Морису показалось, что он его оценивал. Почти доплыв до берега, угорь остановился. Морис замер в ожидании, приготовился, что угорь сейчас выскочит из воды и набросится. Но тот отвернулся и поплыл по течению. Морис вздохнул с облегчением. Угорь увидел, что перед ним всего лишь маленький мальчик с больной ногой. Мальчик, который слишком боится и не смог защитить отца. Морису стало стыдно; он взглянул вслед большому угрю и увидел, как к нему присоединился другой, поменьше, а потом еще один и еще полдесятка свиты. Король угрей и его свита двинулись к машине, где их ждал пир.
Глава восьмая
6 апреля 1978 года
Кэтрин не знала, много ли прошла. Берег был каменистый и состоял в основном из небольших камней, однако попадались и валуны размером с автомобиль, а бывало, путь преграждали густые заросли, тянувшиеся до самой воды. Приходилось идти осторожно. Но это была приятная прогулка: светило солнце, и, пока она двигалась, чесунчики ее не донимали. Правда, она сильно проголодалась и пыталась не думать о сэндвичах, пирогах и стейках с картошкой, которые они ели два дня назад. Когда голод становился невыносимым, она пила бурую воду, зачерпывая ее ладонями, чтобы хоть чем-то наполнить желудок.
Но иногда ей все же приходилось углубляться в лес. Стоило зайти в заросли всего на два шага, и туда уже не проникал прямой солнечный свет. Замшелые стволы иногда стояли так близко друг к другу, что приходилось пробираться между ними бочком. С веток свисали рваные знамена лишайников. В лощинах и впадинах, где собиралась вода, росли папоротники. Она часто останавливалась подумать, но не в какую сторону лучше пойти, а как выбраться из непроходимой чащи.
В лесу воображение стало шутить с ней шутки. Кэтрин видела лица в коре деревьев – те оживали и снова превращались в кору. Казалось, в ветвях что-то шевелилось, но стоило приглядеться, и она понимала, что ошиблась. Отец говорил, что в их новой стране нет ни медведей, ни львов, ни каких-либо других опасных зверей. «И крокодилы тут тоже не водятся», – добавил он, когда Томми спросил про крокодилов. «Ты путаешь с Австралией. Змей тут тоже нет». И все же на всякий случай Кэтрин подняла с земли гладкий камень, зажала в руке и приготовилась.
Наконец она остановилась на берегу с видом на быстрину. Вода с шумом проталкивалась через узкий проход в скалах. По-прежнему ничего не указывало, что где-то рядом есть дорога, как считал Морис.
Кэтрин положила на язык конфету; та растаяла, и она повозила во рту сладкую массу. Прижала к нёбу и сформовала шарик. В горло стек сладкий сироп.
Вскоре от конфеты почти ничего не осталось.
Накатили облака, и упали первые крупные капли дождя. Внезапно начался ливень. Кэтрин прислонилась спиной к стволу высокого дерева и стала смотреть на дождь. Даже в своем укрытии она промокла за считаные секунды. Взглянула на реку, но за пеленой дождя ничего не было видно. Если она повернет назад, Морис скажет, что прямо там, за поворотом, наверняка был брод. Решит, что она буквально пару шагов не дошла до дороги. И нашла бы ее, не будь она такой трусливой девчонкой. Никчемной младшей сестрой.
Но Мориса здесь не было. И устала и проголодалась она, Кэтрин, а не Морис. Это ее одежда промокла насквозь. Повернувшись к реке спиной, она пошла обратно.
Кэтрин показалось, что она уже почти дошла до места, где оставила братьев, но точно сказать было нельзя. Дождь лил стеной; она шла вдоль реки, глядя себе под ноги, и думала, что сказать Морису. Наверняка он станет задавать каверзные вопросы. Ее брат всегда хотел знать подробности. Быстро ли она шла или медленно? В каком месте пробовала перейти через реку? Отдыхала ли?
«Надо было еще немного пройти». Кэтрин казалось, что она слышит его упрек за шумом реки и дождя. «Еще чуть-чуть, и нашла бы дорогу».
Мысленно ему отвечая, она качала головой и бормотала возражения, вздыхала и щелкала языком. Она шла очень быстро. Зашла далеко. Наверняка прошагала несколько миль. И не видела никакой дороги. Разумеется, она уверена.
Вдруг она остановилась. Сперва ее внимание привлек цвет. Красное пятно среди зеленых деревьев и бурых камней. Без очков было трудно разобрать, что это – что-то красное медленно поворачивалось в спокойной воде за камнями, как сломанная стрелка компаса. Кэтрин подошла ближе и узнала колыбель малышки Эммы. Подарок тети Сюзанны. Колыбелька перевернулась и почти полностью ушла под воду. Не обращая внимания на дождь, Кэтрин села и уставилась на колыбель, медленно колыхавшуюся в воде. Она видела отца в машине и знала, что он мертв, правда, пока не понимала, что чувствовала по этому поводу. Но она все еще надеялась, что мама отправилась за помощью и взяла Эмму с собой.
Зайдя в воду почти по пояс, с третьей попытки она подцепила колыбельку вытянутым пальцем и потащила против течения на мелководье. Это оказалось не так-то просто. Подойдя ближе к берегу, она некоторое время сомневалась, потом перевернула колыбель.
Глаза младенца были полуоткрыты. Кожа на лице покрылась сине-белыми пятнами. Эмма совсем не походила на ребенка, который недавно был жив. Смерть сделала ее ненастоящей. Куклой с неумело нарисованным лицом.
Кэтрин встала, заплакала и плакала очень долго.
Дождь притих. Кэтрин начала собирать камни. Ребра болели, но вскоре она насобирала небольшую пирамидку. Ей было страшно доставать Эмму из колыбели, поэтому она оставила сестренку там. Камни наверняка придавили ее маленькое тельце, но что поделать. К тому же это лишь временное захоронение. Пройдет день, может, два, и она приведет на это место спасателей. После этого у Эммы будет свой маленький гробик из глянцевого дерева с серебряными ручками. Они пойдут в церковь с витражами, и на ее похоронах будет звучать орган, а не шуметь река.
Пока же она решила соорудить для сестры временное убежище, чтобы защитить ее, хотя от чего именно, Кэтрин не понимала. Может быть, от дождевых облаков или черных мошек, хотя последние не проявляли интереса к маленькому серому тельцу. А может, от наступающей тьмы. И хотя она отчасти верила отцу и знала, что в этих лесах не водились дикие звери, она все же сомневалась и знала, что в случае чего камни уберегут сестру.
Она водрузила на верх пирамидки последний камень, темно-зеленый со светлыми прожилками. Он напоминал кусок расплавленного стекла. Кэтрин обрадовалась, когда его нашла, и специально отложила в сторону. Он показался ей подходящим для могилы. Решила произнести молитву. «Отче наш, – пробормотала нерешительно. – Сущий на небесах». «Отче наш» она выучила в местной церкви. Ребята из ее параллели ходили туда в последнюю среду каждого семестра. Шли аккуратными рядами. Там служил очень старый пастор, волосы у него торчали во все стороны, будто он сунул вилку в розетку. Мэри Ламберт однажды сказала это вслух, и все захихикали. Жаль, что его сейчас здесь нет, он бы нашел нужные слова. Некоторые ее знакомые девочки ходили в церковь с родителями каждое воскресенье и тоже нашли бы, что сказать. А родители Кэтрин никогда не водили ее в церковь, даже на Рождество.
Она начала с начала. «Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твое. Да приидет царствие Твое. Да будет воля Твоя на земле, как на небе».
Краем глаза она уловила движение. Замерла и вгляделась в заросли на противоположном берегу. Но ничего не увидела. Хотя на миг ей показалось, что видела в зарослях человека. Только голова у него была птичья, с загнутым клювом. Но ей почудилось. Там никого не было.
Она решила не молиться. Слова молитвы здесь звучали чужеродно; наверное, Бог только в Лондоне их слышит. Он слышит их, когда сидишь себе спокойно с подругами в церкви в коричневом полосатом блейзере и с темно-синими или черными ленточками в волосах.
В конце концов она сказала Эмме, что здесь ей ничего не угрожает и она, Кэтрин, скоро за ней вернется. Надо только подождать.
Когда Кэтрин наконец вернулась к норе, сил у нее совсем не осталось. Она забралась в нору, где Томми и Морис уже устроились на ночлег. Одежда промокла насквозь. Морис поднял голову и взглянул на нее. В темноте его лицо казалось очень бледным и было очень близко.
– Нашла дорогу?
– Нет.
– Далеко зашла?
– Далеко.
Как ни странно, больше он ни о чем не спрашивал. Брат лег, закрыл глаза, и она услышала, что он дышит как-то странно, с присвистом. Потянулась проверить температуру и, даже не касаясь лба, ощутила исходящий от него жар. Она ничем не могла ему помочь, поэтому просто прилегла рядом. Про Эмму ничего не сказала, и про человека с птичьей головой тоже, хотя видела его потом еще раз, на обратном пути.
А Морис ничего не сказал про угрей, хотя те всю ночь мелькали в его горячечных снах.
Глава девятая
7 апреля 1978 года
Собаки пришли незадолго до полудня. Первой из-за деревьев показалась приземистая мускулистая сука неопределенной породы. Она выбежала на берег в нескольких футах от того места, где стояла Кэтрин. Девочка замерла. Собака резко остановилась, учуяв странных запах и заметив чужаков. Громко залаяла, описала небольшой круг и бросилась обратно в заросли.
Морис поднял голову. Все утро он лежал у входа в нору и лишь изредка что-то сердито бурчал. Кэтрин набрала высокого мягкого папоротника, расчистила место среди камней и устроила ему что-то вроде подстилки. Накрыла одеялом, чтобы чесунчики его не донимали, и принесла воды в пакете от печенья.
Томми она отвела к Морису, хотя тот отбивался и недовольно ворчал. Мать часто предостерегала их насчет собак. Даже собаки на поводке кусаются, говорила она. Даже ухоженные, даже те, что машут хвостиком, даже маленькие, обманчиво забавные на вид, – никаким собакам нельзя доверять. Как именно вести себя с собаками, мама никогда не уточняла. Лучше просто держаться от них подальше. И если уж колли с блестящей длинной шерстью в Гайд-парке может представлять опасность, что говорить об этой зверюге с пеной на брылях и запекшейся грязью на лапах?