— Да, — сказал я и опять рассмеялся, но в этот раз от души, — точно перевернулся бы, насколько я его знаю. Ну а вы сами? Что вы думаете об этом Джоне Сильвере?
Снельгрейв обвёл взглядом комнату.
— Если я вообще что-то о нём думаю, — сказал он, — то предпочитаю считать, что он сошёл со сцены, удалившись в места, подобные этому.
Я мог бы дать голову на отсечение, что Снельгрейв ни на что не намекает. Если у него и были какие-то предчувствия, значит, он так хорошо скрывал их, что это ускользнуло от моего зоркого взгляда.
— Однако кто знает, — думал Снельгрейв вслух, — возможно, мы все ошибаемся. Этот Сильвер, похоже, живёт не по тем законам, которым подчиняемся мы, обычные смертные. То, что ему удалось сохранить себе жизнь, да в придачу часть сокровищ Флинта — прекрасное тому подтверждение.
— И по каким же законам он живёт? — спросил я.
— Сказочным, — сказал Снельгрейв. — То, что о нём рассказывают, порою так фантастично, что поверить невозможно.
Услышав это, я вновь был вынужден рассмеяться. Снельгрейв явно поднял мне настроение.
— Может быть, вам лучше было бы спросить тех бедняг, чьи дороги пересекались с его дорогой, был ли он сказочной фигурой?
— Может быть. Уж мне-то следовало бы знать о нём, я ведь встречался с настоящими пиратами и знаю, на какие жестокости они способны. Но странно то, что Сильвера, скажем так, не существует. У Джонсона в книге нет о нём ни слова. И в списках Адмиралтейства его нет. Я сам пытался в этом разобраться.
— Разобраться в чём?
— В данном вопросе. Пытался решить загадку Джона Сильвера.
Поистине мне было нелегко сохранять маску на лице и самообладание. По какому праву этот человек интересуется мной, разбирается в данном вопросе, как он выразился, чёрт побери, будто я всего лишь какой-нибудь грота-рей?
— С какой целью? — спросил я. — Чтобы его повесили?
— Ничуть не бывало! — запротестовал Снельгрейв. — Подобное не в моём духе. Наоборот. Я просто восхищаюсь этим парнем. Я хотел бы знать, что он за личность на самом деле.
— Тогда я, во всяком случае, солидарен с вами, — вырвалось у меня.
— Вы тоже? — спросил Снельгрейв.
Вот сейчас, сейчас это произойдёт, подумал я, но ничего не случилось.
— Да, — сказал я, — судя по вашим словами, он был странный тип. Помимо всего, я всегда питал слабость к занятным историям. Этому меня научили на баке.
— Ну, тогда у меня есть для вас кое-что интересное.
Он ушёл, а я так и не раскусил его, но, возможно, и он не сумел распознать, что я за птица. Я правил нашей беседой, осторожно лавируя между опасными рифами — темами, касающимися Джона Сильвера. Но одно я чётко прояснил: стоит мне ступить на бристольскую землю, я тут же окажусь на виселице. Не из-за Трелони. Насколько я понял, он всё-таки сдержал слово и не стал в моё отсутствие привлекать меня к суду за убийство и бунт. Но история о том, как сокровища Флинта были найдены и попали не в те руки, широко распространилась. И сам факт, что я остался на свободе, наверняка разбогател и, возможно, счастлив, естественно, костью стоит в глотке праведников. Но, хоть петля и маячила над моей головой, у меня не было оснований отчаиваться. Я конечно, кость в горле, бельмо на глазу, но я живой. Я существую, это неоспоримо, и даже в нескольких экземплярах, обо мне не забыли, что бы об этом ни говорили мои собратья.
На следующий день я переговорил с Джеком насчёт праздника, указав, что это должен быть пир, как в старые добрые времена, когда в радости познаешь, для чего родился. Я предложил ему не скупиться, устраивая пир ради Снельгрейва и его команды. Около полудня мы оставили наш форт, имея с собой продукты и напитки на всех. Джек остался на берегу, чтобы подготовить всё для отменного окорока. Ему, прожившему год в Вест-Индии и часто общавшемуся с пиратами и буканьерами, не нужны были никакие наставления в таких делах. А сам я погрёб на шлюпке к «Очарованию Бристоля», и меня, как мешок, подняли на борт при помощи талей, будто я был настолько стар, что уже не мог влезть сам по верёвочному трапу со своей одной ногой.
Снельгрейв встретил меня с распростёртыми объятиями, провёл по кораблю, представив морякам, которые ответили радостными возгласами, а затем в каюту в кормовой части, где был накрыт стол для обеда. Снельгрейв сразу же спросил, в чём мы нуждаемся, и я назвал порох, соль и лампадное масло, помимо того, о чём мы уже говорили, то есть зеркала и книг. Указав на завёрнутый в мешковину предмет, Снельгрейв сказал, что это подарок от него лично. Потом он позвал юнгу, прислуживавшего ему, и попросил его, да, именно попросил, а не приказал, отнести свёрток и другие товары в большую шлюпку. Я положил на стол мешочек с монетами.
— Я и раньше был плохим коммерсантом, а теперь и вовсе не слежу за ценами. Здесь двадцать испанских пистолей. Достаточно?
— Более чем достаточно. Это почти столько же, сколько фунтов, по нынешним временам.
— Тогда оставьте себе разницу и разделите её среди своих людей.
— Очень щедро и великодушно, — произнёс Снельгрейв.
— Великодушно? — возразил я. — Вряд ли. Я совершаю добрые поступки, когда на меня находит такой стих. Не более того.
— Именно так, — сказал Снельгрейв.
За столом мы говорили о морских путешествиях. Как и положено когда моряки собираются вместе, будто бы эта тема не надоела им на корабле. Снельгрейв также взволнованно рассказывал о крупных махинациях, раскрытых в Компании Южных морей, сотрудники которой, и высшие, и низшие чины, растратили тысячи фунтов из кассы Компании.
— Это больше, — сказал Снельгрейв, — чем убытки Компании, которые она потерпела из-за пиратов за прошедшие десять лет.
— И сколько же мошенников повесили? — спросил я.
— Никого, — ответил Снельгрейв. — У них были покровители. Некоторые попали за свои грехи в море у Маршалловых островов, вот и всё.
Потом мы все пошли на вёслах к берегу. Джек и несколько моряков уже разожгли костёр, и целых два кабана медленно поджаривались над огнём, где, как и положено, горели сухой помёт и древесная щепа. Были и ром, и пиво, даже женщины, которых Джеку удалось раздобыть в округе, хотя подобной чести должны были удостоиться только белые мужчины. Джек с корабельным плотником успели (ну и черти!) соорудить длинный стол и скамьи. Гул ожидания среди матросов всё нарастал. Снельгрейв с восторгом смотрел на меня. Когда все расположились, часть — на скамьях, а большинство — на мелкозернистом, прогретом солнцем песке, в который они зарыли свои мозолистые ноги бывалых матросов, закалённые от хождения босиком по канатам и палубным доскам, — я приготовился к тому, что, как я знал наверняка, станет моим последним выступлением в качестве Долговязого Джона Сильвера, прозванного Окороком, кем я был и буду, что бы ни случилось, до самой моей смерти.
— Ребята! — гаркнул я что есть мочи, подобно тому, как я умел ещё в мои лучшие годы, — прошу немного вашего дружеского внимания, хочу сказать несколько слов.
Гул замер, и наступила прежняя тишина, но не могильная, ибо это был праздник, да к тому же звучал мой голос.
— Недалеко отсюда, — начал я, — если мерить океанскими мерками, к чему вы, мореплаватели, покорители морских глубин, привычны, находится остров Сент-Мари, или Нуси Бураха, как он называется на тарабарском языке местных жителей. Да, есть такой, если вы случайно не знаете, и могу заверить вас, что на этом языке можно сквернословить и посылать проклятия так же, как и на любом другом, хотя выговаривать их чертовски трудно. Вот Джека, моего самого близкого человека, зовут Андрианамбуаниариву, и я могу вам сказать, что если бы язык у меня был не без костей, они рассыпались бы на мелкие кусочки от повторения этого имени, пока я жил здесь на острове.
Среди моряков прокатился смех.
— Одним словом, — продолжал я, — остров Сент-Мари был, вы, наверное, знаете и слышали, убежищем и пристанищем пиратов, их раем, ни много и ни мало. И, братцы, разве они его не заслужили, в конце-то концов, ведь рая на небесах им никогда не видать, я думаю. Это уж точно. Хотел бы я посмотреть на Святого Петра, когда он открыл дверной глазок и увидел Чёрную Бороду, Робертса, Дэвиса и Флинта, жаждущих попасть в царство небесное. Господу повезло, что он всемогущ, а иначе, клянусь Богом, ему свалился бы на шею сущий ад, насколько я знаю эту четвёрку. Нет, пираты, искатели приключений и как там их ещё называли и прозывали, выступая за них или против, не были добрыми сынами Божьими. Но по крайней мере одно они знали — не стоит огорчаться заранее, в любом случае огорчений будет достаточно, когда настанет их срок…
То тут то там, да почти отовсюду, слышался одобрительный ропот.
— …И когда бывал праздник, то это был настоящий праздник. Кутить, пировать, петь, играть, плясать они, во всяком случае, умели, что бы о них ни говорили и какими бы их ни считали. Мы ведь не пираты, насколько я знаю, но разве мы хуже них, когда речь идёт о щедром угощении? Как видите, для пира здесь есть всё, что должно быть: еда, напитки — можно есть и пить до отвалу, до чёртиков. И вы это заслужили не меньше, чем пираты на Сент-Мари. Если верить Снельгрейву, капитану, стоящему рядом со мной, у него никогда не было лучшей команды. Я тут ни при чём, пусть за эти слова он сам отвечает…
Вновь смешки, моряки переглядывались с детской гордостью, как же немного им было нужно…
— …Но я, переживший почти всё и всех в этой жизни, точно знаю, что говорю: вам чертовски повезло, потому что стоящий рядом со мной упомянутый Снельгрейв — ваш капитан. Если бы все капитаны походили на него — а они, сами знаете, не такие, — ни одно занятие в мире не могло бы сравниться с мореплаванием, покорением морских просторов. Разве я не прав?
Послышались одобрительные выкрики.
— Поэтому я предлагаю тост за капитана Снельгрейва!
Я поднял свой стакан, раздались пылкие ура, тронувшие даже моё сердце. Снельгрейв выглядел смущённым и, если не ошибаюсь, даже покраснел.