– Мы уже два раза ездили. Тебе не кажется, что хватит?
– Не кажется.
– Какой прок ехать в третий раз?
– Как знать. Может, найду что-то новенькое.
– Например?
– Не знаю. Что-нибудь.
Разговор состоялся на кухне. Они недавно сделали ремонт; это была скорее идея Уильяма, чем ее. Она слушала его и мыла салат, который вырастила сама на маленьком огородике позади дома. Уильям налил два бокала вина и поставил их на стол рядом с бутылкой. Они смотрели друг на друга поверх черного мрамора. Из нового серебристого крана текла холодная вода.
– Не понимаю, какой смысл в этой поездке, – сказал он. – Прости, но я правда не понимаю. Артур, кстати, тоже.
– Его в этот раз не отпускают в университете.
– Это он так говорит.
– Да, я знаю твою теорию.
– Артур просто реалист. Шанс обнаружить что-то ничтожен. Прошло два года.
– Я не могу сдаться. Пока еще рано.
Уильям покачал головой и глубоко вздохнул. Ее взбесили театральные вздохи. Он говорил с ней, как с ребенком.
– Я не говорю, что ты должна перестать надеяться, конечно, нет. Но пусть этим занимаются профессионалы.
Она выключила кран.
– Я не хочу опускать руки. Я должна продолжать поиски.
– Включи логику, Сюзанна. Это не Франция, чтобы кататься туда на три недели в году, хотя даже это было бы накладно!
– Знаю.
– Дело не закрыли. Может, просто подождать? Посмотрим, что будет.
– Я не могу ждать. Джулия – моя родная сестра. Ее дети – моя семья. Наша.
– Но ты ничего не добьешься, если вернешься туда, – голос у него был недовольный. – Мы исколесили эту чертову трассу между Хокитикой и, как его там, Хаастом раз сто!
Сюзанна знала, что он прав. У нее все было записано, но она не собиралась поддаваться на его наживку, уточняя, сколько именно раз они проехали по этой трассе. Пусть говорит. Она молча стояла напротив; с листьев салата в ее руках капала вода. Уильям был одним из тех людей, кто вечно взвешивал все «за» и «против». Если бы у него нашлись три причины поехать в отпуск с друзьями или сделать ремонт на кухне, но имелись бы четыре причины против, он бы никуда не поехал. В данный момент он мысленно составлял список причин, почему Сюзанне не стоило возвращаться в Новую Зеландию. Это вредило ее карьере, нарушало привычный распорядок детей и причиняло неудобства ему лично. Поездки всегда были сопряжены с непредвиденными расходами. К тому же Уильям считал, что они плохо влияли на нее эмоционально. Утверждал, что она возвращалась «сама не своя».
Она кивала и тихо поддакивала, соглашаясь с его аргументами. Он был прав, по крайней мере отчасти. Впрочем, это было неважно. Что бы Уильям ни сказал, она бы все равно не передумала.
На следующий день в обеденный перерыв она поехала в турагентство в Борнмуте. Мать оставила ей в наследство приличную сумму денег, а за годы на банковском счету накопилось достаточно. Фирма, где она работала, занималась бракоразводными процессами; насмотревшись на разводы, Сюзанна знала, как важно быть финансово независимой. Она видела сотни женщин, которые пожертвовали карьерой ради воспитания детей и остались без гроша, когда их брак развалился.
Тот разговор, видимо, стал для Уильяма поворотным моментом. Он начал все чаще пропадать на работе. В день ее отъезда не проводил ее в Гэтвик. И не встретил, когда на прошлой неделе она вернулась. Дома она обнаружила, что он переселился в старую комнату Камерона. Со стороны казалось, что они – всего лишь соседи по дому, связанные лишь случайным стечением обстоятельств и больше ничем. Никто бы не подумал, что в декабре этого года исполнится девятнадцать лет, как они женаты, и у них двое замечательных сыновей.
В прошлое воскресенье – на следующий день после ее возвращения – она возилась с цветами в гараже, все еще мучаясь от джетлага. Тим спросил, нужна ли помощь по дому.
– Я заметил, что у вас с папой… эээ… не все ладно. Решил, что помощь не помешает.
Ее красивый кудрявый мальчик.
Она хотела его обнять, но знала, что он смутится. Вместо этого она взъерошила его волосы.
– Не переживай. Мы с папой сами разберемся.
– Ему не нравится, что ты туда ездишь.
– Знаю, но иначе не могу.
– Все время, пока тебя не было, он был в плохом настроении.
– Извини. Понимаю, вам пришлось нелегко.
– Не так уж было плохо. Зато на дом еду заказывали.
– Отлично, теперь я тем более чувствую себя виноватой.
– Мы часто тусовались с Саймоном. Его мама не против, чтобы я к ним приходил.
– С Саймоном, у которого есть старшая сестра? Джинни?
– Да, кажется, так ее зовут.
Тим лукаво улыбнулся – он чем-то напомнил Сюзанне обаятельного пирата, – и она поняла, как сильно он изменился за последние годы. Сошла детская пухлость, лицо стало угловатым. Когда он успел так вытянуться? Она вдруг погрустнела. Его детство почти кончилось, он стоял на пороге взрослой жизни. Уже через год закончит школу. Скорее всего, захочет поступить в университет в другом городе; он уже что-то говорил про Эдинбург, хотя пока только намекал. Джинни Вудс дело не ограничится, будут и другие девчонки. Они с благодарностью откликнутся на его ухаживания. Тим уедет, и они с Уильямом останутся вдвоем.
Она взяла почти пустой бокал и медленно прошлась по дому. Повертела в руках безделушки, разглядела их, смахнула пыль. Почти все были пыльными. Попыталась вспомнить, когда и зачем они покупали эти вещи, и не смогла. На стене в коридоре висели три акварельных пейзажа. Она вгляделась в них. Годами она проходила мимо по несколько раз в день, но никогда толком не рассматривала эти картины.
Уильям так и не вернулся. Она хотела налить еще бокал, но передумала. Позже, уже переодевшись в ночнушку и почистив зубы, открыла верхний ящик прикроватной тумбочки и достала Библию. Это была Библия короля Иакова, мать подарила ее, когда Сюзанне исполнилось тринадцать лет. Библия была ее спутником дольше, чем Уильям: с ним она познакомилась в первый год учебы в Университетском колледже Лондона. Такую же Библию мать подарила Джулии, когда той исполнилось тринадцать. Сюзанне тогда было семнадцать, ей не терпелось уехать из скучного, тихого, постылого Рингвуда, где было нечем дышать.
– Лучше бы ролики подарила, – сказала сестра, войдя в их общую спальню.
Сюзанна в ужасе смотрела, как Джулия забросила Библию в самый нижний ящик и захлопнула его ногой. Сама она никогда бы не осмелилась так швырять Библию. Побоялась бы, и не только потому, что это казалось преступлением против Бога. Даже в семнадцать лет она понимала, что Джулия на самом деле пренебрегает не Библией, а матерью.
Джулия больше ни разу даже не взглянула на эту Библию. И перестала ходить в церковь, хотя мать кричала, угрожала и в конце концов смирилась, но стала холодна, как лед.
Храбрая Джулия.
А вот Сюзанна по-прежнему посещала местный приход – церковь Святого Луки. С тех пор как Джулия с детьми пропали, не пропускала ни одну воскресную службу. Советовалась с преподобным Льюисом. Тот велел ей слушать интуицию и Иисуса. Открыться Ему и впустить Его в свою жизнь.
– Верный путь никогда не бывает самым легким, – сказал он.
Сидя в кровати, она позволила Библии раскрыться в случайном месте. Она часто так делала: будто приглашала Бога активно принять участие в своей жизни. Вмешаться. Библия раскрылась на книге Ионы. Да, она улавливала связь. Как Иона, она отправилась в путешествие. То завело ее в далекие края. И хотя, в отличие от Ионы, она была не одна, она чувствовала себя очень одинокой. Сюзанна опустила голову и начала молиться.
Она почти заснула, когда к дому подъехала машина Уильяма. Задребезжала дверь гаража. Каблуки его ботинок зацокали по новой кухонной плитке. Он выругался. Наверное, ужин в духовке совсем засох. Наступила тишина. Она представила, как Уильям ковыряет еду в тарелке и выбирает куски, которые кажутся съедобными. И мысленно добавляет испорченный ужин к списку ее прегрешений.
Глава двадцать вторая
Поздняя весна и лето 1979 года
Мориса вызвали помогать Кэтрин справиться с нашествием жирных бурых слизней. Он сидел на коленях в огороде между двух грядок латука.
– Кэтрин.
Она повернулась и взглянула в конец грядки. Она тревожилась за Томми. Тот пропадал со вчерашнего дня. Когда придет, наверняка будет грязный и голодный.
– Что?
– А у тебя в этом году уже был день рождения?
– Не знаю. Наверное.
– А Рождество? Его мы тоже пропустили.
Кэтрин кинула слизня в ведерко. Пальцы блестели от слизи.
– Я тебе пирог испеку, если хочешь. Я умею. Думаю, Марта будет не против.
– Не нужен мне твой тупой пирог. И не говори так.
– Как?
– Как они. Ты и ругаться начала. Отец говорил, только кретины сквернословят.
Кэтрин сняла очередного слизняка с листа салата и не ответила. Морис встал. Балансируя без костыля, нарочно пнул ведро, и то повалилось на землю.
– Мы даже не знаем, сколько нам лет, – сказал он, глядя, как слизняки пытаются выбраться из ведра.
– Мне тринадцать. Сейчас, наверное, уже исполнилось.
– Но ты же не знаешь. Точно не знаешь.
Кэтрин встала вслед за ним. Вытерла ладони о брюки.
– Я чувствую, что стала старше.
– Это тупо, – ответил Морис.
Он взглянул на нее с такой злобой, что ей стало не по себе.
– Нет, не тупо.
– Мне иногда кажется, что ты даже не хочешь домой.
– Конечно, хочу.
Она продолжила собирать слизняков, чтобы не надо было на него смотреть. Слизни появились буквально из ниоткуда за одну ночь. Собирая их, она слышала, как они мягко плюхались на дно ведра: плюх, плюх.
Когда Морис наконец опять заговорил, он уже не казался таким злым.
– Питерс иногда уходит утром и возвращается с продуктами до темноты. Они пытаются это скрыть, но он часто уходит. Ты просто не видела.
Она не стала отрицать. Она и сама замечала, что в доме откуда ни возьмись появлялись продукты, которые они не могли вырастить или сделать сами: полуфабрикаты, мука и сахар, растительное масло, спички. Марта перекладывала еду из упаковок, снимала этикетки, но Кэтрин все равно замечала.