практике.
Будь я простым клиентом, давно развернулся бы и ушёл, но в нынешней ситуации такая роскошь непозволительна.
Концентрируюсь, и воздух вокруг приходит в движение. Выбрав подходящий поток, обрабатываю его, истончаю до почти неощутимых размеров и запускаю в зазор под дверью. Зазор этот узок, едва заметен, поэтому дело движется медленно; к счастью, нетерпеливость не относится к моим недостаткам, и в итоге воздушный щуп проникает-таки в прихожую.
Соблюдая величайшую осторожность, чтобы не разорвать поток, я начинаю обшаривать внутреннее пространство квартиры — и буквально через пару шагов натыкаюсь на живое препятствие.
Точнее говоря, на препятствие, которое прежде было живым.
Это ощущение трудно с чем-либо спутать.
На полу недалеко от порога лежит мертвец.
Отдёргиваю щуп, прерываю поиск и делаю несколько глубоких вздохов подряд, пережидая лёгкую тошноту; параллельно обдумываю, как поступить.
В мои планы, разумеется, не входило сражаться с людьми-осколками в одиночку, без подстраховки — я не романтический рыцарь и трезво оцениваю собственные возможности. Но и поднимать переполох на весь город я до сего момента не торопился — во-первых, хотел собрать конкретные доказательства, чтобы не выглядеть голословным, а во-вторых, моё тщеславие требовало стать в расследовании незаменимой фигурой, которую нельзя будет отодвинуть при раздаче почестей и наград. Слишком хорошо мне известно, как с этим обстоит дело в крупных учреждениях.
Теперь, однако, пора поделиться сведениями; убийство — уже не из тех вещей, о которых можно умалчивать (а в том, что речь идёт именно об убийстве, сомнений нет). К тому же я всё равно не попаду в квартиру без посторонней помощи…
Снова сев в экипаж, называю кучеру адрес и, пока он правит по мокрым улицам, сочиняю записку, благо блокнот с карандашом наготове — привычка носить их всегда с собой, заведённая ещё в молодости, в очередной раз доказала свою полезность.
Сыскное отделение в нашем городе разделено на две неравные части и, соответственно, расположено по двум адресам. Большинство сыщиков, по понятным причинам, трудятся за рекой — там всегда хватает работы, особенно вблизи порта, но некоторые подвизались и на моём берегу. У нас тут своя специфика — уличная преступность почти отсутствует, а всякие нехорошие вещи совершаются в роскошных домах, владельцы которых смотрят на полицейских как на букашек; в общем, вопрос о том, в какой части города служба легче, не так уж прост, как может показаться на первый взгляд.
"Посюсторонние" следователи ютятся в неприметном особняке с унылыми клумбами. Я велю кучеру остановиться не прямо напротив входа, а чуть поодаль — не хочу, чтобы мой визит привлекал внимание. Возница берёт записку и шагает к воротам; надеюсь, долго ждать не придётся — адресату известно, что я не склонен к дурацким шуткам.
Через десять минут кучер возвращается, но уже не один, а в компании с невысоким седеющим господином в партикулярном платье, который, прикрывшись зонтом от дождя, разглядывает меня со сдержанным любопытством:
— Здравствуйте, магистр. Рад встрече, но удивлён. Вы, насколько помню, в отставке.
— Добрый день, Василий. Будем считать, что я ненадолго вернулся к службе. Раз вы откликнулись, то, полагаю, готовы ехать?
— Да. Сообщите детали, будьте добры.
Когда я с ним впервые столкнулся, он был рядовым филёром, но с тех пор успел дослужиться до чиновника по особым поручениям в сыскном отделении. Мне импонирует его въедливость, которая не уступает моей, а также лаконичная (если не сказать — лапидарная) манера излагать свои мысли, вносящая живительный диссонанс в хор бюрократических суесловий.
Но главное — у него тоже есть честолюбие плюс чутьё, подсказывающее, где можно рискнуть и отойти на шаг от устава.
— Садитесь, Василий. Как я указал в записке, появились свидетельства, что водное колдовство теперь используется людьми, причём в сугубо преступных целях. Один из таких колдунов, согласно моей гипотезе, организовал, а возможно — и сам совершил убийство. Тело лежит в квартире, куда мы едем. Я готов оказывать помощь следствию, но предложил бы действовать без лишнего шума, чтобы не спугнуть противника раньше времени. Решение, впрочем, остаётся за вами.
Он задаёт вопросы — как я оказался в том доме и на чём основаны мои подозрения. Я выдаю подредактированную версию, не упоминая пока о роли Елизаветы; мысль о водных чарах мне якобы пришла в контексте августовского всплеска, исходившего от реки, после чего я навестил Лукерью, а затем — старуху-гадалку.
К счастью, сыщик не успевает расспросить обо всём — поездка заканчивается. В очередной раз взобравшись по отвратительно-длинной лестнице, долго перевожу дыхание; Василий тем временем изучает дверной замок.
— Магистр, я уточняю. Основание для вторжения — ваше сообщение об опасности. Случай экстренный. Вы, если потребуется, подтвердите это под присягой?
— Да, подтвержу.
Он достаёт зачарованную отмычку, похожую на рейсфедер, и вставляет её в замочную скважину. Отмычки такого рода — полезнейшие штуковины, используются официально, но людей, которым они доверены, можно пересчитать по пальцам (во всяком случае, в нашем городе). Мне доводилось читать инструкцию, украшенную каскадом канцеляризмов, где с неохотой перечислялось, в каких случаях всё-таки допустимо применение данного инструмента без предварительного согласования с начальством.
Замок податливо щёлкает, и дверь открывается.
К сожалению, я не ошибся насчёт убийства.
В прихожей навзничь лежит служанка, и даже в полутьме хорошо заметен кровоподтёк у неё на лбу; глаза неподвижно уставились в потолок. Василий склоняется над ней, а я, отвернувшись, прохожу дальше.
У входа в комнату, где по-прежнему зашторены окна, обнаруживается ещё один труп — незнакомый мужчина лет тридцати в дешёвой пиджачной паре; на правой руке у него — железный кастет. Тело застыло в отвратно-перекрученной позе.
Стол опрокинут, массивное кресло тоже, а пол вокруг усыпан каменными обломками, словно тут расколотили горгулью. Обломки эти густо покрыты инеем, который почему-то до сих пор не растаял; они слишком мелкие, чтобы судить об исходной форме, однако догадка у меня есть…
Сыщик тоже заходит в комнату:
— Откуда эти камни, магистр?
— Это всё, что осталось от хозяйки квартиры.
Он смотрит на меня недоверчиво:
— Почему вы так думаете?
— Вчера, когда колдун попытался атаковать меня, у меня было ощущение, что я леденею и каменею. В моём случае этот процесс был прерван на полпути, но здесь его довели до конца. Так я, по крайней мере, предполагаю.
— То есть это те самые ледяные чары, о которых вы говорили?
— Да.
— И всё же поверить трудно.
— Мне тоже. Вторые сутки ломаю над этим голову.
— Хорошо, давайте реконструируем, что здесь конкретно произошло. Ваша версия.
Отвечаю без особых раздумий:
— Колдун почувствовал, что гадалка что-то узнала, и, взяв подручного, пришёл к ней, чтобы разобраться…
— "Разобраться" — в смысле "убить"?
— Сначала — допросить. Потому и явился лично.
— Понятно. Дальше?
— Его подручный (скорее всего, простой уголовник, пешка) ударил служанку кастетом, насмерть, потом сунулся непосредственно в комнату. Однако гадалка дала отпор — у неё, так сказать, нашлись свои козыри, чары личной защиты. Уголовник расстался с жизнью, но расчистил путь главарю. Ну а тот в итоге убил хозяйку, превратив её в камень-лёд и расколотив на куски…
— Вы ранее утверждали, что колдун скрывает свои умения. Почему применил их здесь?
— Ему ничего другого не оставалось. Увидел, что кастетом — не выйдет, и принялся колдовать. При этом, заметьте, сохранил хладнокровие — когда покидал квартиру, взял ключ и запер снаружи дверь. Если бы я тут не появился, тела пролежали бы ещё как минимум пару дней…
Сыщик хмуро кивает, и беседа на несколько минут прерывается; он ходит по квартире, продолжая осмотр, а я всё жду, пока будет задан главный вопрос. И вот наконец:
— Допустим, всё было именно так. Но тогда мы должны признать — дело слишком серьёзное и относится к компетенции Тайной Стражи. Нужно известить их немедленно. Я неправ?
— Вы, безусловно, правы, Василий. Если, конечно, мы исходим из постулата, что Стража с её интригами справится с делом лучше, чем профессиональные сыскари и чародей с многолетним опытом.
Мы стоим, скрестив взгляды, над мёртвым телом; тикают ходики на стене, и дождь за окном подлаживается под их размеренный ритм. Сейчас мне станет понятно, верно ли я выбрал союзника.
— Вы представляете, магистр, что будет, если мы не сумеем достичь успеха?
— Я представляю, что будет, если сумеем. Я ведь, в конце концов, не предлагаю всё делать только вдвоём. Задействуйте людей, начните расследование — официально, я имею в виду. Допустим на минуту, что убитых обнаружил не я, а кто-то другой. Вы прибыли на место — и что вы видите? Служанка мертва, хозяйка исчезла — явная уголовщина, то есть дело по вашей части. Откуда вам знать, что камни — это чьи-то останки? Разве в вашей практике было подобное колдовство?
— Не было. Но иней меня смутил бы.
Мы, не сговариваясь, переводим взгляды на пол, на россыпь обломков, и неожиданно обнаруживаем — иней всё-таки начал таять, будто наше присутствие как-то на него повлияло.
— Вот видите, — констатирую я, — одной странностью у вас меньше.
— Вы это сделали специально?
— Нет. Но, согласитесь, это нам на руку. Теперь вы можете, не кривя душой, составлять протокол осмотра, а ваши люди — начинать опрос свидетелей и так далее. Это, кстати, действительно будет сейчас полезно. Может, кто-то за соседей запомнил этого колдуна, сможет описать? Я-то не знаю его в лицо…
— Вы говорили, что Лукерья Тютяева с ним общалась. Пошлём рисовальщика — пусть сделает портрет с её слов.
— К сожалению, вряд ли получится. У неё своеобразное восприятие — она, прежде всего, запомнила холод, исходящий от колдуна. А из конкретных примет — лишь светлые волосы, голубые глаза и высокий рост. Но попробовать, разумеется, надо.