— Хозяин, это неправда! Я — ваш преданнейший слуга…
— Ты обвиняешь меня во лжи?
— Нет! Конечно, нет! Я всего лишь…
Колдун выхватывает кинжал, и тот превращается в боевую секиру; сверкает стальное лезвие. Вассал в панике делает шаг назад, но ему уже не спастись. Удар — и тело рассыпается белой каменной крошкой.
В мертвенной тишине колдун чеканит слова:
— Речные твари сдохнут ещё до захода солнца. Те из вас, кто сомневается в этом, сдохнут прямо сейчас. Кому это непонятно?
Молчание прерывает седой крепыш в кожаном доспехе:
— Мы с вами, хозяин, как и всегда. Вы перебросите нас прямо к реке?
— Нет. Русалки наверняка поставили щит. Седлайте коней.
Покинув своё прибежище в скалах, всадники пересекают равнину. Отряд невелик — две сотни клинков, но ощущение хмурой тяжёлой силы висит над ним подобно грозовой туче; земля гудит под копытами. Колдун скачет во главе, молчаливый и сосредоточенно-злой.
Чары подхлёстывают коней, и те мчатся быстрее птицы.
Скоро отряд достигнет реки.
Русалки чувствуют его приближение.
Река изнутри — совсем не такая, как видят её обычные люди с берега. Черпая колдовские силы из водной толщи, ведьмы перекроили пространство внутри неё, расчистили себе место для жизни.
В светлице с текуче-прозрачным сводом стоит шатенка, отказавшая колдуну. Упрямо насупив брови, она говорит пожилой наставнице:
— Я не могла иначе. Ты же видишь, Старшая, он безумен и полон злобы…
— Да, он терпеть не может наше речное племя — но лично к тебе испытывал интерес. Ты могла бы удержать его у черты.
— Неужели ты сама в это веришь? В лучшем случае, я стала бы для него красивой игрушкой. А натешившись, он всё равно попытался бы сделать меня орудием для укрепления своей власти — вот что его интересует по-настоящему…
— В любом случае, гадать поздно. Его нелюбовь к нам теперь превратилась в ненависть. Он снова идёт сюда — и уже не в качестве гостя.
— Я знаю, ты считаешь меня бессовестной эгоисткой. Наверное, я и правда плохая, избалованная, испорченная… Но я не чувствую раскаяния, понимаешь?! Я просто не могу представить себя рядом с этим монстром! Пойди я с ним — и через день-другой полезла бы в петлю… Ах, Старшая, ты мудрее всех нас — так объясни же мне, почему всё настолько сложно и муторно?
Молодая русалка почти кричит; наставница с тяжким вздохом опускается в кресло. Солнечные лучи преломляются сквозь спокойно-мягкие волны, рассеиваясь по комнате.
— Всё сложно из-за того, — произносит Старшая, — что мы, несмотря на наше могущество, по-прежнему остаёмся людьми. Да, девочка, людьми — будь мы хоть трижды речные ведьмы. В этом состоит наша слабость, но и наше спасение тоже…
— Я тебя не понимаю, прости…
— И ненавидящий нас колдун — тоже лишь человек. Беда в том, что избыток силы губит его, вымораживает разум и чувства… У нас такое тоже бывает — пока что, к счастью, в менее уродливых формах… Вообще, я всё чаще думаю, что колдовство в этом мире разлито чересчур щедро, мы оказались попросту не готовы к таким подаркам… Равновесие между водой и льдом, между страстью и камнем перестаёт работать, если основывается только на силе… Чтобы удержаться на краю пропасти, нужно нечто совсем иное…
Голос её слабеет, слова даются с трудом. Шатенка спрашивает испуганно:
— Что с тобой? Тебе плохо?
— Он совсем близко… Тяжесть давит, я не могу её выносить… Впрочем, это неважно — всё равно от меня ничего уже не зависит, я стара и почти бессильна… Мне надо отдохнуть… А ты ступай, тебя ждут…
Глаза наставницы закрываются. Шатенка покидает светлицу и выходит в обширный зал, где собрались другие русалки. Спрашивает:
— Сколько осталось времени?
— Несколько минут, — отвечает высокая, хищно-грациозная ведьма. — Мы готовы — устроим ему достойный приём. Не знаю, на что он вообще рассчитывает с этим своим набегом. Здесь — наши владения, а он — чужак…
Появляется с докладом разведчица:
— Госпожа, враг действует странно. Он направляется не прямо сюда, а в другую точку на берегу. За излучиной, выше по течению.
— Так… — шатенка на миг задумывается. — Там самый каменистый участок…
— Верно, — соглашается высокая ведьма. — Но это ничего не меняет. Возле реки его не спасут никакие камни.
— И всё-таки мне это не нравится… Этот безумец грозил последствиями не только мне лично, но и "всей канаве"… Так он сказал…
— Мы не дадим ему даже плюнуть в воду, юная госпожа. Остановим ещё на подступах.
— Да, ты права. Выходим ему навстречу.
Берег в том месте, где ведьмы появляются из воды, выглядит неприветливо и чем-то напоминает владения колдуна. Трава растёт не сплошным ковром, а куцыми островками; виднеются каменные проплешины.
Над берегом бродит ветер; птичьи крики звучат тревожно.
Конный отряд появляется в поле зрения. Русалки в своих текучих доспехах преграждают ему дорогу.
— Заблудился, колдун?
Шатенка, задавая вопрос, не повышает голос, но её слышат все, кто собрался на берегу. Враг отвечает:
— Я прибыл, куда мне нужно.
— Даже не пытайся лезть в драку. Здесь, у воды, любая из нас стоит десятерых твоих всадников.
— Да, — подтверждает колдун спокойно, — мои люди не смогут дать настоящий бой. Они послужат мне иным способом.
За его спиной поднимается лёгкий ропот. Всадники переглядываются с хмурым недоумением. Колдун неторопливо спешивается и оборачивается к ним:
— Вы сохранили верность, я буду это помнить. Но по отдельности вы слишком слабы, и у меня не остаётся выбора. Ваша служба окончена.
Держа древко секиры вертикально, как посох, он с размаху вгоняет в землю остриё стального лезвия-полумесяца. Короткая дрожь сотрясает берег. Люди, верные колдуну, и кони под ними застывают как вкопанные; их взгляды гаснут, тела пропитываются безжизненно-твёрдой тяжестью.
Их плоть становится камнем.
Эти каменные фигуры теряют индивидуальность, грубеют, будто их уже сотню лет глодает ветер с дождём. Отряд за минуту превращается в истуканов, имеющих лишь отдалённое сходство с конной дружиной.
Сам колдун этой участи избегает, но внешность его тоже меняется. Черты лица проступают резче, глаза западают, кожа бледнеет, делаясь похожей на мрамор. Лезвие секиры теряет блеск — это уже не сталь, а обтёсанный белый камень.
Колдун выдёргивает лезвие из земли — и в тот же миг изваяния, которыми стали всадники, рассыпаются в крошево.
Человек с секирой опять разворачивается к реке и делает шаг.
Сразу несколько ведьм, опомнившись, бросаются на него; в их руках высверкивают водные плети. Он отшвыривает противниц с небрежной лёгкостью; идёт прямиком к шатенке.
Тем временем и сам берег переживает метаморфозу. Каменные проплешины приходят в движение; они ползут по земле как капли масла по сковородке, стягиваясь к предводительнице русалок. Ещё несколько секунд — и та оказывается в центре окаменелой площадки без единого клочка зелени. Другие ведьмы не могут туда ступить — их выталкивает неведомая холодная сила.
На площадку входит колдун. Его голос — тяжёлый скрежет:
— Ты готова принять последствия?
Шатенка растерянна, но старается не показывать страх:
— Можешь убить меня — это ничего не изменит. Река переживёт нас.
— Думаешь? Впрочем, ты всё увидишь сама. Лишь после этого я дам тебе умереть.
Он снова вонзает секиру остриём в землю — точнее, в камень под своими ногами. Держась за древко как за вертикальный рычаг, делает вращательное движение — и площадка, повинуясь этому жесту, тоже начинает вращаться.
Словно шуруп, из почвы вывинчивается скала с трёхэтажный дом, а на вершине стоит колдун с русоволосой ведьмой.
Вокруг скалы спиралью расходятся волны холода. Иней ложится на траву широкими дугами; изогнутые полосы наледи перечёркивают поверхность реки. Русалки у подножья утёса корчатся как от боли; их доспехи начинают крошиться. Ведьмы утрачивают способность к слаженным действиям и, подгоняемые инстинктом, поодиночке бредут к воде. Та принимает их одну за другой, но сама уже неспособна противостоять морозному натиску — и через полминуты покрывается прочной ледяной коркой.
Колдун, наблюдая сверху, кивает:
— Я выморожу эту клоаку до дна.
Но тут происходит сбой.
Лёд, сковавший реку на сотню саженей от скалы, прекращает распространяться — за его кромкой по-прежнему плещут волны, а берег зеленеет травой. Шатенка, воспрянув духом, издевательски произносит:
— Ты, кажется, просчитался. Той силы, которую ты забрал у своих людей, недостаточно, чтобы заморозить целую реку. А других резервов у тебя нет — ну, разве что распотрошишь самого себя. И что-то я сомневаюсь, что у тебя хватит на это смелости…
Колдун поворачивается к ней — и русалка, вскрикнув, отшатывается. В его взгляде уже почти не осталось ничего человеческого; разум погребён под слоями льда, порождённого чудовищным колдовством.
— Не сомневайся, — скрипит колдун, — я пойду до конца, даже если для этого мне придётся вывернуть себя наизнанку. Сегодня вымерзнет и ваш род, и память о нём…
Он стискивает древко секиры. Руки его каменеют, взгляд останавливается. Сила уходит из колдуна в скалу и накрывает берег. Но теперь это не просто мороз и лёд — вокруг, насколько хватает глаз, замирает любое движение, даже ветер.
Пространство над речной долиной теперь напоминает исполинскую глыбу бесцветно-прозрачного янтаря.
Глава 8
Меня разбудил стук в дверь.
Я вскинулся, непонимающе захлопал глазами — и вспомнил наконец, кто я такой и где нахожусь. Оказалось, что накануне я заснул прямо за столом, положив голову на предплечья. Шея, спина и руки затекли невыносимо, мышцы болели. За окном было утро — ещё достаточно ранее, судя по цвету неба.
Покряхтывая, словно столетний дед, я кое-как поднялся и пошёл открывать. Елизавета, войдя, сразу же заметила главное — мои каракули на бумаге:
— Ага, вы что-то всё-таки сочинили? Ну-ка, посмотрим…