Жена не то чтобы выглядит совсем опьяневшей, но её кошачья грация стала несколько нарочитой, а улыбка — плотоядно-лукавой; кудрявый поклонник, словно в гипнозе, не отводит восхищённого взгляда. Я ему даже слегка сочувствую; бедняга просто не понимает, что для Полины он — минутное развлечение, а единственным художественным объектом, способным её заинтриговать, являются аккуратно выведенные цифры в чековой книжке.
Дальше ситуация развивается строго по канонам водевильного жанра — парочка сворачивает к беседке и замечает меня; я учтиво киваю. Любитель искусства бормочет: "Прошу прощения, я вас оставлю", после чего сконфуженно ретируется, Полина же вонзает в меня возмущённый взгляд:
— Ты специально за мной следишь?
— Разумеется. Видишь — сижу в засаде и дожидаюсь твоего появления.
— Это не смешно, Александр!
Она хочет всплеснуть руками, но вовремя вспоминает, что всё ещё держит плошку; аккуратно ставит её на лавку:
— Я долго молчала, но теперь изволь меня выслушать.
— Знаешь, Полина…
Сбившись, я замолкаю на полуслове.
Из-за деревьев появляется высокая фигура в плаще и широкополой шляпе; я не могу толком рассмотреть лицо незнакомца, но каким-то десятым чувством сразу определяю, кто он.
Враг, встречи с которым я добивался. Человек-осколок.
Полина, проследив мой взгляд, оборачивается, и колдун приподнимает шляпу:
— Сударыня, вы просто очаровательны.
— Благодарю, — растерянно произносит она, — а вы, простите…
— Я, в некотором роде, коллега вашего мужа. Добрый вечер, магистр.
Ответить ему у меня, однако, не получается — язык словно окостенел, а тело в одно мгновение наполнилось многопудовой каменной тяжестью; нет сил даже поднять руку, чтобы достать из бокового кармана приготовленный амулет.
— Так, — говорит колдун, — а где же… Ага, идёт.
К нам подходит барон, окидывает диспозицию взглядом и, обаятельно улыбаясь, обращается к моей супруге:
— Хорошо, что я вас нашёл. Там Татьяна всех созывает — собирается сделать какое-то объявление. Советую поспешить, если не хотите прослушать.
— А вы?
— Мы тоже сейчас придём, только обсудим с магистром один вопрос — сугубо технический и чрезвычайно скучный. Вам будет неинтересно, поверьте, а в гостиной вас очень ждут. Позвольте я провожу…
Он галантно предлагает ей руку, но голос его звучит слишком настойчиво, с нотками нетерпения. Это явный просчёт — Полина не переносит, когда ей что-то навязывают, даже в безобиднейших мелочах, а сейчас она к тому же слегка пьяна.
— Простите, барон, но я сама решу, где мне интереснее находиться. И вообще, я собиралась побеседовать с мужем.
Барон смотрит на неё с сожалением, затем обращается к колдуну:
— Сможете счистить?
— Верхний слой — да, но это займёт минут десять минимум. Сначала — главное.
— Да, вы правы.
— Поставьте полог.
Сконцентрировавшись, барон делает плавный жест, словно сдвигает незримый занавес, и воздух вокруг беседки коротко вздрагивает; звуки, доносившиеся из дома, смолкают разом, в один момент. Колдун между тем склоняется надо мной; я всё так же полулежу на скамейке в унизительно-мерзком окаменении.
— Что происходит? — восклицает Полина. — Александр?
— Помолчите, сударыня, — бросает, не оборачиваясь, колдун. — Мне нужно покопаться в мозгах у вашего старичка. Потом займусь вами, и вы забудете последние полчаса. Скушаете для полного счастья ещё пару ложек мёда, он поспособствует…
— Я сейчас закричу!
— Вас не услышат, но отвлекать меня воплями не советую. Если не хотите, конечно, чтобы ваше красивое личико пострадало.
Она испуганно замолкает; обхватив себя руками и съёжившись, таращится на меня. Барон стоит на входе в беседку, чтобы Полина не вздумала убежать.
— Ну, магистр, приступим, — говорит человек-осколок. — Вчера вы резво взбрыкнули, я прямо не ожидал. Пришлось вот, как видите, прийти лично. Я дочитаю в вашей памяти то, что в прошлый раз не успел, а потом подумаем, как быть дальше.
Он ловит мой взгляд. Я ощущаю, как в мозг вторгается обжигающе-холодный поток, предзимняя стремительная река — и тотчас же начинается ледостав. Сознание застывает; мне не удаётся отразить натиск, потому что сейчас колдун гораздо сильнее, чем вчера, когда он действовал опосредованно, через студента-куклу…
Потом наступает оттепель.
Я снова обретаю способность думать, хотя двигаться по-прежнему не могу.
Оглядываю беседку. Колдун, выпрямившись, стоит надо мной и о чём-то сосредоточенно размышляет; лицо его пугающе изменилось, почти перестало быть человеческим — теперь оно, скорее, похоже на мраморную маску со сколами. Полина от ужаса едва стоит на ногах; барон, небрежно придерживая её за плечо, с жадным любопытством следит за своим напарником.
— Так, — говорит колдун, — занятная получается штука, достопочтенный магистр. Значит, эта паршивка, ваша драгоценная ученица, всё же инициировалась. Я такого, честно говоря, не предвидел… Ладно, учту… Теперь запоминайте инструкции — завтра, когда увидитесь с ней, нужно будет кое-что сделать…
Он снова наклоняется, готовясь перехватить контроль над моим сознанием.
— Сейчас, магистр, будет по-настоящему больно. Только, я вас прошу, не сдохните раньше времени…
И тут жена меня удивляет.
Она отталкивает барона и, завизжав, прыгает сзади на колдуна, как взбесившаяся рысь на медведя. Тот, пошатнувшись от неожиданности и споткнувшись о мою ногу, едва не валится на скамейку. Чудом удержав равновесие, он отшвыривает Полину. Барон опять хватает её; она вопит и лягается.
А я, оставшийся без присмотра, обретаю подвижность.
Счёт идёт на секунды.
Выдёргиваю амулет из кармана.
Человек-осколок поворачивает ко мне свою застывшую маску.
Воздух вокруг меня взрывается горячей волной.
Колдуна выносит из беседки, будто пушинку.
Барон ударяется — спиной и затылком сразу — о столб, держащий навес.
Полина впечатывается в барона. Оба валятся наземь.
Полог тишины исчезает — из дома доносятся гитарные переборы.
Я падаю на колени рядом с Полиной. Хвала небесам — она серьёзно не пострадала. Барон — без сознания, но, кажется, тоже дышит.
Вот и пригодился "самум" — амулет, сконструированный когда-то по методикам шаманов-кочевников с материковых пустошей.
Но праздновать ещё рано.
Человек-осколок снова подходит ко мне, пошатываясь и забыв подобрать с земли свою шляпу.
Раздаётся перепуганный визг — какая-то девица, выглянув в сад, увидела мраморное лицо колдуна, который сейчас оказался прямо под фонарём. Барышня, вереща, скрывается в доме; гитарные аккорды смолкают. Конспиративным уловкам моих противников, похоже, пришёл конец.
Колдун вцепляется мне в плечо и тащит куда-то к дальней ограде сада. Ноги у меня заплетаются, дыхания не хватает, я спотыкаюсь на каждом втором шагу, но всё-таки успеваю бросить последний взгляд на беседку, где осталась моя красивая стервочка, которая сегодня сразилась с чудовищем из легенд.
Глава 10
Отвлёкшись, я упускаю момент, когда мой противник возвращает себе обычный человеческий облик; впрочем, и в таком виде он не становится дружелюбнее и не ослабляет хватку. Сопротивляться я не могу — у меня не осталось сил даже на самые примитивные чары.
Через калитку мы выходим на улицу. Дождь, словно ждавший этой минуты, возобновляется, холодная капля падает мне за шиворот; мелькает неуместная мысль, что в довершение сегодняшних неприятностей мне обеспечена ещё и простуда.
Человека-осколка тоже, кажется, раздражают погодные перемены. Быстро взглянув на небо, он вполголоса бормочет ругательство, а на его лице появляется брезгливое выражение. Такая реакция меня несколько удивляет — с чего вдруг мастер водного колдовства не жалует дождь, сиречь ту же воду?
Колдуна ждёт двуколка с откидным верхом. Он собирается запихнуть меня на сиденье, но тут раздаётся оглушительный свист, и к двуколке сзади подлетает карета с охранниками-филёрами. Один из них выпрыгивает на ходу, держа револьвер, и гаркает что есть мочи:
— Ни с места! Руки поднять!
Колдун отпихивает меня, выдёргивает из ножен кинжал, и тот непостижимым образом моментально вырастает в размерах, трансформируется в секиру с белым блестящим лезвием.
Это зрелище сбивает филёра с толку, заставляет замешкаться. Колдун, рванувшись ему навстречу, заносит своё оружие. Сыщик, опомнившись, спускает курок. Раздаётся грохот, но пуля не попадает в цель — за миг до выстрела человек-осколок ушёл с её траектории.
Колдун, оказавшись чуть сбоку от противника, бьёт с размаху. Лезвие-полумесяц с хрустом входит в грудную клетку, перерубая рёбра. Филёр валится как куль; его убийца, выдернув секиру из тела, оборачивается к карете.
Второй филёр соскакивает с подножки и поднимает ствол, но не успевает выстрелить — лезвие, описав дугу, отсекает кисть. Металл револьвера лязгает о брусчатку. У сыщика подкашиваются ноги, он падает на колени, сжимая культю. Его стон похож по сдавленный вой. Секира, взметнувшись над ним как топор палача над плахой, раскраивает череп напополам.
Но бой ещё не окончен — кучер прыгает с козел; кнут его, резко щёлкнув, подсекает убийце ноги. Отбросив кнутовище, возница выхватывает нож и кидается к упавшему колдуну, но тот успевает перехватить его руку. Сцепившись, они катаются у подножки кареты в потоках ливня.
Я выхожу из оцепенения.
Первая мысль — подобрать с брусчатки оружие.
Делаю шаг, но тут же осознаю — нет времени.
Колдун, подмяв под себя возницу, бьёт его затылком о мостовую. Ещё секунда-другая — и враг, обернувшись, снова займётся мной. Я просто не успею доковылять до ближайшего револьвера.
Выход один.
Взобравшись на сиденье двуколки, хватаю вожжи.
Скорее! Прочь!
Лошадь срывается с места.
Лёгкая повозка о двух колёсах — превосходное средство, если не удалось поладить с разозлившимся монстром…
Подковы звенят — остервенело и дробно.