Крестьяне переглянулись, и кряжистый кивнул ей:
— Пойдем.
Эйнли привели в дом парня, оказавшегося сыном старосты. Вскоре туда же явилась чуть ли не вся деревня. Девушке в руки сунули кружку парного молока и ломоть хлеба с маслом и велели рассказывать, что да как в Таумрате. Эйнли поведала все, что могла, о захвате столицы, о приходе войск Лугайда, о короле Бресе и милом Брайане, а также о том, во что теперь превратился гордый процветающий город.
Спать Эйнли легла на женской половине, на лавке. Утром ее разбудила дородная хозяйка дома. Вся семья, включая работников, уже сидела за столом и завтракала.
— Не дело тебе дальше идти, — заявил сын старосты Ним. — На дорогах безобразничают. Недавно у нас тут мельника зарезали, а дочку его испортили, она умом повредилась и в ручье потом утопла. Какие-то ездят всё, не то солдаты Бреса, не то разбойники обычные. Их не поймешь, кто есть кто.
— Оставайся, — предложила хозяйка. — Ним дело говорит. Куда ты одна пойдешь? До твоих Серых гор еще дня два ходу, да и там, говорят, у границы отряды караулят. Хоть перезимуй у нас. Ты вроде девушка хорошая, честная. К хозяйству приучена, поможешь мне.
Эйнли опустила глаза. От печки приятно веяло теплом, в доме пахло молоком и хлебом, толстые руки хозяйки так уютно лежали поверх передника. Гостеприимный кров напомнил дочке кузнеца родной дом. На глаза навернулись слезы. Она утерла их рукавом и покачала головой:
— Лучше мне домой пойти, меня отец уже небось не чает повидать, думает, я в столице сгинула.
Все сочувственно примолкли. Хоть при мысли об отце сердце у Эйнли сжималось, на деле ее гнала вперед иная, не дочерняя любовь. Только в Серых горах могла она узнать, жив ли тот, кому она подарила голубую ленту из своей косы. А вдруг он лежит на поле в Лугайде, вороны выклевали ему глаза, и они уже никогда ласково не взглянут на нее? Девушка не выдержала и разрыдалась так, что утешать ее кинулись всем семейством.
Было решено, что Ним проводит Эйнли короткой лесной тропой напрямик. Сердобольная мать семейства наложила девушке в сумку припасов из кладовки. И поцеловала в чистый лоб на дорогу.
Шли молча. Ним шагал впереди, дочка кузнеца поспевала следом. Лес вокруг стоял густой, угрюмый, заросший.
— От войны все лешие по бочагам забились, лес заплохел, — проворчал себе под нос Ним. — А всё король Эннобар! Понесло его на войну эту! Сидел бы дома, целее был бы. Ты вот не знаешь, какого демона эти управители все делят? Все у них есть, кажется, на золоте ешь, из серебра пей, чего еще не хватает? К чему войну-то устраивать?
— Я не знаю, — тихо ответила Эйнли.
— А, что с тебя взять! — махнул рукой Ним. — Тут поумней тебя ничего понять не могут.
Он довел девушку до тракта, указал направление на Серые горы и предупредил, чтобы пробиралась по обочине, а на перекрестки выходила, только если никого не видно поблизости.
— Если едет кто при оружии, сразу прячься, — напутствовал Ним. — В поле хоронись, к земле прижимайся. Может, не заметят.
Эйнли рассыпалась в невразумительных благодарностях, но Ним только отмахнулся:
— Лучше бы ты у нас осталась, глупая! Молодая такая, красивая…
Дочка кузнеца хотела зажать уши, чтобы не слушать о его дурных предчувствиях, но Ним сам себя оборвал на полуслове, махнул на прощанье и зашагал прочь. Когда его широкая спина исчезла за деревьями, Эйнли едва не закричала и не кинулась за ним — так стало страшно оставаться одной. С трудом взяв себя в руки, девушка побрела к дороге.
Перекресток лежал перед ней: три дороги в разные стороны. Эйнли нужна была левая — та, в конце которой уже угадывались в дымке далекие горы. Но внезапная охватившая девушку нерешительность не давала выйти на дорогу и продолжить путь.
Вчера она шагала с утра до темноты, ночь провела в лесу, забравшись на дерево. Спать в развилке было очень неудобно, Эйнли боялась упасть и убиться, хотя залезла всего-то на высоту своего роста. Едва лишь небо заалело с краев, девушка продолжила свой путь. Два небольших привала за весь долгий день, и вот она у перекрестка. Еще немного, и земли Таумрата останутся позади.
Наконец она решилась — выбралась на дорогу и заспешила вперед, насколько позволяли натертые ноги. Но не успела дочь кузнеца дойти до перекрестка, как на нем появились путники.
Их было шестеро. Высокие мужчины. Походка у них была наглая, разболтанная. Ветер доносил до Эйнли бряцание оружия и смех. Девушка натянула капюшон на глаза, ссутулилась и засеменила по обочине, глядя под ноги. — А ну-ка, стой!
Окрик обжег, словно удар хлыста. Эйнли задрожала. Шестеро мужчин окружили ее. Их лица пугали: испитые лица, гнилозубые ухмылки, злые глаза.
— Так, так, что за ягодка нам попалась в этом лесу? — хихикнул молодой парень с густыми светлыми волосами.
Если бы не багровые прожилки на носу и сальный взгляд, его можно было бы счесть красивым.
— Куда идешь? — рявкнул крепко сбитый воин средних лет.
— Д-домой, — пролепетала Эйнли, от испуга перестав соображать.
— Домой? — переспросил светловолосый, ухмыляясь и заходя ей за спину. — И где ж тот дом? Эта дорога на горы ведет. Ты из врагов Его Величества, получается?
Эйнли почувствовала, как от страха подгибаются колени и мелко трясутся поджилки. Она не могла оторвать испуганного взгляда от нехороших улыбок и мутных глаз незнакомцев, задыхалась от запаха крепкого мужского пота, смешанного с невыносимым луковым духом.
— Что молчишь? — не отставал светловолосый. В горы идешь?
Эйнли молча помотала головой, попыталась выбраться из круга, но мужчины не пускали. В глазах у девушки потемнело, голова закружилась, захотелось зажмуриться, ущипнуть себя и проснуться в уютном крестьянском доме.
Но это был не сон.
— А куда тогда, если не в горы?
На плечо Эйнли легла тяжелая рука. Она съежилась. Плечистый воин резко развернул ее лицом к себе. Светловолосый сзади засмеялся. У Эйнли задрожали губы, по щекам покатились слезы. Вокруг захохотали. Рука в продранной перчатке больно стиснула ее грудь. Эйнли жалобно вскрикнула. Отчаянно хотелось заголосить, начать вырываться, но девушка понимала, что случится вслед за этим, — и понимала, что помешать мужчинам не сможет.
— Это еще кто? — вдруг спросил один из воинов.
По обочине дороги, с той стороны, откуда пришла Эйнли, двигалась высокая худая фигура в темном плаще с рваным подолом. Ветер развевал обтрепанные полы одежды и длинные темные волосы, обрамляющие бледное лицо. Путник был безоружен, только держал в руках короткую палку. Он подошел к окружавшим Эйнли воинам и со спокойным любопытством принялся их рассматривать.
— Чего уставился? — рыкнул светловолосый. — Тоже в Серые горы пятки смазал?
— Мир вам, воины, — поздоровался вкрадчивым голосом путник. — Нет, в горы мне путь заказан. Просто увидел вас и решил раздобыть немного монет. Я бедный человек, а времена сейчас голодные.
— Монет? — презрительно расхохотался воин, сжимавший плечо Эйнли. — Ты, может, грабануть нас намереваешься?
— Куда мне, — улыбнулся путник.
Всем, включая Эйнли, стало не по себе. Тонкие губы незнакомца растягивались, словно он пытался изобразить человеческую улыбку, но не до конца понимал, как это делается, а взгляд так и оставался внимательным, неподвижным. Эйнли вздрогнула, по спине у нее пробежал холодок.
Светловолосый нахмурился, коренастый отпустил девушку, и все шестеро встали плечом к плечу, не сводя глаз с путника.
— Не нравишься ты мне, — заявил плечистый воин. Какого демона ты тут шляешься в одиночку? Чего тебе надо от нас?
— Всего лишь сыграть вам, добрые люди, — смиренно опуская взгляд, ответил тот и протянул вперед руку.
Палка оказалась флейтой.
— Всего лишь несколько веселых мелодий для добрых солдат, — проворковал путник.
Воины переглянулись.
— Что-то недосуг твою дудку слушать, проваливай, — бросил светловолосый, поигрывая пальцами на рукояти меча. — А то мы тебя проводим!
— Как пожелаете, — склонил голову путник.
Белые руки с длинными гибкими пальцами плавно взмыли вверх, серебристая флейта коснулась губ, задрожал первый высокий звук. Путник впился взглядом в светловолосого.
Флейта взвизгнула, острая трель пронзила воздух. Воины со стоном схватились за уши — и тут мелодия взорвалась огнем и безумием. За тем, что случилось потом, Эйнли наблюдала словно во сне. Светловолосый завопил, выхватил меч и обрушил его на стоявшего рядом товарища. Треснул череп, брызнули кровь и мозг. Над перекрестком повис багровый туман, и в нем пронзительно, все быстрей и быстрей, верещала флейта, звучал призрачный хохот и обезумевшие мужчины рубили и рвали друг друга, задыхаясь от страха и ненависти. Эйнли с ужасом поняла, что они движутся под музыку.
Девушка обернулась на флейтиста, и ее сердце сковал ледяной ужас. Никогда, ни у кого прежде не видела она такого взгляда. Пустота равнодушия смешалась в нем с отстраненной жестокостью. Так мог бы смотреть на живых вернувшийся с того света покойник.
Последний воин, держась за вспоротый живот, упал в пыль. Флейтист убрал инструмент от губ. В воцарившейся тишине было слышно, как капает с лезвий густая темная кровь.
Путник повернул голову к Эйнли и снова улыбнулся одними губами.
— Дочь кузнеца, — сказал он. — Сердце завело тебя в ловушку.
Эйнли упала на колени — ноги отказались держать, — и беспомощно разрыдалась. Путник убрал свою страшную флейту за пазуху, подошел и присел перед девушкой на корточки. Эйнли в ужасе отвернулась.
— Не того ты боишься, дочь кузнеца с серебряным голосом, — ласково обратился к ней флейтист. — Ведь я спас тебя, прекрасный цветок Серых гор! Идем, провожу тебя до границы, чтобы больше никто не преграждал тебе путь домой.
Девушка набралась смелости и подняла глаза. Незнакомец уже не казался таким страшным. Лицо его выглядело усталым, губы обветрились, под глазами залегли глубокие тени, на коже виднелись первые морщины. Флейтист был молод, но словно изношен раньше срока.