Она решила, что след из хлебных крошек, что привел ее из кафе в Хокитике к мосту Блэкуотер-крик, городу-призраку и, наконец, в эту долину, станет последним. Она все отдала прошлому; больше у нее ничего не осталось. Наступит день, и охотник или турист зайдет в кусты на краю дороги помочиться и наткнется на ржавый остов машины Чемберленов. Возможно, внутри найдут кости. Больше надеяться было не на что.
Хотя ее брак развалился, у нее по-прежнему оставались двое сыновей, работа, друзья, церковная община. Тимоти и Астрид собирались пожениться. Пройдет время, у нее родятся внуки; она найдет куда себя приложить. При мысли об этом ей внезапно полегчало. Ей почудилось, что стопы вот-вот оторвутся от земли и она взлетит над лесом и над долиной, окинув ее взглядом с высоты.
Повернувшись спиной к ферме и ее странным обитательницам, она стала пробираться к машине.
Глава тридцать пятая
17 мая 1990 года
Кэт поправила очки на переносице. Выдернула из земли вокруг деревянного креста с надписью «Марта» оставшиеся сорняки. Дочь спала в доме, но она была уже взрослая и сама могла прийти на кладбище, когда проснется. Ее третий ребенок – ему недавно исполнился год – играл в грязи среди надгробий. В руках у него была кривая палка, он весело размахивал ей, пока Кэт работала. Она щелкнула языком, и малыш улыбнулся.
Марта умерла зимой два года назад. В тот год артрит окончательно ее добил, она почти не вставала с кресла и все время сидела у камина. Больше всего она страдала оттого, что не могла работать. Боль украла у нее даже возможность вязать. В последние недели перед смертью Кэт кормила ее размоченным в супе хлебом. У Марты выпали почти все зубы. Они обе были даже рады, когда простуда дала осложнения.
После смерти Марты Кэт просмотрела содержимое ящиков в ее комнате, но не нашла ничего интересного, кроме двух писем от женщины по имени Хелен. Оба начинались со слов «Дорогая мама». Но конвертов не было. Кэт не знала ни фамилии, ни адреса.
Она подхватила малыша на руки и пошла в сад. Нужно было накопать картошки на ужин. Со двора доносились звуки пилы. Аарон ремонтировал сгнившую обшивку дома, ему помогал старший сын Кэт. Они взглянули на нее; Аарон поднял руку и улыбнулся. Аарон Купер был из тех самых Куперов, что жили за забором из рифленого железа на въезде в Россвилл. Его отец – все звали его Холодильник – ездил на «харлее-дэвидсоне». Еще до рождения Аарона он потерял ногу в аварии и получал пособие по инвалидности. С ним жила женщина, мать трех младших из девяти его детей. Самый маленький был ровесником ее малыша.
Кэт познакомилась с Аароном, когда ездила в Россвилл во второй раз, уже вместе с Мартой. Встретила его в пабе, где он пытался обменять у хозяина автозапчасти, которые вознамерился продать его отец. Аарон помог сменить им покрышку фургона. Оба нервничали и стеснялись друг друга; вряд ли из этого знакомства вышло бы что-то путное, если б Марта не болтала за двоих и не устроила бы им вторую встречу еще до отъезда.
Вскоре Аарон стал часто бывать на ферме. Приезжал с утра на своем мотоцикле и предлагал помочь с теми или иными делами. Потом решил, что проще оставаться на ночь, чем всякий раз возвращаться домой. А когда переехал из комнаты для гостей в постель Кэт, Марта ничего не сказала, лишь стала доставать их похабными шуточками.
Аарон охотился, предпочитая винтовке арбалет. Раз в неделю ездил на побережье и собирал моллюсков, ловил рыбу с копьем, нырял в гидрокостюме и собирал с камней на самом дне крабов, устриц, мидий и перламутровые ракушки пауа. Деньги зарабатывал выращиванием конопли вместе с двумя младшими братьями. Они обосновались на старой плантации Питерса в буше и использовали его сарай для стрижки овец. Это Аарон назвал ее Кэт, и она уже не помнила, что когда-то ее звали по-другому.
Кэт опустила малыша на траву в саду, взрыхлила темную землю вилами и достала полдесятка картофелин. Она вдруг вспомнила Мориса. Все ее время занимали дети, ферма и подготовка к рождению нового малыша – рабочий комбинезон уже еле застегивался на огромном животе. Но порой она видела перед глазами хромую фигуру брата.
Она не сомневалась, что он мертв. Морис обещал вернуться, но так и не пришел. Такому упрямцу могла помешать только смерть. В этом году бабье лето никак не хотело заканчиваться, в долине было тихо и солнечно, как в последний раз, когда она видела Мориса. Она представила, что поднимает голову и видит, как он ковыляет ей навстречу. Его лицо за годы наверняка изменилось, но как? Для нее он все еще был мальчишкой с вечно недовольной хмурой миной. Он, конечно, захотел бы, чтобы она пошла с ним, но она никуда не уйдет. Ее семья здесь. Здесь ее дом.
Малыш встал на четвереньки и, сжимая в руках палку, неуверенно поднялся. Что-то привлекло его внимание. Кэт проследила за его взглядом и посмотрела на долину, залитую солнцем траву и темно-зеленый лес вдалеке. Подняв покрытую татуировками руку, прикрыла глаза.
– Что там, дружок?
Он ткнул палкой в голубое небо. По ту сторону забора из высокой травы вспорхнули четыре сороки. Птицы пролетели над их головами, и их дрожащие крики разнеслись по всей долине.
– Четыре – значит, будет мальчик, – Кэт дотронулась до живота. – Хороший знак.
Малыш взглянул на нее и рассмеялся. Его рот был черным от грязи.
Кэт снова взялась за огород. Надо копать, иначе вечером будет нечего есть. Дел у нее было невпроворот.
Глава тридцать шестая
Конец лета 1982 года
Услышав далекий крик чаек, Морис наконец понял, что океан рядом. Он встал и прислушался, опершись на костыль. Из рюкзака торчала палка с засечками – улика. Он напряг слух и снова услышал птиц. Может, почудилось?
Все утро он шел вдоль хребта. На протяжении последней мили почва стала сухой и каменистой, лес неожиданно поредел. Наконец дорога перестала петлять и выровнялась; идти стало легче.
Прошло три дня с тех пор, как он ушел из долины. В первый день он шел на север, как и планировал. Вторая долина оказалась узкой и лесистой. Там не было домов, даже старых фундаментов и ржавой сельскохозяйственной техники. Он двигался на север, к седловине следующего хребта. Там он провел первую ночь. На рассвете, следуя берегом шумного ручья, вышел к реке. Но та не вывела его к океану; он ошибся. Река вела к скалистым ущельям. В конце концов ему пришлось повернуть в другую сторону. Он часами медленно и неуклюже карабкался в зарослях, чтобы подняться на самый верх.
Следующую ночь он провел под бревном. Наутро его старания вознаградились: он увидел новый хребет, длинным полумесяцем изгибавшийся к западу. Он шел к нему полдня, но именно этот хребет через несколько часов вывел его к побережью. Изначальный план идти по берегу реки провалился, но он был умен и нашел другую дорогу.
Он снова услышал отрывистые птичьи крики. В этот раз он уже не сомневался: это были чайки, и не маленькая стая вроде тех, что иногда кормились на пастбищах в долине. Кричали несколько сотен птиц – кврр! Кврр! Морис снял рюкзак и допил воду. Бутылку можно было наполнить у следующего ручья. Освежившись, он двинулся дальше.
Вскоре птичьи крики стали громче. Теперь он уже не сомневался.
– Гнездовье, – пробормотал он.
Питерс не одобрил бы такое умное слово. Назвал бы его заучкой, занудой, маленьким богатеньким выпендрежником.
– Гнездовье, – повторил Морис и произнес в третий раз, уже громче: – Гнездовье!
Он посмотрел вверх и заметил мелькнувшую среди деревьев синеву. Океан. Иначе и быть не могло! Через сорок футов деревья расступились, и перед ним раскинулся синий океан. Линия горизонта соприкасалась с небом бледного голубого оттенка. Начался спуск; тут уже почти не было растительности, и он пошел быстрее.
Опирался на костыль, переносил вес вперед, подтягивался, ставил на землю здоровую ногу и делал следующий шаг. Приходилось следить за дорогой и смотреть, куда он ставит костыль. Он шел быстро.
Почти каждый день бог знает сколько месяцев и лет Питерс называл его тормозом, улиткой и черепахой. Теперь Морис доказывал, что это неправда. Так быстро он не ходил с самой аварии. Возможно, и до аварии он передвигался медленнее. Чем сильнее становился уклон, тем быстрее он шел. Набирая скорость, ставя костыль, опираясь на него, приподнимаясь и пружиня, он услышал еще один звук, примешивающийся к птичьим крикам. Шум воды; волны, мерно накатывающие на берег.
Почти пришел.
Вот-вот он выйдет из-за деревьев на пляж. Берег выведет его к ближайшему городу – городу, у которого должно быть название. Тут он снова докажет всем, что они лгали. За маленьким городком будет большой. А уж оттуда он вернется в Лондон. На Хорнтон-стрит.
Быстрее! Я могу идти быстрее!
Питерс еще узнает, кто тормоз! Разве улитка может идти так быстро? Разве черепаха летит над землей, не касаясь ее ногами? Пусть Питерс силен и велик, пусть умело обращается с ружьем, ножом, молотком и гвоздями, в конце концов это он, Морис Джон Чемберлен, его обставил!
Быстрее!
Он обхитрил этого мычащего неандертальца, хотя Питерс наверняка даже не знал такого слова. Победил эту смердящую и пердящую обезьяну! Волосатого вонючего плюющегося засранного сопливого змееголового…
– Говнюка! – выкрикнул он как можно громче.
Но даже теперь, когда он на всех парах несся навстречу ширящейся полоске синевы на горизонте, он невольно испуганно поглядывал через плечо. Ему вдруг показалось, что Питерс бежит за ним и в любой момент схватит его за воротник и утащит обратно в долину, лишит его будущего, и весь этот побег окажется жестокой шуткой. Питерс скажет, что он, Морис, так и не выплатил долг.
Быстрее. Надо выйти из леса.
Один, два, три длинных шага – и он пришел.
Широкая улыбка осветила его лицо, когда он вышел на открытый участок. Получилось! Он сбежал! Он свободен. Питерс его не поймал. Солнце слепило глаза. Он прищурился и увидел линию прибоя, волны, разбивающиеся о скалы, увидел бескрайний синий океан.