— Камень, говоришь, "засигналил"?
— Обжёг меня, сука, до сих пор больно. Не огнём обжёг, а морозом, холодный стал, вообще ледяной… С полчаса назад, ну мы и ломанулись…
— Что ты должен был делать, прибыв сюда?
— Глянуть, чё тут и как… Если в пристройке какой-нибудь хмырь завис, достать его — и на хазу. Сгрузить, а дальше Кречет приедет — сам разберётся…
— Как ты собирался достать того, кто "завис" в пристройке? С помощью этого камня?
— Ну. Кречет мне втолковал, чтоб я не попутал.
— Тогда поднимайся и делай всё по его инструкции. Я буду за спиной.
Он быстро зыркнул вокруг в поисках оружия, но его нож я предусмотрительно отпихнул под забор. Досадливо засопев, пленник доковылял до флигеля — ящерка следовала за ним по пятам. Костёр причудливо освещал коридорчик с шустриком.
— Давай, — скомандовал я.
Вожак повёл перед собой ладонью, словно ощупывал воздух в дверном проёме. Нашарив что-то невидимое, он удовлетворённо хмыкнул и поднёс к этому месту свой "клык", остриём вперёд.
Раздался короткий не то щелчок, не то треск.
Прислужник Кречета убрал руку, камень же остался висеть прямо в пустоте — белый осколок на чёрно-багровом фоне. Пустота эта, впрочем, на глазах обретала материальность. В проёме как будто появилось стекло, на котором проступали густые ледяные узоры.
Или, скорее, это была торцевая грань громадной ледяной глыбы, втиснутой в коридор. Теперь стало ясно — в ней заранее был подготовлен паз, некая разновидность замочной скважины, куда теперь вставили камень-ключ.
Лёд быстро терял прозрачность, сравниваясь по цвету с "клыком". Меня опять окатило стужей, от которой перехватывало дыхание.
Ящерка, стерегущая вожака-уголовника, дёрнулась и погасла.
Спустя секунду зачах костёр. Я машинально бросил на него взгляд, и мой противник этим воспользовался.
Он рванулся, буквально прыгнул, едва не сбив меня с ног. Морозное дуновение из флигеля, казалось, придало ему сил — или, по крайней мере, начисто отключило инстинкт самосохранения.
Вожак тянул руки к моему горлу. Черты его лица исказились, рот ощерился, а глаза покрылись белёсой наледью — этот миг отпечатался в моей памяти как дагерротипный снимок.
Но даже в таком отвратно-безумном виде он был всего лишь бандитом.
Я схватил его за запястья и что есть силы ударил лбом в переносицу.
Он пошатнулся, хрюкнув от боли. Я с размаху двинул ему тяжелым сапогом в брюхо, а когда он согнулся, добавил коленом в морду. Вожак упал, но я продолжал наносить удары — ногой, не особо целясь. По печени, по рёбрам, в живот…
Потом я вновь посмотрел на флигель.
Дверной проём уже окончательно побелел, превратился в мрамор, но внутри глыбы происходило что-то ещё — я почувствовал исходящую оттуда вибрацию и торопливо посторонился.
Гладкая поверхность покрылась сетью трещин — чем-то это напоминало картину, виденную сегодня у замёрзшей реки.
Земля под ногами вздрогнула, и глыба распалась, перестала существовать. Из флигеля, хрустя, хлынула сыпучая масса — я бы принял её за щебень, если бы не холодная белизна.
Да, это было почти как днём — крошащийся лёд. С той разницей, что там из него поднялась живая русалка, а тут среди осколков лежало мертвенно-бледное заледеневшее тело шустрика.
Глава 5
Я оттащил паренька к крыльцу. Похлопал его по щекам, посветил в лицо, но он не пришёл в себя. Тут требовались либо медицинские чары, либо специфические познания Кречета, которых у меня не имелось.
Тем не менее, я снова разжёг костёр — в расчёте на то, что стабильный и долгий жар всё-таки поможет. А если нет, то пострадавшим займутся полицейские целители-чародеи, которые рано или поздно прибудут.
Отвернувшись от шустрика, я взглянул на бандита — тот, кряхтя и пошатываясь, поднимался на ноги, а взгляд его прояснился, наледь исчезла. Я счёл, что общение можно продолжить:
— Навестим вашу хазу. Много там народу?
— Никого нет, — ответил он после секундной паузы.
На этот раз я пробил снизу вверх, сжатым кулаком в подбородок. Клацнули зубы, уголовник опрокинулся навзничь и, кажется, на пару секунд потерял сознание. Едва он снова зашевелился, я предупредил:
— За враньё буду наказывать сразу, за попытку к бегству — тем более. Только теперь уже буду не бить, а жечь. Усёк?
Он пробормотал что-то не слишком членораздельное, но явно малоцензурное.
— Так сколько людей на хазе?
— Трое должны быть… Четверо, если с Фроськой считать…
— Что за Фроська?
— Шалава местная…
— Ладно, Пырей, — сказал я, припомнив его кликуху, произнесённую одним из подельников, — сейчас проверим. Шагай!
Мы покинули двор и двинулись прочь по улице — я периодически подгонял бандита тычками. Квартал был бедным, и фонари имелись только на перекрёстках, но в прореху между тучами светила луна. Можно было идти, не спотыкаясь на каждой кочке.
Я рассчитывал, что Кречет, где бы он ни был, ощутил выплеск чар во флигеле. Теперь он знает, что добычу извлекли из капкана, и поторопится на пресловутую хазу, а я дождусь его там.
Мы шли примерно двадцать минут — дом, где обретались шестёрки Кречета, стоял почти на границе с портом. Я, придержав Пырея, изучил обстановку. Защитные чары напрочь отсутствовали, чему я не особенно удивился. Ледяной колдун наведывался сюда, очевидно, лишь в редких случаях — и уж тем более не хранил тут на постоянной основе никаких серьёзных секретов. Здешние обитатели были пешками, предназначенными для черновой работы.
Из-за плотных занавесок на окнах сочился керосиновый свет. Здоровенный лохматый пёс во дворе решительно звякнул цепью и хотел на меня залаять, но заткнулся, почуяв эхо заговорённого пламени.
Мой провожатый постучал в дверь. Та приоткрылась спустя какое-то время — цепочку, правда, с неё не сняли. Мелькнул огонёк свечи, обозначилась небритая рожа, и сипловатый голос спросил:
— Пырей? Это чё за хрен с тобой?
— Свои. Открывай.
— А остальные где?
— Подтянутся, — пообещал Пырей.
Фальшь в его голосе насторожила бы даже полного идиота. Человек за порогом, прикинув что-то в уме, сказал:
— Ага… Ну, ты это, погодь, я щас.
Небритая ряха пропала из поля зрения, за дверью зашушукались, а потом во дворе вдруг стало неестественно тихо — невидимый полог разом отсёк все звуки с улицы и из порта. У бандитов нашлись-таки колдовские козыри — судя по быстродействию и зоне покрытия, сработал качественный одноразовый амулет.
Хозяева не желали, чтобы соседи слышали, что здесь случится дальше.
Меня это совершенно устраивало.
Прикрыв глаза, я мысленно потянулся к дому. Три очага огня ощущались чётко: в сенях — свеча, в комнате — печь с дровами и лампа. Пламя, почувствовав моё прикосновение, встрепенулось, но я его успокоил, чтобы не привлекать внимания.
Четвёртый очаг ещё не проявился физически — он существовал как предчувствие, как мощный, хоть и чрезвычайно компактный сгусток-потенциал. Это был пороховой заряд, которому очень скоро предстояло воспламениться.
Проще говоря, кто-то готовился выпалить из ружья.
В кого именно, догадаться было нетрудно.
Стрелок, похоже, занял позицию чуть в глубине сеней — ждал, когда небритый откроет дверь и уйдёт с линии огня.
Я, стоя за спиной у Пырея, откинул полу пальто и вытащил из ножен короткий прямой тесак, которым сегодня ещё не пользовался.
Небритый снял дверную цепочку.
Стрелок позади него уже держал палец на спусковом крючке — я этого не видел, но ощутил.
— Валите козла! — заорал Пырей и бросился в сторону.
Но я поломал сценарий.
Мысленный импульс — и порох воспламенился, хотя стрелок ещё не нажал на спуск.
Ружьё громыхнуло, харкнуло пламенем.
Небритый не успел отойти — дробь ударила ему в спину. Он заорал и рухнул на порог, толкнув дверь, которая наконец распахнулась. Вход был свободен.
Я взлетел на крыльцо.
Подстреленный был уже не опасен — я проскочил мимо, не отвлекаясь.
Снайпер-мазила хлопал глазами, уставившись на оружие. На мой рывок он среагировал с опозданием — попытался отмахнуться прикладом, но я легко уклонился. Лезвие тесака вошло стрелку под нижнюю челюсть.
Ещё один бандит, выпрыгнув из комнаты, хотел достать меня кистенём. Гирька просвистела в вершке от моего уха. Я ударил с размаху на встречном шаге — тесак пробил противнику рёбра.
И тут опять вмешался Пырей.
Я не забыл о нём — просто не ожидал, что он сразу кинется следом. Это было моей ошибкой. Пырей сориентировался на удивление быстро — ворвался в сени, схватил верёвку, висевшую на гвозде, и подскочил ко мне сзади.
Верёвка захлестнула мне шею. Ноги у меня подкосились, в глазах потемнело. Я дёрнулся, захрипел, вцепился в петлю, пытаясь её ослабить. Сознание мутилось, я почти перестал что-либо соображать — и инстинктивно потянулся к огню.
Лампа на столе взорвалась, а пламя в печи взревело, выплеснулось наружу. Огромный сполох метнулся по полу, по стенам, по потолку — и накрыл моего противника сверху. Тот вспыхнул как факел и завопил, выпустив верёвку из рук.
Несколько секунд я хватал ртом воздух, потом кое-как поднялся, держась за притолоку. Выругался сквозь зубы — пожар было уже не остановить, он охватил весь дом. Пылали занавески и покрывала, горела деревянная мебель, занялись потолочные перекрытия.
Пырей, захлебнувшись воем, упал и смолк. Я подобрал с пола свой тесак и развернулся, чтобы уйти, но сквозь треск пламени уловил то ли скулёж, то ли плач. Опустил глаза — в комнате у стены сидела полураздетая баба и, прижимая к себе шубейку, таращилась на меня с выражением животного страха.
Я молча ухватил её за предплечье, выволок через сени во двор. Свежий холодный воздух ворвался в лёгкие. Взгляд упёрся в подстреленного бандита — тот, истекая кровью, пытался отползти от крыльца.
Я вышел через калитку на улицу и снова оглянулся на дом. Пожар усиливался с каждой минутой — огонь прорвался сквозь крышу, тянулся языками из окон, плясал на ветру, хохотал и жрал, подвывая от наслаждения.