— Там всего две строфы.
Она схватила листок, впилась глазами в текст; я смотрел через её плечо. Сейчас, на свежую голову, стихи меня не особенно впечатлили — их главным достоинством была простота. Впрочем, свою функцию они выполнили.
— Но почему так мало? — спросила Елизавета. — У вас тут только завязка — колдун пришёл к речной деве, чтобы с ней объясниться. А дальше?
— Я расскажу вам. Понимаете, ночью я видел сон — необычайно красочный и подробный. Рифмы, похоже, действительно оказались ключом, и прошлое приоткрылось… Я наблюдал всё так, будто сам стоял рядом… До сих пор не пришёл в себя…
— Ну же, Всеволод, не томите! Рассказывайте немедленно!
Сбиваясь, я начал повествование. Она ловила каждое слово — и разочарованно выдохнула, узнав, что сон оборвался в кульминационный момент. Потом стала размышлять вслух, делая паузы и припоминая подробности:
— Получается, между ледяными и водными чародеями всегда была антипатия, природная неприязнь… Ну, вроде как между кошками и собаками… Да-да, дурацкое сравнение, понимаю… Колдун, тем не менее, посватался к речной ведьме, та ему отказала — и антипатия перешла во вражду…
— Да, он свихнулся окончательно, пошёл мстить.
— Кстати, я правильно поняла, что колдовство тогда было только двух видов? Вода — с одной стороны, лёд и камень — с другой? Про огонь, например, вы вообще не упоминали.
— Ну, по крайней мере, старушка-наставница рассуждала о равновесии именно между водой и льдом. И добавила, что этот баланс нельзя сохранить за счёт грубой силы. Молодая русалка её толком не поняла. Я, естественно, тоже…
Елизавета кивнула задумчиво:
— Да, с равновесием — непонятно… Но всё равно ваш сон — очень интересный, он дал кое-какие ответы. Теперь мы хотя бы знаем, почему некоторым людям мерещится, что всё вокруг застывает, как в янтаре… Такие видения были у ротмистра, у Митяя, у магистра Деева… Некоторые люди, похоже, непроизвольно воспринимают те картины из древности… То есть не столько картины даже, сколько ощущения… Родовая память, в каком-то смысле… Ну да, Кречет мне однажды так и сказал — Митя, дескать, придавлен памятью…
— У меня тоже было нечто подобное — ещё до сегодняшней ночи, я имею в виду. Позавчера приснилось. Я тогда не придал значения — думал, просто ночной кошмар. Мне ещё показалось, что заморозка исходит из определённой точки за горизонтом. А теперь вот сопоставляю и вижу — примерно там находится место, где жил тот древний колдун. Ну, скальный массив у моря.
— А этот массив ещё существует? Я ведь не на острове выросла, поэтому и не в курсе.
— Да, существует — я просто не знал, что у него такая история. А так — довольно живописное место. Можно на корабле доплыть — вдоль берега, на запад от порта.
Лиза вдруг подскочила, словно ужаленная:
— Постойте! Кречет ведь тоже плавал в ту сторону — как раз перед смертью, накануне драки в порту! Значит, в тех скалах — до сих пор что-то важное! Надо непременно там побывать! Сегодня же, не откладывая!
— А как же Виктуар?
— Сначала — к Виктуару, потом — туда! То есть вы можете, конечно, остаться…
— Лиза, вы опять за своё? Я не отпущу вас одну — это ведь всё-таки не в парк на прогулку съездить…
К дому студента мы добрались через четверть часа. По дороге я пытался представить, как будет выглядеть наша встреча. Лиза выхватит из сумки стынь-каплю и бросится к Виктуару, а тот кинется наутёк? Об этой воображаемой сцены мне заранее становилось неловко.
Но всё оказалось проще. Давешний садовник, который с восходом солнца снова принялся за работу, узнал нас и доложил, что молодой хозяин не возвращался. Это известие Лиза восприняла спокойно — её уже захватила мысль о поездке к колдовским скалам.
Погода благоприятствовала — прогретый воздух, наполненный предчувствием лета, продолжал накатывать с юга. Сев на паром, мы пересекли Медвянку, после чего направились в морской порт. Извозчик нам попался толковый — услышав, куда мы собираемся плыть, он заверил, что знает нужный причал и докатит без промедления. Сидя на облучке, он то и дело оглядывался, улыбчиво щерил бородатую ряху и поводил рукой, приглашая полюбоваться видом.
Безоблачное небо распахивалось над индиговым морем. Даже дымы из судовых труб не портили панораму — они поднимались ввысь как стволы в эбеновой роще, а между ними белели парусные бабочки яхт.
Идиллия нарушилась лишь однажды, когда повозка миновала то место, где прежде располагался кран-переросток. Конструкцию, пострадавшую при пожаре, давно уже демонтировали, но след от огня по-прежнему лежал на причале чудовищной чёрной кляксой. Лиза, увидев эту картину вздрогнула и поёжилась; мне тоже стало не по себе.
Прогулочный пароходик, к которому нас доставили, был неказист и мал; краска на бортах и на кожухах, прикрывающих гребные колёса, основательно облупилась. Название "Буревестник" подходило ему как скаковое седло — телёнку.
Капитан любезно подтвердил нам — да, рейсы выполняются ежедневно вдоль побережья, до западной оконечности острова, где торчат те самые скалы. Там имеется удобная бухточка, а также трактир, в котором кормят туристов. Дорога в один конец — четыре с половиной часа.
Я принялся мучительно размышлять, как быть с расходами на билеты, но Лиза, угадав мои мысли, достала из мешочка червонец и шепнула мне на ухо, что заплатит сама, потому что поездка — её затея. А если я буду протестовать, то она, Лиза, прекратит со мной разговаривать.
— У меня теперь всегда есть заначка, — сообщила она, невесело улыбаясь. — Дядя чувствует себя виноватым и деньги сразу даёт, как только я попрошу. Тем более что он всё время в подпитии…
Ровно в девять, приняв на борт десятка три пассажиров, пароходик отчалил. Выбравшись из акватории порта, он зашлёпал неожиданно резво. Елизавета, перегнувшись через фальшборт, посмотрела, как вспенивается вода, и сказала:
— Вёрст двадцать, пожалуй, делаем в час.
— По-моему, все двадцать пять. Может, паровая машина усилена колдовством.
— Да, похоже на то… Хотя, если вдуматься, это довольно грустно — как измельчали чары по сравнению с древностью. Раньше они мгновенно переносили человека за много вёрст, а теперь только чуть-чуть ускоряют судно…
— Слишком мощные чары опасны. Вспомните, что натворил ледяной колдун.
— С этим я и не спорю. Тут всё опять возвращается к пресловутому равновесию. Как надо его поддерживать, чтобы не случалась всякая жуть? Наши правители безостановочно копят силу, концентрируют её у себя, но научные опыты с колдовством ограничивают. По принципу — как бы чего не вышло… Учёные перебирают то, что и так известно, а если какой-нибудь энтузиаст выходит за рамки, ему сразу кричат — не смей! А то и вообще… Взять хотя бы моих родителей…
Она сбилась и махнула рукой. Я молча ждал продолжения.
— Понимаете, Всеволод… И мой отец, и мама, пока их не отправили в ссылку, были как раз такими энтузиастами. Не академическими учёными, нет, а просто людьми, которые увлекались чарами. Природный дар у них — так себе, зато интереса к теме — хоть отбавляй. Они покупали книги, редкие амулеты, знакомились с мастерами — в том числе и с опальными… В общем, в конце концов наверху решили, что родители заигрались. Теперь они — на Зыбучем Мысе…
Мне оставалось только вздохнуть сочувственно. Зыбучий Мыс был лютейшей глухоманью на юге материка, куда ссылали провинившихся носителей дара со всей империи. Чары там не действовали вообще (из-за каких-то природных, толком не прояснённых факторов), а люди быстро хирели; дольше десяти лет никто не протягивал. Стоит ли удивляться, что родители предпочли отдать дочь на попечение родственника…
— Когда дядя подбирал мне наставника, — вновь заговорила Елизавета, — он взял самого благонадёжного и серьёзного, чтобы тот не научил лишнему. К счастью, магистр Деев, несмотря на своё занудство, оказался неплохим стариканом. Я постепенно к нему привыкла, стала по-настоящему доверять… Он искренне старался помочь, когда встал вопрос, есть ли у меня способности к чарам… И его из-за этого едва не убили…
— Лиза, вы опять вините себя без всякой причины. Вы всего лишь юная девушка, которая пытается во всём разобраться. Все эти русалочьи тайны, древнее колдовство — тут растеряется любой взрослый…
— Спасибо за утешение, Всеволод. Просто эта история со стынь-каплей тянется слишком долго. Лето, осень, зима, теперь вот весна в разгаре, а у меня по-прежнему ощущение, что передо мной — стена. Такая, знаете, крепкая, но тоскливая булыжная кладка, и я в неё тычусь носом. Ещё и колдун поблизости крутится, вокруг которого тоже камень и лёд. Прямо каменный год какой-то…
— Ну, — попытался я пошутить, — раз уж все четыре сезона уже сменились, то, по законам драматургии, должна вот-вот наступить развязка. Стена развалится, и мы с вами поймём, что за ней скрывалось.
— Вашими бы устами…
Бежали минуты, ползли часы — мы продолжали свой путь на запад. Холмистый берег проплывал мимо нас, сверкая молодой зеленью. Солнце поднималось всё выше; косая тень от трубы скользила по волнам. Пассажиры, смеясь, бродили по палубе, садились за столики, заказывали лимонад и вино, а я пытался предугадать, что ждёт нас в финале этого путешествия…
Скалы появились на горизонте во втором часу пополудни и стали быстро расти в размерах. В ярком солнечном свете они не казались мрачными — скорее, от них веяло древней равнодушной усталостью.
Один из утёсов, как и в недавнем сне, возвышался над остальными, напоминая рукотворную башню. Но "башня" эта была изрядно побита временем — её силуэт утратил хищную резкость, скруглился по краям, порождая ощущение дряхлости. Хотя, возможно, всё дело было в не слишком удачном ракурсе.
Кроме трактира на берегу имелась убогая сувенирная лавка, где продавали морские раковины и морские же синеватые голыши с причудливыми разводами, а также игрушечные остроги с костяными зубцами. Двое пацанят (по виду — братья-погодки) бросились к путешественникам, предлагая себя в качестве гидов.