Однажды утром Морис проснулся и обнаружил, что за ночь почти все семена проросли. В поддонах колосился маленький лес безлистых проростков. Питерс заявил, что доволен.
– Что это за растение? – спросил Морис.
– Разновидность табака.
Тем же утром он помог Питерсу поставить теплицу. Металлический каркас и рулоны целлофана хранились в автобусе. Морис сразу смекнул, где соединять трубки; собирать детский конструктор было и то труднее.
Три дня они трудились с северной стороны сарая. Теплица должна была стоять там, где большую часть дня светило солнце. Питерс сказал, что работать надо быстро. Скоро они аккуратно пересадят ростки в контейнеры, наполненные плодородной землей, которую смешает лично Питерс. Всего саженцев было около тысячи.
Его первая попытка бегства напоминала плохой анекдот. Он и сам это понял, когда опомнился от гнева и унижения. Он жил у Питерса всего три дня. После обеда пошел собирать хворост у реки и вдруг понял, что Питерса нигде не видно. Обычно здоровяк не спускал с него глаз.
Бросив хворост, который держал под мышкой, он бросился вниз по реке. Еды у него с собой не было, кроме пары овсяных крекеров, которые Марта дала ему накануне. Предугадать его передвижения было легче легкого, он сам потом это понял – побежал по берегу реки к тому месту, где случилась авария. Что бы ни говорила сестра, он знал: там близко должна быть дорога. Она не нашла ее, потому что была девчонкой и слишком боялась нормально искать. Теперь он снова мог ходить, пусть и с костылем; ему больше не надо полагаться на Кэтрин. Он не повернет назад, пока не найдет дорогу.
Морис выбился из сил, не успев дойти до болота и маленького озера. Немного отдохнул и продолжил идти дальше вниз по течению. Вскоре он понял, что продвигаться вдоль реки невозможно: берег слишком каменистый. Костыль мог попасть между камней и сломаться. Несколько раз чуть не случилась беда. Ему ничего не оставалось, кроме как углубиться в буш.
Он встревожился, лишь когда понял, что больше не видит и не слышит реку. Он-то думал, что по-прежнему идет на запад, к побережью. Но он двигался слишком медленно. Шел сквозь непролазные заросли, земля хлюпала под ногами. Приходилось часто останавливаться и отдыхать. Воздух был холодным и влажным. Остановившись перекусить, он обнаружил, что крекер раскрошился в пыль в кармане. Пришлось лакомиться крошками с ладони; другой еды у него не было.
Питерс пустил по его следу собак. Громче всех лаяла Бесс; Морис узнал ее гулкий лай, хоть и не мог определить, откуда тот раздавался. Сперва ему показалось, что она еще далеко – толстый мох на земле и лишайники на деревьях приглушали все звуки. Но уже через миг звук раздался совсем рядом, рикошетом отскочив от ближайших деревьев. Лай окружил его со всех сторон. Морис запаниковал и попытался бежать быстрее.
Когда собаки почти его догнали, он бросил костыль и заполз в ямку под бревно. Затаился под мокрыми папоротниками, попытался дышать беззвучно и стал ждать, пока собаки пройдут мимо.
Но Бесс его нашла. Она даже не остановилась, чтобы принюхаться, а сразу бросилась к нему и попыталась облизать лицо. Вскоре подбежали две ее подруги. Они тыкались в него носами и прыгали кругом, ломая хвостами листья папоротника.
– Вылезай оттуда, придурок, – раздался над головой голос Питерса. Он стоял над бревном и смотрел вниз. – Быстрее, тупица.
Морис медленно выполз из-под бревна; собаки последовали за ним. Он приготовился к удару, но его не последовало.
Питерс указал направление:
– Ступай туда.
К удивлению и стыду Мориса, не прошло и получаса, как они вернулись в долину. Оказывается, он петлял меж деревьев и ходил кругами. Питерс ни слова не сказал. Они прошли мимо дома Марты, но ни Марту, ни Кэтрин не видели. Питерс отпер дверь сарая с лопатами и толкнул Мориса внутрь. Щелкнул замок. Через несколько минут в дверь заскреблись, и Морис увидел в узкой щели под дверью мокрый нос и белое пятнышко на морде. Это была Бесс. Он погладил ее; в ответ она его лизнула.
– Ничего, ничего, собачка. Ты не виновата.
Для собак это была игра – вынюхивать его среди деревьев.
Остаток дня и почти весь следующий день он просидел взаперти. Питерс не кормил его и не поил. Морис уже смирился, что и следующую ночь придется провести на мешках, и удивился, когда ближе к вечеру Питерс отпер дверь.
– Выходи.
Морис медленно вышел, опираясь на костыль. Решил, что Питерс пьян, и пригляделся к нему, выискивая признаки опьянения. Когда он пил, наказывал жестче. В руках у него была алюминиевая тарелка с тушеной бараниной. У Мориса потекли слюнки. Он чувствовал запах густой подливы.
– Куда собрался?
Морис смотрел себе под ноги.
– Домой.
– У сирот нет дома. Я-то знаю.
– Я не сирота.
– А кто же ты, дурак несчастный? Пацан, чьи родители умерли? Сирота, кто ж еще. Сирота, да еще и калека.
Морис сморщился, чтобы не заплакать. Питерс еще немного постоял, покачал головой и протянул ему тарелку.
– Что надо сказать?
– Спасибо.
– Чего-чего?
Морис повторил громче.
– Еще раз сбежишь?
– Нет, – соврал он.
Питерс скептически на него посмотрел.
– И не советую. В следующий раз тебе достанется. Понял?
– Да.
– Давай доедай и спать ложись. И так сегодня кучу моего времени украл. А утром у нас много работы.
Остаток зимы, первую весну и лето Морис беспрекословно слушался Питерса. Работал много, недовольства не выказывал, и даже Питерс, казалось, был им доволен. Но Морис думал о своем. Ухаживая за ростками и собирая теплицу, сажая молодые растеньица и пропалывая сорняки, таская воду, ставя капканы и убивая зверей, он ждал, пока нога заживет, и думал о будущем. Морис планировал вернуться домой, и этим мыслям Питерс помешать не мог.
Глава девятнадцатая
Весна 1978 года
Теплая погода длилась уже неделю, и Кэтрин наконец набралась смелости и спросила Марту, когда им с братьями можно будет уйти из долины. Они хлопотали на кухне: готовили ужин.
– Когда выплатите долг.
– Какой долг?
Марта удивленно вскинула бровь.
– За всю съеденную вами еду, во-первых.
Кэтрин взглянула на картофелину, которую чистила. Ей никогда не приходило в голову, что за еду надо платить.
– А лекарства, с помощью которых я твоего братца с того света вытащила? В городе они стоят целое состояние. – Марта продолжала перечислять: – А спать в чужом доме бесплатно и не платить за проживание можно? Тебе родители разве не говорили, что ничего бесплатно не бывает?
– Раньше мы никогда ни у кого не жили.
Марта щелкнула языком и удрученно покачала головой.
– Такие вещи должны объяснять родители. Вы-то с братом хоть по дому помогаете. Это хорошо. Это вам зачтется. А Томми? Тот ни черта не делает, только нахлебничает. Сама не понимаешь?
– Понимаю. Наверное.
– За вами должок, детки. И прежде чем уйти, надо его выплатить.
– Но у нас нет денег.
Марта притворилась, что задумалась.
– Можем договориться. Долг можно отработать.
– Мы и так работаем.
– Значит, будете работать больше. И скоро сочтемся.
– Как скоро?
– Все от вас зависит. Сама как считаешь, сможете?
– Да.
– Вот и умница.
– И потом вы покажете нам дорогу в город?
– Точно. Я сама тебя туда отведу с фанфарами и фейерверком, – Марта осклабилась.
Кэтрин рассмеялась, несмотря на тревогу.
– А как мы узнаем, что выплатили долг?
– Не волнуйся, детка. У меня все записано. Ну что, уговор?
Кэтрин взглянула на протянутую руку Марты. Она понятия не имела, сколько недель они прожили на ферме, знала только, что прошло уже очень много времени. Так ли важно, если они задержатся еще ненадолго?
– Но до зимы надо уйти обязательно, иначе мы опять тут застрянем.
– Конечно, детка. Не волнуйся.
– Ладно.
Они пожали руки.
– Так нечестно! – воскликнул Морис.
Опираясь на костыль, он пнул землю здоровой ногой, и в речку полетела грязь вперемешку с камнями. Кэтрин нервно поглядывала на брата. Она не сразу решилась рассказать ему про долг.
– Марта дала мне это, – она порылась в льняной сумке, которую сплела сама с Мартиной помощью, и достала дощечку.
Морис взял из рук сестры деревянную палочку. Та была гладкой, длиной с его предплечье, и напоминала крикетную биту, только не такую широкую. Поверхность была испещрена глубокими засечками. Морис провел по ним пальцем. Кэтрин неотрывно на него смотрела.
– Что это? – спросил он.
– Марта сказала, тут записан наш долг. Питерс ее сделал.
Морис перевернул палочку.
– Как это – записан?
– Каждая засечка – десять долларов. Это наша половина, чтобы знали.
Морис насчитал тридцать шесть засечек.
– Они врут. Ничего мы им не должны. Мы с первого дня, как сюда пришли, только и делали, что работали.
– Мы должны им за еду и проживание.
– Я живу в сарае.
– За лекарства, одежду. У Марты все рассчитано.
Морис помахал дощечкой у нее перед носом.
– Врут они все, – сказал он. – К тому же Питерс взял папин бумажник. Я сам видел. Там было полно денег.
Он и раньше об этом говорил.
– Может, не так уж и полно, – неуверенно возразила Кэтрин.
– Там были бумажные деньги. Много. И папины часы он взял.
– Тут странные деньги, не такие, как у нас.
– Почему ты вечно встаешь на их сторону?
– Неправда.
– Нет, правда!
– Не кричи.
Кэтрин огляделась. Им нельзя было встречаться тайком. А эхо в долине было громким.
– Когда люди помогают, они делают это просто так, не за деньги, – ответил Морис. – Это не… – Он подыскивал нужное слово и наконец вспомнил, как говорил отец: – Непорядочно.
Он замахнулся и бросил палочку в реку. Течение подхватило ее и унесло.
– Теперь они рассердятся, – сказала Кэтрин и прищурилась, глядя на размытое пятно, каким ей виделась палочка, плывущая к повороту.