Прямо у моря.
Копыта цокали по булыжникам, и порт наползал на меня, заключая в свои вонючие просоленные объятья. В качестве ориентира я без лишних раздумий выбрал тот самый кран, похожий на великана. Луна висела прямо над ним, утверждая моё решение.
В сотне саженей до цели я спешился, прислушиваясь к себе. Мой резерв был заранее разделён на две неравные части. Меньшая из них уже практически исчерпалась — я использовал её в замке, в здании Стражи и в штаб-квартире треста. Основную же часть предстояло распечатать теперь.
Разница была не только количественной, но и качественной. Если прибегать к аналогиям, малый резерв отличался от основного примерно так же, как сырая нефть от хорошего керосина. Моё начальство осознавало — чтобы одолеть Кречета, требуется более серьёзное "топливо", чем против всех остальных. Силу в меня закачивали несколько дней подряд, и ощущения были далеки от приятных.
Осталось выяснить, будет ли от этого толк.
Шагая к крану, я расстегнул пальто — мне становилось жарко, несмотря на мороз.
Площадка перед великанской машиной была пуста и безлюдна. Снежная крупа на каменных плитах смешивалась с угольной пылью. Сухогруз, с которого днём разгружали брёвна, всё ещё стоял у причала.
Я ждал, вертя в руках спичечный коробок.
Где причалила лодка с Кречетом, мне не удалось разглядеть. К подъёмному крану он, как и я, подошёл пешком. Высокий, светловолосый, с непокрытой головой — неспешно приблизился и остановился в десяти шагах от меня.
Какое-то время мы разглядывали друг друга, потом он хмыкнул:
— Ну наконец-то, а то я уже подумал — в столице окончательно обленились. Я тут резвлюсь, а они не чешутся — даже, знаешь, обидно стало. И вот он ты, весь из себя горячий. Я так понимаю, костерки в городе — огненная зачистка? И мне заодно сигнальчик — выходи, мол, дело есть?
— Верно.
— Польщён, польщён. Но на меня ты сразу не кинешься — надо ж сначала языком потрепать. Чтобы, значит, прищучить меня, поганца, по всем правилам, с приговором… Дурацкая у тебя работа, фитиль.
— Не спорю.
— Небось, и вопросы задавать будешь? Ты, главное, не стесняйся.
— У тебя, я смотрю, хорошее настроение. Не переживаешь, что лишился главных сообщников?
Он беспечно пожал плечами:
— Ой, да ладно, не смеши. Какие сообщники? Дурачьё, расходный материал. Верили, что это они меня используют, а не наоборот. Что могли, они уже сделали — замутили воду, подняли бучу. "Импульс" — слышал такое умное слово? Вот он благодаря им возник и направился, куда надо. Дальше я сам.
— "Куда надо" означает "против короны"? Надеешься свалить императора, чтобы получить доступ к его колдовским резервам?
— Ждёшь признательных показаний? Да на здоровье — можешь считать, что я их только что дал. Формальности соблюдены, приступай к зачистке.
Он откровенно потешался, но я сохранял спокойствие. Мы всё так же стояли друг против друга, а вокруг бесновался ветер.
— Хорошо, — сказал я, — допустим, силу императора ты забрал. Куда её направишь? Против русалок? Ты много веков пытался их извести, но так и не сумел. Интересно, откуда такая ненависть?
— Слушай, ты правда ждёшь, что я вот прямо сейчас всё брошу и начну тебе былины читать? Про то, как оно там всё зачиналось?
— Нет, меня больше интересуют дела сегодняшние. Пытаюсь кое в чём разобраться. Племянница наместника способна к водному колдовству, но русалки её почему-то не забирают. Ты тоже ищешь к ней подходы. Решил, что сможешь её использовать?
Кречет чуть заметно поморщился:
— Тут, фитиль, я тебе признаюсь — дал маху. Посмотрел на неё впервые — девка как девка, ничего необычного. А у неё такой дар открылся… И русалки чего-то телятся, правильно ты заметил… Займусь ей, короче, причём всерьёз. Тем более что и людишки вокруг неё интересные копошатся — взять хотя бы того пацана, Митяя, и старичка, который магистр…
Я уже собирался сворачивать разговор, но последняя фраза Кречета меня насторожила. Чутьё подсказывало — сейчас он обмолвился о чём-то по-настоящему важном. Поэтому я спросил:
— Что общего у Митяя с магистром?
— У них, мой зажигательный друг, хорошая память. Они вспоминают то, о чём другие благополучно забыли.
— Конкретизируй.
— Словами тут не расскажешь. Хотя постой… — Кречет, сощурившись, всмотрелся в меня. — Ты, пожалуй, поймёшь и без слов. А ну-ка…
Пространство вокруг изменилось в единый миг. Воздух затвердел и застыл — весь порт, казалось, превратился в ловушку, как в том сарае, где висел шустрик. Тело окаменело и не желало двигаться, мысли примёрзли к черепу.
Но в этот раз я был готов к чему-то подобному и сохранил контроль. Мне помогала жаркая сила из основного резерва, плескавшаяся в груди. Взламывая тиски, я пошевелил кистью и чиркнул спичкой — та зажглась, хоть и неохотно. Фантомный лёд, сдавивший меня, утратил плотность и через пару секунд исчез. Я встряхнулся, повёл плечами.
— Силён, — усмехнулся Кречет. — И всё-таки главное ты увидел. Да, фитиль, твоя память мне тоже нравится, но тебя это не спасёт.
Черты его лица заострились, стали гротескными, как у первобытного изваяния. Кожа превратилась в тускло блестящий мрамор. Кинжал, выхваченный из ножен, трансформировался в секиру.
Я бросил ему навстречу оранжево-красный сполох, который тут же разбух и изменил форму. Жгуты огня сложились в подвижно-вытянутую фигуру — она отдалённо напоминала давешних ящерок, только была в десятки раз больше. Как будто сумасшедший художник нарисовал варана-гиганта — скупо и наспех, несколькими штрихами, — а тот ожил и кинулся на охоту.
Секира в руках у Кречета двигалась с такой быстротой, что почти терялась из виду. Огонь, соприкоснувшись с лезвием, замерзал, разлетался на тускнеющие осколки. Варан терял лапы, куски хвоста, но восстанавливался в доли секунды, подпитанный из резерва. Я швырял силу всё новыми и новыми порциями, как озверевший кочегар у котла.
И всё-таки Кречет меня теснил, стена ледяного воздуха надвигалась. Мне по лицу стегали плети мороза, которые, словно эхо, порождались каждым взмахом секиры, мешая сосредоточиться.
Пространство вокруг звенело, наполняясь колдовской злостью. Иней оседал громадными струпьями на решётчатых рёбрах крана. Глаз луны сиял пронзительно и тревожно.
Когда варан отскочил, готовясь к новому выпаду, Кречет сказал мне:
— Ты обречён. Не помогут даже русалки.
Сейчас, находясь в ледяном обличье, он говорил размеренно, без насмешки — просто доносил информацию, словно способность шутить отмёрзла вместе с человеческой оболочкой. Желая продлить передышку, я обронил:
— На русалках ты и правда зациклился. Могу только посочувствовать.
— Твоё зубоскальство выглядит жалко.
Он сделал шаг вперёд, но я продолжал:
— Ты мечешься, теряя контроль. Где ты, к примеру, пропадал последние сутки?
Его удар был резок и молниеносен, практически без замаха. Варан находился в трёх-четырёх шагах, но колдун умудрился его достать. Я даже не понял, как это получилось, — то ли удлинилась рукоятка секиры, то ли рука. Или каким-то образом сократилось само пространство.
Остриё лезвия-полумесяца двигалось снизу вверх. Оно не прошло сквозь огненное тело варана, а вонзилось в него, словно тело это обрело плотность. Пылающее создание, оторвавшись от земли, задёргалось и забилось, как червяк на рыболовном крючке. Мне показалось, что я слышу беззвучный крик.
Пламя угасло, переродившись в лёд, и осыпалось мелким крошевом.
— Отвечаю на твой вопрос, — сказал Кречет. — Последние сутки я провёл там, где когда-то всё начиналось. Но это мои дела, в которых ты — совершенно лишний.
Я зажёг ещё одну спичку — резервов по-прежнему было много. Ледяной колдун чуть искривил губы:
— Сделай новую зверушку, давай. С ними интересно играть.
Всё-таки он сподобился пошутить даже в нынешнем чудовищном облике, но аплодисментов от меня не дождался. Я лихорадочно размышлял. Кречет не торопил меня, он знал подоплёку колдовской схватки — чем яснее противник осознает свою беспомощность, тем лучше для победителя.
А в том, что победителем будет он, человек-осколок не сомневался.
Я, впрочем, тоже оценил его силу — и понял, в чём состоит мой шанс.
Один короткий удар, в который я вложусь без остатка.
Только один.
Второй попытки не будет.
Медленно и внимательно я оглядел причал.
— Да, — кивнул Кречет, — тут вокруг камень. Моя территория, не твоя.
— Есть нюанс.
Жар из резерва уже стекался к моим ладоням. Огонёк спички стал густо-багровым, воздух над ним явственно всколыхнулся. Ледяной колдун почувствовал это и напружинился, словно перед прыжком. Он был готов отразить атаку.
Я сунул горящую спичку в коробок, к остальным, и те запылали разом.
На моей ладони раскрылся ярчайший бутон огня — причал осветился как столичная дворцовая площадь.
Кречет выставил руку перед собой — не правую, в которой была секира, а свободную, левую. Раскрыл ладонь, и воздух перед ним стал видимым, уплотнился — частички влаги смерзались в щит.
Этот щит был непробиваемым — во всяком случае, для меня.
И тогда я бросил спички на землю.
На слой чёрной угольной пыли.
Не уверен, что эта пыль, перемешанная со снегом и грязью, загорелась бы от обычных спичек. Но колдовской огонь её подчинил.
Каменные плиты причала вспыхнули. Человека-осколка обвил пылающий смерч. Вой, переходящий границу слышимости, прокатился над зимним портом.
Ледяной колдун рухнул на колени. Его ладонь опёрлась на плиту — и моментально вплавилась намертво. Мраморная фигура, охваченная огнём, срасталась с причалом, теряя человеческие черты.
Жар становился невыносимым — даже для меня. Я попятился, потом побежал. Лишь удалившись шагов на сто, оглянулся.
Пламя распространялось. Такого пожара я в жизни ещё не видел — сгорала уже не пыль, а колдовская сила, источником которой был человек-осколок. Сполохи плясали на плитах, взбирались по каркасу исполинского крана — выше и выше.