– У него после аварии мозги всмятку, – раздался голос Марты.
– Точнее и не скажешь.
Кэтрин оставила ведро и подкралась к углу дома. Питерс с Мартой говорили о Томми. Они стояли на веранде и наблюдали за ним в саду. Брат торчал там весь день: таращился на листья тополя, желто-оранжевым ворохом лежавшие у стены сарая. В долину пришел ветер с гор; листья в куче подрагивали и шевелились. Иногда сильным порывом ветра их подбрасывало вверх; они закручивались воронкой у стены сарая, взлетая почти до крыши, а потом опускались обратно в кучу.
– На что он там таращится? – спросил Питерс.
– Я откуда знаю. Ни на что.
– Утром хотел попросить его принести дров, всего лишь щепы на растопку. Он даже не понял, чего от него хотят, потом я притронулся к нему, а он как замечется.
– С ним что-то не так.
– Будь он собакой, я бы его пристрелил.
Кэтрин похолодела. Томми не нравился Питерсу. Тот не любил все сломанное. Братик теперь стал как младенец. Даже ходил в штаны, по-маленькому и по-большому. Вчера надул лужу в коридоре. Питер раскричался и стал грозиться его прогнать. В обязанности Кэтрин входило водить Томми в уличный туалет; Марта называла его «сортиром», «нужником», а иногда и «сральником». Кэтрин приходилось угадывать, когда брат хочет в туалет; единственной подсказкой был момент, когда он начинал теребить пуговицу на брюках. Когда он не успевал сходить вовремя, ей приходилось его переодевать.
– Отвратительно, – вот что сказал Питерс в первый вечер – единственный раз, когда Томми ел со всеми за столом. На следующий день его посадили ужинать у камина, но Питерс все равно взбесился. Теперь Кэтрин выносила брату еду на металлическом блюдечке на веранду. Собак приходилось привязывать или выгонять за калитку, иначе они воровали еду с тарелки, всё до последнего кусочка, а на десерт вылизывали Томми лицо.
– Пуля ему поможет, – хмыкнул Питерс.
Марта рассмеялась, будто он сказал что-то смешное.
– Ладно тебе, бедолага никому не мешает, – ласково проговорила она.
Питерс заворчал.
Кэтрин вышла из-за угла с ведром. Питерс стоял, повернувшись в сторону сада. Он курил одну из своих самокруток, которая пахла грязными носками. Его любимая собака, Бесс, лежала у ног. Марта сидела на диване на крыльце и растирала опухшие костяшки большим пальцем другой руки. Схватив палец, потянула, щелкнув суставами.
– Поставила картошку, детка?
– Да.
– Тогда заканчивай с другими делами.
Кэтрин чувствовала их взгляды на спине, когда поднималась по ступеням и шла к двери. Уже заходя в дом, услышала, как Питерс процедил: «Никчемные дети». Оглянувшись, увидела, что он по-прежнему смотрит в сад. Не отрываясь от созерцания сада, он наклонился и почесал Бесс за ухом. Стук собачьего хвоста по деревянному полу был слышен даже в доме.
Вечером Кэтрин вышла на крыльцо и встала на верхней ступени. В окне за спиной горела свеча. Она подождала, пока глаза привыкнут к темноте. Питерс и Марта в гостиной играли в карты; она слышала их пьяные голоса. Скоро Питерс заберет собак и уйдет к себе.
Ближе к вечеру ветер, игравший с листьями в Томминой куче, усилился и сменился на северный. Он теребил верхушки деревьев и гремел железными листами на крыше. Кэтрин ступила на тропинку, ведущую к туалету.
Марта дала ей фонарик, но в нем почти сели батарейки. Луч на земле под ногами светил не ярче луны. Она прошла мимо курятника, где тихо копошились цыплята и кудахтали куры. У забора замерла старая лошадь. Кэтрин никогда не видела, чтобы кто-то на ней ездил.
За игрой в карты Марта дала ей два больших стакана пива. Вкус ей не понравился – пиво слишком горчило, зато понравилось, какой легкой и беззаботной стала голова. Несмотря на все, что с ними случилось, она почувствовала себя почти счастливой. Но сильно захотелось в туалет.
Прямо за туалетом начинался лесистый склон холма. Она подошла ближе; деревья шумели на ветру, их ветки то сближались, то расходились. Марта предупреждала, чтобы она никогда не поднималась на этот холм. Мол, земля там изрыта ходами и ямами, оставшимися от старой шахты. Марта живописала ужасные последствия для всякого, кто по глупости туда забредет: сломанные ноги и руки, смерть, подстерегающая на каждом шагу. Но Кэтрин все равно сгорала от любопытства. Несколько дней назад она уже пробовала подняться по склону: хотела убедиться, что Марта ничего не скрывает. Прошла буквально пару шагов, и ее нога сразу угодила в яму по колено глубиной. Где-то под землей журчала вода. Кэтрин до смерти перепугалась.
Туалет узкой тенью просматривался в темноте. Дверь задребезжала и открылась. Когда Марта в первый раз показала ей туалет, Кэтрин пришла в ужас, хотя ничего не сказала. Там не было даже крышки, лишь круглая дыра в центре грубой низкой скамьи. Внутри воняло, а в солнечный день из дыры доносился слабый гул. Кэтрин по незнанию заглянула в комковатое болото и потом сильно жалела об этом. Сейчас она не могла заставить себя спустить штаны и сесть. Темнота ее пугала.
Кэтрин закрыла дверь и подошла ближе к деревьям. Ветер громко шумел в ветвях. Аккуратно положила фонарь на землю, спустила брюки до щиколоток и села на корточки. Трава защекотала кожу. Слышать плеск мочи было стыдно.
Она почти закончила, когда рядом в зарослях раздался громкий звук.
Мор-порк. Мор-порк. Мор-порк!
Вспорхнула сова и пронеслась над головой. Защищая лицо, она подняла руки, но сова успела хлопнуть ее крылом по лицу. Кэтрин упала на спину. Через миг послышался писк маленького зверька.
Тогда-то она его и увидела. Он замер у входа в лес и смотрел на нее желтыми глазами. Он был голый. Кожа бледная, как лунный свет. Ей показалось, что она увидела тень крыльев над его плечами.
Она закричала и рывком натянула брюки. Бросилась бежать, не разбирая дороги. Про фонарь забыла. Споткнулась и чуть не упала. Потом все-таки упала и ударилась коленом о что-то твердое. Встала и побежала дальше, не осмеливаясь оглядываться. Она чувствовала его дыхание на шее, и он твердил ее имя шепчущим голосом ветра.
Вот! Наконец-то показались огни ее дома. Она бежала не в ту сторону. Слишком сильно отклонилась влево. Пришлось как можно скорее бежать назад. Она боялась не успеть.
Кэтрин ввалилась в гостиную; Марта и Питерс оторвались от карт.
– Что случилось? – встревоженно спросила Марта.
– С Морисом все в порядке?
– Так же, как было, когда ты ушла.
– А с Томми?
– И с ним все хорошо. Ты что? Что стряслось?
Кэтрин огляделась. В комнате все было как прежде. Томми спал у камина. Не обращая внимания на таращившихся на нее Марту и Питерса, она села на диван и отдышалась. Лицо Мориса осунулось, глаза ввалились, но он был жив. Она не сомневалась, что найдет его мертвым. Взглянула в большие окна, уверенная, что увидит снаружи желтые глаза. Но увидела лишь искаженное отражение комнаты в стекле, таком старом, что в нижней части оно утолщалось. Значит, дух решил не забирать ее братьев. Во всяком случае, не сегодня.
Марта по-прежнему странно на нее смотрела.
– Ты чего так испугалась?
– Темно. Я испугалась темноты.
– С тобой точно все в порядке, детка?
– Да, теперь да, – ответила она. – Спасибо.
Глава шестнадцатая
Май 1978 года
Кэтрин вошла на кухню с ведром теплого молока. Ребра почти зажили, как Марта и обещала. Взяла воронку и аккуратно разлила молоко по двум бутылкам. Затем отнесла их в холодильник для мяса с теневой стороны дома. На печи булькали кастрюльки. Она подняла крышку и помешала отвар деревянной ложкой. Лекарство для Мориса. Тот по-прежнему был слаб и дважды в день выпивал столовую ложку снадобья, растворенного в стакане теплой воды.
Марта знала, как вылечить любой недуг с помощью трав, сухой коры, кореньев, грибов и цветов. Она учила Кэтрин различать лекарственные травы, искать их и хранить, объясняла, в какое время года какие ингредиенты лучше собирать. Некоторые нужно было варить по несколько часов. Толстую кору от какого-то дерева требовалось вымачивать целых три дня, прежде чем использовать в примочках. Одни травы нужно было растирать пестиком в ступке, другие – заваривать, как чай, или использовать для паровых ингаляций. И почти никакие нельзя было прикладывать к ранам свежими.
Марта твердила, что обучает Кэтрин тайному знанию. Оно передается от женщины к женщине. У Кэтрин дар лекарки, сказала Марта. Редкий дар, большинство людей им не обладают. Но, несмотря на дар, обучаться лекарскому ремеслу было трудно. Особенно тяжело давались Кэтрин названия. Язык заплетался от труднопроизносимого сочетания звуков. Марта ее дразнила: мол, слишком правильный у нее выговор, как у богачки, вот и не может говорить, как все нормальные люди. Полон рот стеклянных шариков. Выполняя разные дела на ферме, Кэтрин тренировалась и повторяла названия растений перед курами и поросятами. Харакеке, кавакава, рата, кауваи, кахикатеа.
Марта стояла на коленях в гостиной и разжигала камин. На окне висело украшение из кристаллов; лучи утреннего солнца отражались от разноцветных стекляшек, отбрасывая на половицы красно-желтые блики.
– Доброе утро, – поздоровалась Кэтрин.
– Доброе, детка. К коровам ходила? Много надоила?
– Примерно как вчера.
– Вот и славно.
Кряхтя и морщась от боли, Марта поднялась. Она никогда не говорила о своей болезни, только иногда жаловалась на «чертов артрит». По утрам ей всегда было хуже, руки и ноги еле гнулись. Она становилась раздражительной, чаще ворчала и срывалась. Но сегодня, кажется, была в хорошем настроении.
– Каша на печи.
– Видела, спасибо. Как Морис?
– Сама погляди. Он проснулся. Принеси ему завтрак.
Мориса переселили в отдельную комнату. Как все остальные комнаты в доме, та была завалена старой мебелью и пыльными безделушками. Он сидел в кровати на подушках.
– Как себя чувствуешь?
– Нога все еще болит.
Кэтрин протянула ему тарелку каши. Брат начал с аппетитом есть.