Я выиграл этот раунд.
Надсадно, хрипло дышу, пытаясь прийти в себя. Тёплый очаг, не давший сердцу застыть во время атаки, гаснет — теперь организм справляется без него. И до меня наконец доходит, что именно стало моим спасением.
Дрожащими пальцами достаю из нагрудного кармана ту самую гадальную карту. Портрет дамы вылинял и поблёк, а стилизованная капля в углу вообще утратила цвет, стёрлась почти бесследно, будто вся её сила выпита без остатка.
Капля… Масть воды…
Это что же выходит — я воспользовался водными чарами?
Ну и ну…
Впрочем, стоп, не надо поспешных выводов.
Правильнее будет сформулировать так — карта каким-то способом передала мне силу, которую я использовал на свой лад. Я ведь не водой швырялся, а разогретым воздухом, то есть работал в своей привычной стихии.
Гм, тогда получается…
Да, получается, что сила воды и льда — это не чары в традиционном смысле, а нечто универсальное и гораздо более сложное. Сила эта, при необходимости, действует… как бы сказать точнее… поверх остальных стихий, накладывается на них, переформатирует, что ли…
Взять хотя бы студента — он ведь начал колдовать с воздухом, и только потом его колдовство кто-то оседлал, дополнил ледяной компонентой. Причём дополнил так лихо, что лежать бы мне сейчас в виде большой сосульки, если бы не карта в кармане…
Ай да гадалка, ай да Варвара! Как она там сказала, отдавая мне картонку с рисунком? "Именно это вам сейчас нужно". Неужели предвидела покушение? Придётся её навестить ещё раз, расспросить подробнее, но это, конечно, позже — сейчас я выжат подобно лимонной дольке. Могу лишь мысленно поблагодарить и гадалку, и масть воды…
— Магистр? Что со мной было?
Гость, завозившись в кресле, смотрит на меня удивлённо, с простодушным испугом. Вряд ли он притворяется — это был бы слишком высокий уровень актёрского мастерства. У меня почти нет сомнений — кто-то использовал его втёмную, ни о чём не предупредив; я обязательно должен выяснить личность этого кукловода. Уточняю на всякий случай:
— Что последнее вы запомнили перед тем, как потеряли сознание?
— Я направлял поток, как вы говорили… И вдруг — провал…
— Вы, очевидно, перенапряглись от усердия.
— Да? Мне очень неловко…
— Тут, скорее, виноват я — не предупредил вас, что нужно соблюдать осторожность. И, к сожалению, не успел закончить анализ, так что нам придётся попробовать ещё раз. Не сию минуту, а через пару дней, когда вы отдохнёте и восстановитесь — при условии, разумеется, что вы намерены продолжать.
— Вне всякого сомнения! — восклицает студент. — В любое время, когда вам будет удобно! Для меня это огромная честь…
— Ну-ну, молодой человек, не стоит преувеличивать. Кстати, вы, если не ошибаюсь, упомянули, что обратились ко мне по чьей-то рекомендации?
— Да, я получил подсказку от барона Кистяева — он друг дома, старинный знакомый матушки, при этом имеет дар. Навестил нас недавно после долгого перерыва, расспрашивал, как у меня дела, а когда узнал о моей проблеме, сразу упомянул ваше имя…
Я, продолжая слушать, копаюсь в памяти. Город наш не столь уж велик, и с большинством представителей местной знати мне, так или иначе, приходилось пересекаться — вспоминается и этот барон, хоть и довольно смутно. Мы с ним знакомы лишь шапочно, перебросились парой слов на каком-то светском мероприятии, но теперь, учитывая новые обстоятельства, не мешало бы пообщаться более плотно. Нужно понять — он и есть человек-осколок, владеющий ледяными чарами, или за ним стоит ещё кто-то?
— Значит, Кистяев? — переспрашиваю задумчиво. — Давненько я с ним не виделся — как минимум пару лет.
— Завтра вечером он снова заглянет к нам — матушка планирует суаре. Она, кстати, просила передать, что очень ждёт и вас с супругой. Да и барон, я уверен, тоже будет рад побеседовать. Обязательно приходите, прошу вас!
— Не знаю, смогу ли выкроить время, но спасибо за приглашение.
Окрылённый студент откланивается и удаляется восвояси, а я остаюсь в своём кабинете, размышляя о предстоящей встрече с врагом.
Глава 6
Зачем человек-осколок пытался меня убить? Ответ, на первый взгляд, очевиден — в ходе сегодняшних изысканий я вышел на верный след и стал опасным свидетелем, подлежащим скорейшему устранению. Мой новоявленный враг-колдун отреагировал моментально и подослал студента, превращённого в смертоносную куклу.
Тут, однако, имеется нестыковка — студент набивался ко мне заранее; его мать заговорила с Полиной, когда я ещё не вёл никаких расследований и устранять меня смысла не было. Налицо нарушение причинно-следственных связей.
Ладно, скорректируем версию. Итак, сегодня я поехал к Лукерье — допустим, что человек-осколок всё же за ней следил. Почувствовав опасность, он срочно разузнал по своим каналам, кто я такой и как ко мне подобраться. Выяснил, в частности, что вечером у меня ожидается посетитель, разыскал его, перехватил, обработал…
Да, провернуть подобную комбинацию за считанные часы — задача нетривиальная, но решаемая, тем более что ледяной колдун обладает способностями, которые, надо это признать, выходят за рамки моего понимания.
Или всё проще?
Если предположить, что мой главный враг — это и правда барон Кистяев, то он заведомо знал о планах студента зайти ко мне, поскольку сам и подкинул ему идею…
Гм, любопытно. Мы вернулись к тому же самому к парадоксу.
Получается, что колдун начал плести интригу против меня не сегодня, а как минимум несколько дней назад, когда я ещё понятия о нём не имел. Как это объяснить? Будущее он, что ли, предвидит? Если так, то мне проще сразу поднять руки и сдаться, потому что сражаться с тем, кто заранее знает каждый твой шаг, невозможно в принципе…
Но прежде чем впадать в пессимизм, следует вспомнить логику.
И задаться простым вопросом.
А почему я, собственно, так уверен, что нападение на меня связано с сегодняшними визитами к Лукерье и к старушке-гадалке? Может, поводом для интереса ко мне стало нечто совершенно другое?
Что, например? Чем ещё я привлёк внимание?
Долго искать ответ не придётся.
Если вынести за скобки мои метания в роли самозваного сыщика, то единственное серьёзное дело, к которому я был причастен за последнее время, — это тестирование Елизаветы на наличие дара.
И вот теперь картина более или менее проясняется.
День рождения моей ученицы — это не какая-нибудь военная тайна, и несложно было предположить, что проверку я устрою безотлагательно, сразу после каникул. Мои оппоненты, вероятно, догадывались, что дар у девочки окажется нестандартным, и хотели узнать подробности. Подобраться непосредственно к ней сейчас невозможно — её не выпускают из замка, а значит, единственным источником информации можно считать меня. Поэтому ко мне подводят студента, которого заблаговременно обработали…
Если следовать этой логике, сегодня они пытались не лишить меня жизни, а заглянуть в мою память — не зря ведь у меня было ощущение, что голова стала прозрачной, будто аквариум.
Впрочем, после "заглядывания", возможно, всё равно бы убили, чтобы я не поднял тревогу. Или, что ещё хуже, запрограммировали бы на какую-либо активность, как этого беднягу-студента.
В любом случае, довести дело до конца они не смогли — помешала карта; я физически ощутил досаду и злость противника, когда прервался контакт. А это значит, что ледяной колдун, несмотря на все свои удивительные возможности, всего-навсего человек, с которым можно бороться. Чем я и займусь в ближайшее время, даже рискуя остаться без головы…
Последняя мысль порождает у меня набор странных переживаний, в которых я с ходу не могу разобраться. Удивлённо всматриваюсь в себя, поворачиваю перед мысленным взором этот эмоциональный комок, шелушу его, словно луковицу, чтобы добраться до сердцевины, до незамутнённой сути — и когда это наконец удаётся, только вздыхаю.
Что ж, я должен откровенно признаться — меня радует столкновение с могущественным врагом. Радует, поскольку теперь возникает шанс, что в последних строках моей жизни появится яркий росчерк.
Три года назад, уходя со службы при канцелярии, я не испытывал сожаления — знал, что если останусь, то меня ждёт лишь утомительная (хоть и высокооплачиваемая) рутина, как и в предыдущие годы. Был вроде бы вполне удовлетворён итогами своей долгой, солидно забронзовевшей карьеры. Однако, как теперь выясняется, в глубине души всё равно рассчитывал на некий финальный славный аккорд, который останется в общей памяти, ждал его подсознательно. Уроки с Елизаветой лишь разбавляли бесполезную маету, но не были полноценным лекарством; ничто из того, чему я посвящал своё время в старости, не занимало меня всерьёз.
Это, на самом деле, довольно-таки поганенькое открытие — осознать, какую роль в твоей жизни играет неудовлетворённое честолюбие.
Ладно, посмотрим, как мне удастся со всем этим разобраться.
Я с трудом поднимаюсь на ноги, плетусь через коридор и стучусь к Полине — сегодня она, ради исключения, пребывает вечером дома, а не в гостях у кого-то из родственников или знакомых. Интерьер её будуара выдержан в тёмно-красных тонах — сама она называет их амарантовыми. Подушки всех мыслимых размеров — в каждом углу; они тут, по-моему, размножаются почкованием. Наволочки и покрывала с тончайшей вышивкой тоже подчинены единой цветовой гамме, словно мундиры в войске.
Супруга сидит (какая неожиданность!) перед зеркалом, изучая себя при свете ярчайшей лампы; оборачивается, когда я переступаю порог, и поднимает бровь:
— Александр? Ты не ошибся дверью? Впрочем, хорошо, что зашёл — я как раз хотела узнать, как дела с Виктуаром…
— С кем?
— Ну, с Виктуаром же! С милым мальчиком, который только что приходил!
— А, ясно. Я как-то не удосужился спросить, как его зовут, но с ним всё в порядке. Скажи мне вот что — мы ведь завтра приглашены на приём, который планирует его мать, твоя обожаемая подруга?