— Себастьян! — сказал он и начал медленно падать, но Себастьян успел его подхватить. Уэйн прижался лицом к белой рубашке Себастьяна, холодной щекой чувствуя тепло его груди. Он медленно закрыл глаза. Ласковые пальцы отвели его волосы со лба, тихий, мягкий голос что-то говорил, унося боль. И тогда он произнес слова, которых доктор Тил ждал долгие годы:
— Себастьян. Помоги мне. Пожалуйста.
Глава 14
Из окна виллы, еще недавно принадлежавшей Вольфгангу Мюллеру, Себастьян увидел, что Уэйн, лежавший в шезлонге, зашевелился. Поставив недопитую чашку с кофе, он вышел на веранду. Было начало восьмого, уже ощущалась вечерняя прохлада. В ветвях величественной магнолии заливался черный дрозд. Солнце медленно опускалось в море. Себастьян сел в шезлонг рядом с Уэйном. Почувствовав его присутствие, тот открыл глаза.
— Привет.
— Привет.
— Который час?
— Начало восьмого. Ты проспал несколько часов.
Уэйн кивнул и медленно сел. Лицо побледнело и осунулось. Он поплотнее запахнул на груди белый с зеленым халат, наклонился, закрыл глаза рукой и глубоко вздохнул.
— Все в порядке? — наконец спросил он. Себастьян ничего не сказал, тем самым заставив его убрать руки и взглянуть на него. И только тогда он ответил:
— Да. Тело в морге. Будет вскрытие, но бояться нечего. Он наверняка умер от инфаркта.
Уэйн взглянул на психиатра, затем перевел глаза со знакомого лица на сад.
— А что… будет потом? Я как-то не могу собраться.
Себастьян и сам ощущал огромную усталость, все тело глухо ныло. Ему нужна была Лайза, и эта неизвестно откуда взявшаяся мысль сначала заставила его нахмуриться, потом улыбнуться. Но он быстро вернулся к более важным делам.
— Я позвал управляющего. Сказал, что услышал шум, заглянул в кабинет и увидел, что старик умер, а ты, его старый друг, — в шоке. Он вызвал «скорую помощь» и полицию. Я повторил свой рассказ, настоял, чтобы тебя не допрашивали до утра, поскольку ты в плохом состоянии, и велел шоферу твоего отца привезти тебя сюда. Мне казалось, это лучше, чем гостиница. Меньше людей. — На самом же деле доктор Тил хотел, вернув Уэйна в его дом, пробудить новые воспоминания, пока тот в уязвимом состоянии. Себастьян понимал, что это жестоко, и ненавидел себя, но не позволил жалости взять верх. Он не был полностью уверен в значении последних слов Уэйна. Мольба о помощи в состоянии стресса не всегда может служить надежным показателем.
— Тебе придется завтра поговорить с полицией, но они уверены, что он умер от естественных причин. Им, вероятно, потребуются лишь некоторые подробности.
Уэйн попытался улыбнуться, но лицо не слушалось.
— Не имеет значения. Я могу сказать, что он не пережил шока от встречи с давно пропавшим сыном. Ведь, по сути, это и есть правда. — На этот раз ему удалась кривая усмешка, но в глазах застыла все та же тоска.
Себастьян поудобнее устроился в шезлонге, чувствуя приближение кризиса. Если бы ему удалось сейчас разговорить Уэйна без лжи, свободно, убрав все барьеры, тогда у того был бы шанс.
— Ты ведь долго к этому готовился, верно? — тихо спросил он.
Уэйн упорно смотрел на плитки пола под ногами.
— Наверное, с пяти лет.
— С пяти?
— Да, с пяти. Это случилось в Берлине, он только что вернулся с приема, только и говорил, что о Геббельсе, как мне помнится. Я услышал через окно, как они подъехали. Мне не разрешали подходить к окну…
Начав говорить, он не мог остановиться, как будто прорвало плотину и через нее хлынула грязная вода. Он рассказал про фиаско отца с Хейнлихом, о встрече на катере, о причинах, почему он того не выдал. Себастьян слушал с ужасом, но одновременно и с воодушевлением. Многое вставало на свои места. Потребность в отмщении. Странное, двойственное отношение к женщинам… Неудивительно, что секс казался ему чем-то стыдным и что он относился к женщинам — впрочем, и ко всем остальным, — как к пешкам в игре.
— Расскажи про Ганса, — мягко попросил он, когда Уэйн замолчал.
Уэйн пригладил волосы ладонью и повернулся к морю.
— Я… Нет, не могу.
— Он тебя ненавидел? Ты поэтому его убил?
— Нет! — Уэйн повернулся к нему с горящими глазами. — Он меня любил, маленький, несчастный ублюдок. Ганс и нырнул-то, чтобы показать мне…
Он резко и порывисто встал и сделал несколько шагов по подстриженной лужайке. Он был уверен, что Себастьян идет следом. Тот всегда шел следом, как гончая. Как очень умная, очень хитрая гончая, замечающая то там, то здесь капли его крови. Гончая, идущая по следу неделю за неделей, месяц за месяцем, год за годом. Как паразит, как пиявка. Пиявка, без которой он не может существовать. Пиявка, которая делает возможной его поганую жизнь.
— Ты — безжалостный мерзавец, Себастьян Тил, — сказал он.
Себастьян мягко улыбнулся.
— Я знаю. Разве я могу быть другим с тобой?
Уэйну показалось, что его ударили в солнечное сплетение, и он едва перевел дыхание.
— Что мне сделать, чтобы ты от меня отстал?
— Расскажи про Ганса.
Уэйн засмеялся, как залаял.
— Тогда ты еще глубже будешь лезть мне в душу.
— Знаю. И ты тоже, — просто ответил Себастьян, не отводя взора от голубых глаз. Бледные губы Уэйна растянулись в улыбке.
— Я все еще могу тебя уничтожить, Себастьян.
— Расскажи про Ганса.
Уэйн взглянул на синюю полоску моря и вдруг опустил плечи.
— Он был…
— Мистер Д'Арвилль, вас к телефону. — Себастьян резко повернулся и раздраженно взглянул на беднягу-слугу. В этот момент он бы с удовольствием придушил коротышку. Он услышал, как тяжело вздохнул Уэйн. Что это было — злость, отчаяние или облегчение?
— Хорошо. — Не взглянув на Себастьяна, он повернулся и прошел за слугой в дом и взял трубку. — Слушаю.
— Это Джонсон, сэр.
Крейг Джонсон был одним из солдат армии Уэйна. Долгие годы он набирал в эту армию людей, сманивая из охранных агентств и полиции, подбирая уволенных из армии. Уже три года одна команда вела слежку за его отцом, другая — за отпрысками сэра Мортимера Платта, которые все никак не успокаивались, а еще одна обеспечивала ему личную охрану. Джонсон был из команды, следившей за Мюллером.
— Да?
— Неприятности, сэр. Семья Дункана Сомервилла… Помните того человека, которого ваш отец… развлекал много лет назад?
— Я помню.
— Так вот, его семья, то есть его дочь и ее муж, завтра прибывают в Монако. Их недавно посетил наш старый друг Дэниел Бернштейн.
— Бернштейн, — медленно повторил Уэйн, с трудом возвращаясь к реальности. Эти несколько прекрасных минут разговора с Себастьяном были для него катарсисом, чертовски болезненным, но замечательным. Теперь снова вернулась реальность и вместе с ней все те мины, которые только и ждут, чтобы он на них подорвался. — Они могут наделать беды, — мрачно заметил он, размышляя вслух и давая возможность мозгу прийти в рабочее состояние. — Если у них есть информация, они могут меня разоблачить.
— Да, сэр.
Д'Арвилль знал, что сведения о смерти Вольфганга еще не просочились в прессу. Черт, почему они не подождали всего несколько дней. Он повесил трубку и повернулся. Себастьян как раз вошел в комнату. Один взгляд на лицо Уэйна, и врач понял, что все барьеры снова на месте. Тот улыбнулся.
— Видно, выражение «спасенный звонком» не такое уж клише.
Себастьян прислонился к дверному косяку. Он так устал — хоть ложись и помирай.
— Ты вовсе не спасен, Уэйн, — устало сказал он, но в голосе чувствовалось поражение.
Одну долгую секунду они смотрели друг на друга. Уэйн с трудом сглотнул. У него появилось почти непреодолимое желание сделать несколько шагов, разделяющих их, и… Он быстро отвернулся, но Тил успел различить боль и отчаяние в его лице.
Он молча смотрел, как Уэйн уходит. Как же ему нужна Лайза…
Часы пробили половину восьмого, и он внезапно вздрогнул. Он не верил в предчувствия, но на одно ужасное мгновение у него появилась твердая уверенность, что уже слишком поздно.
Слишком поздно для Уэйна и слишком поздно для него.
Около четырех часов дня самолет из Нью-Йорка приземлился в Ницце.
— Тут, похоже, жарко, — заметил Кир, взял руку Ориел и поцеловал. На ней было желтое летнее платье от Валентайна, волосы распущены по плечам. Она улыбнулась и сжала его руку, но лицо осталось напряженным и встревоженным.
— Это ведь Ницца, правда? Если бы здесь шел дождь, я попросила бы летчика вернуться назад!
Хакорт улыбнулся. В этом была вся Ориел. Его единственный оплот в бурном море Голливуда. Он медленно встал, потянулся и взял свой пиджак с полки над головой. Ориел глубоко вздохнула и тоже встала. Ноги у нее дрожали. И не только из-за длинного перелета. Они должны были встретиться с соратником Бернштейна в аэропорту, и хотя тот не очень распространялся по телефону, она понимала, что у него должны быть веские причины, чтобы попросить их приехать в Монте-Карло.
Наверное, в тысячный раз она вспомнила отца, его голос, его улыбку. Он всегда так охотно ей помогал…
— Пошли.
Кир за руку повел ее вслед за другими пассажирами. Они сошли с самолета и через туннель из стекла и бетона попали в таможенный зал, где их ждал багаж. Кир взял чемодан потяжелее, Ориел — полегче, не переставая думать о предстоящей встрече и о том, чем может закончиться для них попытка достать убийцу Дункана.
— Я совсем засохла, — заметила Ориел. — Давай остановимся и выпьем по чашке кофе. — Кир улыбнулся.
— Тебя, видно, совсем жажда замучила, если ты согласна на кофе в аэропорту. — Но он уже направлялся к кафетерию. Там встал в очередь за обычной бурдой, потом отнес чашки на столик.
Ориел отпила глоток и вздохнула. На столе она заметила газету «Новости Ниццы» и начала просматривать. Внезапно ее внимание привлек портрет в профиль.
— Кир! — воскликнула она. Муж наклонился к ней. — Разве это не?..
— Мюллер, — убежденно произнес он. На портрете Мюллер выглядел старше, чем на фотографиях из досье Дункана. Но это, конечно, он. Да и в заголовке стояло знакомое имя.