— Хорошо, — пожал плечами Гордый. — Я не рвусь командовать. Я хороший солдат, но плохой правитель.
— Тогда я могу смело уехать по делам. И знать, что вы не поцапаетесь, как два камышовых кота над добычей.
— Нет, не поцапаемся, — заверил Гордый мать. — Во всяком случае, я буду держать себя в руках. Если Дикий сам не станет лезть на рожон.
— Куда вы уезжаете? — вмешалась Лорелея.
— Не помню, чтобы я должна была перед тобой отчитываться, — удивленно заметила леди Ворон.
— Брес считает вас основной причиной своего поражения, — сказала Лорелея. — Насколько я его знаю, он не пожалеет золота за вашу голову. Неразумно покидать Твердыню, где вы в безопасности.
— В Серых горах я везде в безопасности, — надменно ответила леди. — Здесь мои владения. Никто не доберется до меня в моих горах.
— Если до кого-то никто не добрался, значит, этот кто-то просто никому не был нужен, — возразила Лорелея. — До любого можно добраться, если в том возникнет нужда. За вами придут от Бреса. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Я сама приходила к тем, кто считал себя в полной безопасности.
— Только не здесь, — отрезала мать Воронов. — И со мной всегда Ройле.
— Ройле — лесоруб, а не воин, — упрямо гнула свое Лорелея. — Он хорош, чтобы разгонять разбойников, но против настоящего бойца он никуда не годится. Махать топором и биться — это разные вещи. Возьмите с собой хотя бы охрану!
— Когда мне понадобится твое мнение, я его обязательно спрошу, — холодно ответила леди, поднимаясь со своего почетного места во главе стола. — Каждый воин сейчас на счету, и все они отправятся в Приморье. Дикий вернется через два дня. Я — через три. Пока меня нет, слушаться нужно его. Скорее всего, вы выступите до моего возвращения. Так что я желаю вам удачи и прощаюсь до следующей встречи.
Проводив Хозяйку гор взглядом, Лорелея обернулась к Гордому. Тот лишь пожал плечами, как бы говоря, что воля матери Воронов всегда была законом под крышей Твердыни.
Глядя на заплаканную королеву Лугайда, Куланн никак не мог найти подходящих слов. Истолковав его молчание как смертный приговор, Этне снова тихо зарыдала. Наемник поморщился.
— Перестань реветь, — потребовал он. — Без тебя тошно.
Этне попыталась сдержать слезы. Рыдания сменились всхлипами.
— Тебе нельзя здесь оставаться, — произнес Куланн. — Если кто-то прознает, что ты законная жена Бреса, даже я не смогу удержать людей от расправы. Все, кто плавает на этой галере, его ненавидят. Он отнял у них свободу и сослал на смерть. Видишь это? — Куланн ткнул пальцем в свою татуировку. — Под ней клеймо «Р» «раб». Выжженное по приказу короля. Такое клеймо стоит на всех вольных воинах, проливавших кровь ради его победы.
— Я не виновата, — воскликнула Этне. — Я даже ни разу его не видела! Что мне делать? Что мне делать?
— Для начала перестать верещать, — оборвал ее стенания Куланн. — Мне надо подумать. Возьми еду и иди в тот угол.
Наемник обхватил голову руками и уставился на карту перед собой. В голове была каша, сердце колотилось. Узнав, что в его руках жена Бреса, Куланн почувствовал себя так, словно глотнул огня. Вихрь из ярости, радости и безумных надежд заметался в груди. Судьба давала ему шанс отомстить. Эта худенькая девушка с глазами ребенка была собственностью Бреса. И он, Куланн, мог сделать с ней все что угодно.
Метнув косой взгляд на заложницу, Две Половины вздрогнул. Этне с обреченным видом сидела в углу и смотрела на свои худые руки. Она выглядела сломанной куклой, беспомощной перед лицом враждебного мира.
— Мне надо уйти, — проговорил Куланн, поднимаясь на ноги.
Этне задрожала всем телом.
— Соберись уже, хватит трястись как осиновый лист! — рассвирепел наемник. — Ты же все-таки королева, женщина из рода Белых Соколов, у которых денег больше, чем у самого Бреса. Я запру тебя в каюте. Команда пьет и трахает шлюх в порту. Раньше послезавтрашнего утра матросы на галеру не вернутся, если вообще вернутся. А я ненадолго отлучусь, чтобы кое-что подготовить. Если хочешь выжить, веди себя как взрослая.
— Хорошо, — дрожащими губами произнесла Этне, утирая слезы. — Я все сделаю, как вы говорите.
Мрачный Куланн принялся собираться в путь. Надел куртку, сапоги. Затянул потуже ремень. Собрал сумку, наполнил кошелек серебром. Этне молча наблюдала за ним. Зашвырнув в угол рубашку с порванным рукавом, Куланн еще раз оглядел себя и вышел из каюты, громко хлопнув дверью.
Вернулся он на «Крылатую» уже к ночи. Поднявшись на борт, кивнул двум часовым:
— Как гульнули?
Бандиты, ухмыляясь, принялись расписывать подробности попойки. Куланн слушал их с тоской. Ему отчаянно захотелось тоже, ни о чем не думая, окунуться в беззаботную гульбу. Отправиться в кабак, где куролесила вся команда, напиться с матросами до поросячьего визга, а потом уснуть, уткнувшись носом в необъятные груди портовой шлюхи.
— Вас когда менять придут? — спросил Куланн.
— Не знаем, уж давно должны были, — пожал плечами один из часовых. — Забыли наверняка, винопивцы клятые!
— Сходи за ними, — распорядился Куланн. — Я же вернулся. Вряд ли кто нападет на нас сегодня. А если придут воры, то сам разберусь.
Караульный легко сбежал по трапу, а Куланн отправился к себе.
На столе уютно горела свеча. В каюте все было аккуратно прибрано, постель заправлена. Этне сидела у стола, склонив голову над шитьем. Увидев Куланна, она испуганно вскинула голову. А потом робко протянула ему рубашку. — Вот, я починила.
Куланн осмотрел рукав. Тот был зашит так, словно никогда и не рвался.
— Какая тонкая работа, — произнес наемник, поднимая взгляд.
— Я хорошо шью, — тихо ответила Этне. — Женщины говорили, что я стану хорошей женой знатному лорду. Но никто не сватался ко мне, потому что мой брат жалел приданого…
Она умолкла, глядя на огонек свечи.
— На рассвете я отвезу тебя в безопасное место, — сказал Куланн. — Давай спать, завтра трудный день.
Он снял куртку, сел на кровать и принялся стаскивать высокие морские сапоги. С трудом избавившись от них, растянулся во весь рост и закрыл глаза.
— Ложись уже, — с раздражением приказал Куланн Этне. — И не трясись, не трону. Мне такие женщины не нравятся. Так что не переживай за свою тощую задницу.
Раздалось тихое шуршание, и на соседнюю половину кровати опустилось легкое тело. Этне замерла, стараясь не дышать. Краем глаза она рассматривала силуэт великана, лежащего рядом. Особенно ее притягивали его руки — мощные, грубые. Страшные. Вздрогнув, Этне вспомнила, как одним ударом кулака наемник убил человека.
Сон никак не приходил. Слишком много всего девушке пришлось пережить, и слишком волновала близость мужчины.
— Собираешься ты спать или нет? — внезапно прорычал Куланн. — Сказал же, встаем на рассвете. Что ты все вертишься и пыхтишь? Кровать вся трясется, с виду — цыпленок, а шума, как от лошади.
— Я сплю, — прошептала Этне.
— Не ври.
Кровать заскрипела, и Куланн повернулся к ней спиной.
— А какие женщины вам нравятся? — сама себе удивившись, вдруг спросила Этне.
И густо покраснела, радуясь, что в темноте этого нельзя увидеть.
— Спокойные, — не сразу ответил Куланн. — Которые знают, чего хотят, и сами могут мужчину взять. И которые не ревут, чуть что. Отстань, я спать хочу.
Некоторое время они лежали в тишине. Потом Этне услышала негромкий храп.
Осторожно соскользнув с кровати, она подобралась к столу. Сняла колпачок со свечи, и каюта озарилась мягким слабым светом. Этне осмотрела сумку наемника, потом заметила тяжелый кошелек на столе.
Этне заглянула в него — среди серебра тускло блестела золотая монета. На ней отчетливо виднелся чеканный профиль ее мужа, короля Бреса Лугайдийского.
Зажав монету в кулаке, Этне задула свечу и прокралась обратно к кровати. Юркнула со своей стороны под одеяло и спрятала монету на груди в складках сорочки.
Проснулась Этне от утреннего шума, поднятого Куланном. Две Половины ходил по каюте, кашлял, потом принялся с громким фырканьем умываться. Этне поняла, что совсем не выспалась, но тоже соскочила с постели, заплела волосы в косу и оправила платье. Куланн, казалось, не обращал на нее никакого внимания. Этне умылась в том же тазу, что и наемник.
Пока она протирала глаза, Куланн достал из сумки вяленое мясо и хлеб. Отломил и сунул ей по куску того и другого. Чувствуя, как сводит изголодавшийся желудок, девушка быстро сжевала сухой черствый хлеб, проглотила жесткое соленое мясо.
Куланн сделал несколько глотков воды из фляги, передал ей. Этне жадно пила, наслаждаясь вкусом. И с каждой каплей все больше осознавала, насколько изменила ее сегодняшняя ночь.
— Закутайся, — Куланн протянул ей плотный женский платок, темный и без узоров.
Этне обвязалась так, чтобы было не видно ни волос, ни лица.
В серых рассветных сумерках они молча вышли из каюты. Одинокий часовой спал на палубе, широко разбросав руки и ноги. От него несло перегаром. Поморщившись, Куланн переступил через распростертое тело.
Он провел Этне к ближайшей таверне, где ждала лошадь. Усадил девушку в седло и запрыгнул сам. Этне спиной чувствовала его жесткую кожаную куртку, обшитую металлическими пластинами. Руки наемника, держащие поводья, сжимали ее с двух сторон. Этне посмотрела на небо и увидела, как алый свет зари заливает его от края до края. Сердце ее радостно забилось.
Они въехали в город. Куланн уверенно находил дорогу в путанице улиц. Наемник и девушка миновали центральную площадь с виселицами и лобным местом, свернули в торговые ряды, где продавцы уже раскладывали свои товары и весело переругивались между собой. Дальше начинались богатые тихие кварталы. Куланн остановил лошадь в конце короткой сонной улицы, где добротные дома скрывались за высокими заборами, а утреннюю благодать нарушал лишь хриплый надсадный лай цепных псов. Здесь уже наступала весна, садовые деревья покрылись первой нежной зеленью.