантов – молодые мужчины, а миграция носит трудовой характер. В 1914–1950 годах возрастают миграционные потоки, обусловленные войнами и социальными потрясениями, – это миграция беженцев. По окончании Второй мировой войны мировая экономика вступает в длительный период динамичного экономического роста, вновь расширяются и масштабы международной миграции, но ее социальный и экономический контекст теперь качественно иной, чем в период миграционного бума XIX – начала XX в. Главным становится развитие событий на рынке рабочей силы.
Таблица 10.28. Средние масштабы эмиграции по десятилетиям, тыс. человек
Источник: Mitchell B. R. International Historical Statistics. Europe 1750–1993. London: Macmillan Reference LTD, 1998. Р. 130–137.
Таблица 10.29. Пики эмиграции в Европе до Первой мировой войны и показатели структуры занятости и воспроизводства населения в эти периоды[1080]
Источник: Mitchell B. R. International Historical Statistics. Europe 1750–1993. London: Macmillan Reference LTD, 1998.
С повышением уровня жизни и образования растут требования национальной рабочей силы к качеству рабочих мест. Укоренившиеся социальные нормы предполагают перечень профессий и работ, на которые гражданин постиндустриальной страны имеет право не согласиться, даже если получает пособие по безработице. В то же время везде необходим не только высококвалифицированный труд. Работающие родители нуждаются в трудоемких услугах по уходу за детьми[1081]. Экономика невозможна без тех, кто чистит улицы, строит дороги, обслуживает клиентов в отелях и ресторанах. Квалифицированный хирург не сможет работать, если кто-то не вымоет полы в палатах и операционных, не выстирает белье, не накормит больных. Армия, состоящая из одних штабных офицеров, не способна воевать. Чем квалифицированнее национальная рабочая сила, тем больше спрос на тех, кто готов заниматься неквалифицированным трудом. Даже при высоком уровне безработицы в странах – лидерах современного экономического роста в ряде отраслей – на транспорте, в легкой промышленности, металлургии, здравоохранении, гостиничном и ресторанном бизнесе – сохраняется острый дефицит рабочей силы[1082]. При этом в 2000–2010 годах многие высокоразвитые страны – Германия, Япония, Австрия, Испания, Италия, Швеция, Греция – в первый раз на протяжении современной истории сталкиваются с проблемой сокращения численности работающего населения[1083].
Современный экономический рост резко увеличивает разрыв в уровне душевого ВВП между лидерами и странами с более низким уровнем жизни. Для выходцев из последних возможность получить даже низкооплачиваемую и непрестижную по стандартам стран-лидеров работу – радикальное повышение благосостояния. Одним из факторов увеличения объемов иммиграции в конце XX в. стало распространение средств массовой информации в менее развитых странах. Они дают их жителям сведения о высоком уровне жизни в странах – лидерах современного экономического роста, о том, как можно поправить материальное положение, сменив место жительства[1084]. Вот почему растущий спрос на неквалифицированную рабочую силу в развитых государствах сочетается с ее массовым предложением, исходящим от жителей бедных стран. В такой ситуации попытки остановить миграционные процессы административными барьерами малоэффективны.
В период послевоенного экономического подъема Западная Европа остро нуждалась в иностранной рабочей силе, сама стимулировала иммиграцию. Достигнутые здесь в 1950‑1960‑х годах темпы экономического роста были бы невозможны без массового привлечения иностранных рабочих. Правительства западноевропейских стран в это время заключают специальные соглашения, позволяющие привлекать труд из-за рубежа. Германия заключила такие соглашения с Италией (1955–1965 годы), Грецией и Испанией (1964 год), Марокко (1963 год), Португалией и Турцией (1964 год), Тунисом (1965 год), Югославией (1968 год) и Южной Кореей (1962 год). К 1974 году число иностранных рабочих в Западной Европе достигло 11,5 млн человек[1085].
В отличие от традиционно иммигрантских стран (таких как США, Канада, Австралия, как правило, привлекающих переселенцев на постоянное место жительства), Западная Европа в этот период рассматривала иммиграцию как временную меру[1086]. Как показывают многочисленные исследования, к ней так же первоначально относились и сами иммигранты: они выезжали на работу в богатую страну, чтобы накопить денег и повысить собственный статус на родине; как правило, намеревались вернуться домой. Однако опыт второй половины XX в. показал, что это иллюзия. За трудовой миграцией кормильца обычно следует воссоединение семьи и постоянное проживание ее на новом месте[1087].
Когда в 1973 году под влиянием изменившейся экономической конъюнктуры правительство ФРГ прекратило рекрутировать иммигрантов, предполагалось, что приехавшие на работу в Германию турки и югославы вернутся в свои страны. Однако в большинстве своем они остались в Германии. Ее правительство не смогло воспрепятствовать воссоединению семей. То же характерно для других стран Западной Европы[1088]. Франция и Германия в конце 1970‑х – начале 1980‑х годов пытались стимулировать возвращение трудовых иммигрантов на родину, выплачивая им пособия из государственного бюджета. Эта мера тоже оказалась неэффективной[1089].
Осознав, что трудовая миграция носит необратимый характер, западноевропейские страны после ухудшения экономической конъюнктуры в 1973–1975 годах изменили иммиграционную политику. Активное привлечение рабочей силы из-за рубежа сменилось ограничением трудовой миграции. Здесь очевидно внутреннее противоречие. Эти страны по-прежнему не могут обойтись без массового привлечения и использования неквалифицированной рабочей силы – важные объекты транспорта, строительства, сферы услуг остановятся без низкооплачиваемых иностранных рабочих. Но в то же время в Западной Европе растет политическая оппозиция иммиграции. В странах – лидерах современного экономического роста возникают своеобразные политические коалиции, направленные против либеральной иммиграционной политики: союзы эксплуатирующих ксенофобию населения крайне правых и профсоюзных активистов, выступающих против привлечения иностранной рабочей силы, которая конкурирует с местной. Для борющихся за власть политиков одна лишь попытка заикнуться о легальном привлечении новых иммигрантов становится политическим самоубийством.
Безответственным политикам легко объяснить трудности и проблемы своей страны, возложив вину за них на чужаков, иноплеменников, особенно если они легкоузнаваемы[1090]. В традиционно мононациональных странах населению трудно приспособиться к тому, что рядом живут сотни тысяч, миллионы людей с иными языком, культурой, укладом, нормами поведения. Они необходимы на непрестижных рабочих местах, но не нужны как соседи.
Масштабный спрос на иностранную рабочую силу, ее предложение на фоне жестких политических ограничений на легальную трудовую иммиграцию приводят к широкому распространению ее нелегальных форм. Контроль за предложением иностранной рабочей силы с помощью административных рычагов малоэффективен. Взаимная неформальная поддержка внутри эмигрантских этнических сообществ, возможность въехать в европейскую страну в качестве туриста позволяют обойти барьеры на пути иммиграции[1091]. Хотя расходы на иммиграционный контроль в странах Западной Европы в 90‑х годах XX в. возросли в 3–4 раза, видимого влияния на иммиграционные процессы это не оказало[1092]. В США число нелегальных иммигрантов оценивается в пределах от 2 до 15 млн человек, в Европе – между 1,3 и 5 млн человек[1093].
По мере ограничения легальных форм трудовой иммиграции ее важным каналом становится прием беженцев. Конвенция по правам беженцев была принята в 1951 году – к этому подтолкнул печальный опыт Второй мировой войны, когда европейские демократии отказывались принимать тех, кто бежал от фашистских режимов. Определенную роль сыграли и реалии “холодной войны”: прием беженцев из стран социалистического лагеря был одной из форм политического противоборства двух систем. Все это обусловило либеральный характер установленных конвенцией норм[1094]. С середины 1980‑х годов доля иммигрантов, прибывающих в развитые страны в качестве беженцев, растет. Между 1983 и 2001 годами в странах Евросоюза попросили политического убежища 5,7 млн человек[1095]. Международные миграционные организации оценивают число иммигрантов, претендующих на статус беженцев, в 20 млн человек[1096]. Сложившаяся ситуация выглядит иррациональной. По законодательству многих европейских стран иммиграция в рамках, регламентированных Конвенцией по правам беженцев, предполагает предоставление набора социальных прав, но без права на работу. В результате прибывающие в страны-реципиенты беженцы вынуждены работать в нелегальном секторе экономики.
Распространение среди иммигрантов теневой занятости ставит их в положение, в котором находились рабочие западноевропейских стран в начале XIX в. Они лишены права голоса и социальных гарантий. Отсюда отчуждение от общества, которое пустило их в страну, но не сделало соотечественниками. Поскольку нелегальный характер иммиграции заставляет приезжих полагаться прежде всего на этническую солидарность, они легко вовлекаются в полулегальную и нелегальную экономическую деятельность[1097]. А это подстегивает антииммигрантские настроения среди коренного населения, служит расхожим аргументом для обвинений в связях иммиграции с преступностью. Отсюда возрастающая агрессия части местных жителей против чужаков, популярность ультраправых партий, играющих на антииммигрантских настроениях.
Странам классической иммиграции приспособиться к условиям постиндустриального развития было легче. Открытость общества для иммигрантов, возможность их интеграции в социальную структуру – часть господствующей в этих странах идеологии. Однако и здесь во второй половине XX в. стало проявляться то же противоречие – между потребностью страны в приезжей рабочей силе и политическим давлением, направленным на ограничение иммиграции. В США в последние десятилетия XX в. выросла доля легальных иммигрантов, въехавших сюда в порядке воссоединения семей и в качестве беженцев. В 1990‑х годах легальная трудовая иммиграция составляла здесь лишь десятую часть въехавших в страну для постоянного проживания на других, но вполне законных основаниях. В этих условиях распространение нелегальной иммиграции неизбежно.
Несмотря на все усилия служб иммиграционного контроля, ежегодное количество нелегально въезжающих в США достигает сейчас около полумиллиона человек. Примерно столько же нелегалов въезжает за год и в Западную Европу[1098]. Массовый спрос на неквалифицированную рабочую силу делает борьбу с этим явлением малоэффективной. Характерен случай, когда власти штата Джорджия запретили иммиграционной службе применять санкции к сельскохозяйственным предприятиям, использующим труд нелегалов[1099].
В 1986 году Конгресс США принял Акт об амнистии иммигрантов. На этом основании более 3 млн человек смогли легализовать свое пребывание в стране. В начале XXI в. вопрос о легализации незаконных иммигрантов вновь оказался в повестке дня. В 2001 году президенты Мексики и США В. Фокс и Дж. Буш-младший создали совместную рабочую группу, призванную подготовить решение об урегулировании статуса нелегальных мексиканских рабочих в США[1100].
Иммиграционная политика Канады тоже не избежала шараханий и определенных противоречий, хотя ее отличала большая последовательность, вызванная необходимостью выдерживать конкуренцию с южным соседом. Впрочем, значительная часть иммигрантов использовала Канаду в качестве промежуточного пристанища на пути к конечной цели – США.
Начиная с XIX в. канадская иммиграционная политика была подчинена задачам развития национальной экономики. В 80‑х годах XIX в. правительство привлекает рабочих для участия в строительстве трансконтинентальной железной дороги. В начале XX в. Канада приглашает фермеров для расселения на западе страны. После окончания Второй мировой войны основное внимание переключается на привлечение специалистов для современных секторов канадской экономики.
Иммиграционным актом 1976 года в Канаде была введена балльная система отбора иммигрантов по 9 критериям, первый из которых – владение английским или французским языком. В 1994 году иммигранты по воссоединению семей составили 51 % прибывших, а отобранные по девяти критериям – 43 %. К 2000 году усилиями властей удалось повысить качество иммигрантов – долю отбираемых по балльной системе – до 53 % вновь прибывших[1101]. В 1991 году власти Канады прокламировали: в течение следующих 30 лет необходимо предпринять все возможные усилия, чтобы использовать иммиграционную политику для смягчения возрастного дисбаланса населения Канады[1102].
Традиции XVIII–XIX вв., когда крупные и слабозаселенные страны в массовых масштабах привлекали иммигрантов для освоения необжитых регионов, ушли в прошлое. В настоящее время лишь США, Канада, Австралия, Новая Зеландия продолжают эту политику. Однако в XXI в. сочетание размеров слабоосвоенной территории и долгосрочной динамики численности коренного населения ставит в этом отношении Россию в уникальное положение. В стране, где демографические процессы XX в. задали на ближайшее десятилетие тенденцию к сокращению численности населения, иммиграционная политика – важнейший фактор, который определяет ситуацию на рынке труда, устойчивость пенсионной системы.
§ 4. Перспективы миграционной политики современной России
При наиболее благоприятном сценарии[1103], чтобы сохранить численность населения на нынешнем уровне, страна должна ежегодно принимать 700 тыс. иммигрантов[1104]. Мировая история знает более масштабные миграции. Достаточно сказать, что в наши дни в США ежегодно въезжают около 1,5 млн легальных и нелегальных иммигрантов. Однако по российским меркам принимать сотни тысяч человек в год – задача амбициозная.
После распада СССР в Россию устремилось значительное количество иммигрантов из республик, прежде входивших в состав Союза. Это происходило на фоне сокращающейся эмиграции из нашей страны (табл. 10.30). Поток иммиграции в Россию достиг максимума в 1994 году, затем начал сокращаться.
Приведенные в табл. 10.30 данные показывают лишь масштабы легального въезда в страну. Есть множество свидетельств о существовании значительной нелегальной иммиграции, в первую очередь связанной с нехваткой в стране рабочей силы по дефицитным профессиям. Согласно статистическим данным, сегодня в России официально работают 400 тыс. трудовых иммигрантов, а по мнению российских официальных лиц, – от 1,5 до 15 млн. Наиболее достоверные оценки объема нелегальной иммиграции в России: 4–4,2 млн человек[1105].
Большинство нелегальных иммигрантов – выходцы из стран СНГ. Как правило, они прибывают в Россию легально: транзитом, в качестве туристов, по временным трудовым контрактам. Однако сложности, с которыми они сталкиваются, стремясь получить постоянное разрешение на работу и жительство, вынуждают их рано или поздно переходить на нелегальное положение.
Таблица 10.30. Сальдо миграции[1106] в России в 1985–2002 годах
Источник:Демографический ежегодник РФ. 1993. М.: Госкомстат России, 1994; Российский статистический ежегодник. 2001. М.: Госкомстат России, 2002; Социально-экономическое положение России, январь – октябрь 2001 года. М., 2001; Демоскоп № 145–146 (http://www.demoscope.ru/weekly/2004/0145/).
Как и везде в мире, в России нелегальный характер иммиграции обостряет проблемы, связанные с использованием иностранной рабочей силы. Нелегальные иммигранты заняты в теневом секторе экономики, не приносящем государству налоговых поступлений. Коррумпированные представители власти вымогают у них деньги. Трудовые, социальные права нелегальных иммигрантов не обеспечены. Члены их семей не имеют гарантий получения образования и медицинской помощи. Для защиты своих интересов они, как и иммигранты в Западной Европе, полагаются на этническую солидарность. Это провоцирует формирование преступных группировок по национальному признаку. Вовлечение иммигрантов в противозаконную деятельность, в свою очередь, дает неразборчивым в средствах политикам возможность играть на ксенофобии части населения. Рост численности иммигрантов в составе российского населения – процесс долгосрочный, остановить его невозможно. Попытки ужесточить меры против нелегальных иммигрантов приведут лишь к обострению проблем.
Формируя российскую иммиграционную политику, необходимо учитывать, что Россия – страна с низкой плотностью населения, в которой очевидны долгосрочные тенденции к сокращению рабочей силы и старению населения. Значительный приток легальных иммигрантов позволит ускорить экономический рост, увеличить поступающие в распоряжение государства финансовые ресурсы, повысить устойчивость пенсионной системы. При своей территории и ресурсной базе Россия в XXI в. могла бы сыграть роль мирового лидера в приеме иммигрантов, ту самую роль, которую в XIX–XX вв. играли США. При этом надо понимать, что Россия, будучи по составу населения страной полиэтнической, не обладает историческим опытом массового приема иммигрантов. Масштабная иммиграция, социальная и культурная адаптация к ней станут для нее новым нестандартным вызовом. От того, в какой мере российской власти и российскому обществу удастся выработать эффективную иммиграционную политику, во многом зависит социально-экономическое развитие страны в XXI в.
Опыт постиндустриальных стран, в том числе и негативный, показывает, что предпосылкой успеха в создании широких легальных рамок иммиграции, формировании государственной политики ее регулирования и социальной адаптации иммигрантов является культурная открытость общества, позволяющая приезжим и их потомкам самоидентифицироваться со страной проживания, со временем стать ее полноправными гражданами. Нынешняя иммиграционная политика России, направленная на всемерное ограничение легальной трудовой миграции и борьбу с ее нелегальными формами, бесперспективна.
Уже сейчас в России немало рабочих мест, на которые трудно или невозможно привлечь собственную рабочую силу. Происходящее на московском рынке труда, особенно в строительном комплексе и на общественном транспорте, – наглядное тому свидетельство. Опыт самого экономически развитого города России наглядно демонстрирует ситуацию, которая со временем будет складываться во все большем числе крупных российских городов. Если на протяжении следующих десятилетий удастся реализовать удовлетворительный сценарий развития российской экономики, т. е. не увеличить, а, возможно, сократить традиционное для России на протяжении последних полутора веков отставание от крупных стран Западной Европы примерно на два поколения, неизбежно возрастет число рабочих мест, для заполнения которых рекрутируемая за рубежом рабочая сила незаменима.
Как показали многочисленные исследования, один из важнейших параметров, влияющих на соотношение среднего заработка иммигрантов с общим по стране, – знание языка страны пребывания[1107]. С этой точки зрения Россия по сравнению с другими большими государствами обладает важным преимуществом: ее окружают страны, население которых живет беднее российских граждан; прежде эти страны входили в состав единого государства – Российской империи, Советского Союза; в них живут миллионы этнических русских и десятки миллионов людей, знающих русский язык, интегрированных в русскую культуру.
Показатели уровня образования официальных иммигрантов в Россию в 1990‑х годах превышают средние показатели, характерные для занятых в российской экономике. 17,8 % прибывших из ближнего зарубежья имели высшее образование. В числе занятых в экономике страны таких было 12,3 %. В большинстве своем иммигранты в Россию были русскими и жителями крупных городов[1108]. Из 25,3 млн этнических русских, граждан бывшего СССР, оказавшихся в 1989 году за пределами России, за последние 10–15 лет в нашу страну переехали 3,3 млн человек. Более 20 млн остались за ее пределами. При формировании целенаправленной миграционной политики потенциал иммиграции в Россию только русских из государств СНГ оценивается в 3–3,5 млн человек. Совокупный же потенциал миграции в Россию из стран СНГ составляет 7–8 млн человек[1109].
Это не удовлетворит потребностей России в дополнительной рабочей силе на длительный срок. Со временем придется вырабатывать политику привлечения трудовых иммигрантов из государств за пределами СНГ. Но на ближайшее десятилетие приоритет стран Содружества как важнейшего источника новой рабочей силы для России очевиден.
Открытие каналов легальной трудовой иммиграции, позволяющей вновь приехавшим законно жить и работать в России, пользоваться социальными благами, включая право на образование, здравоохранение, право по прошествии нескольких лет получить российское гражданство, создаст реальную альтернативу нелегальной иммиграции, работе в теневом секторе российской экономики и одновременно позволит регулировать региональное распределение привлеченных из-за рубежа трудовых ресурсов.
Формирование контуров активной иммиграционной политики исключительно важно для перспектив развития России. Однако еще важнее осознание российской элитой и российским обществом потребностей будущего российского государства.
Отождествление государства и этноса – новое историческое явление. Европейские государства вплоть до XVIII в. были сообществами подданных своего монарха. Этнический состав этого сообщества имел второстепенное значение. Лишь с крахом средневековых монархий власть начинает испытывать потребность в новой легитимизации. Ответом на этот вызов времени становится идея национального государства, связь между гражданством и принадлежностью к тому или иному этносу. Характерный пример – Германия, которая в XIX в. трансформируется из исторических княжеств в страну немцев. В это время обостряются проблемы этнических меньшинств. С серьезными проблемами легитимизации сталкиваются традиционные многонациональные империи, такие как Австро-Венгрия. Иначе развиваются события в иммиграционных странах. Здесь с самого начала гражданство отделяется от этнической принадлежности. США формируются как государство не иммигрантов-англосаксов, а американских граждан. Отсюда и разная острота проблем, с которыми приходится сталкиваться традиционно мононациональным странам и странам иммиграционным в век глобальной миграции.
Германии, которая и по Конституции, и по самосознанию общества остается государством немцев, трудно адаптироваться к тому, что все возрастающая часть ее жителей относится к другим этническим группам. Для иммигрантских стран, где гражданство не связано с национальностью, превращение вчерашних иммигрантов из Италии, Польши или Мексики в американских или канадских граждан, отождествляющих свое будущее с Америкой, также не лишено проблем, но они решаются значительно проще, чем во Франции, Германии или Японии.
В политической сфере Россия XIX в. не претерпела трансформации, подобной западноевропейской. Она была и оставалась страной подданных самодержавного российского царя, включавшей множество этносов. Открытость российского общества, способность к интеграции иноэтнических, нерусских элементов были одной из важных черт, которые веками давали империи силы для экспансии, поддерживали ее устойчивость[1110]. Перечень видных представителей российской политической и культурной элиты, которые не могли похвастать русским происхождением, слишком велик, чтобы приводить его здесь. В офицерском корпусе русской армии в 1867–1868 годах 23 % офицеров были неправославными. Среди полных генералов на долю протестантов приходилось 27 %. Лояльность трону, профессионализм ценились выше, чем этническая и конфессиональная принадлежность[1111]. В конце XIX в. русскоязычных среди потомственных дворян было немногим более половины (52,6 %)[1112].
В Российской империи были народы и конфессии, по отношению к которым царское правительство, сомневаясь в их лояльности, проводило политику дискриминации. Пример – поляки и евреи. Во второй половине XIX – начале XX в. официальная идеология на фоне волны национализма в Европе муссировала тему особой роли русских в империи[1113]. Тем не менее Российская империя оставалась полиэтническим сообществом подданных российского государя.
Наследник царской империи – Советский Союз также никогда не был государством русских. По сути это было сообщество подданных тоталитарной коммунистической власти, по пропагандистской форме – сообществом граждан Советского Союза. В конце правления И. Сталина, а также с начала 1970‑х годов, когда стал очевидным кризис коммунистической идеологии, начинался легкий флирт с идеей российского национализма. Но даже не блиставшему интеллектом брежневскому руководству были понятны опасности подобной идеологической трансформации в полиэтнической стране. Националистическая линия никогда не проводилась последовательно, дело так и не дошло до официального превращения СССР в государство с особыми правами русских.
Крах СССР и марксистской идеологии, образование Российской Федерации в ее нынешних границах по-новому поставили вопрос о государственной самоидентификации. Часть российской элиты активно выступает за определение России как государства русских, где особая их роль интегрирована в официальную идеологию и подкреплена особым положением Православной церкви. В полиэтнической стране с значительной и растущей долей нерусского населения, даже без учета возможного притока иммигрантов в ближайшие десятилетия, это неизбежно приведет к нарастанию межэтнических конфликтов.
Государственный, русский национализм делает страну чужой и для нерусских коренных жителей России, и для иммигрантов, подрывает их лояльность к официальным институтам, провоцирует национальную рознь. Поворот к идеологии “государства русских” – отнюдь не естественное продолжение долгой исторической традиции; в российской истории этого не было. Речь идет о новом, крупномасштабном антиисторическом эксперименте, опасные последствия которого легкопредсказуемы.
Для многонационального государства, жители которого на протяжении многих поколений были подданными сначала царя, потом тоталитарного режима, трансформация в страну российских граждан – органичный путь развития. На этом пути именно гражданство служит критерием, определяющим статус человека, а этническая принадлежность личности отделяется от государства, перестает быть тем, что государство устанавливает и контролирует, становится частным делом гражданина.
По традициям государственной идеологии Россия не принадлежит к иммигрантским странам, но во многом ближе к ним, чем к мононациональным этническим государствам. Открытое сообщество российских граждан, как это ни странно звучит для радикальных националистов и ксенофобов, органичнее продолжает российскую историю, чем закрытое сообщество русских. Именно такое открытое сообщество граждан предоставит России XXI в. возможности, которые активно и успешно использовала Америка позапрошлого и прошлого столетий: потенциал массового привлечения иммигрантов и их интеграцию в структуру российского полиэтнического общества, объединенного русским языком, русской культурой и российским гражданством.