а — я очнулась и сразу же поняла, ощутила каким-то образом, что вам плохо… Что вы уже умираете… И побежала прямо сюда…
Она говорила — и слёзы текли по её щекам, как талые ручейки.
— Дверь у вас была незаперта, я вошла… Вы почти не дышали, но я знала — стынь-капля должна помочь… Такое ведь уже было — с Митей, с учителем… Даже с ротмистром, которого я в тот момент ненавидела… И видите — удалось…
— Удалось, — повторил я эхом.
С некоторым трудом поднялся с кровати — мешала слабость, хотя в остальном самочувствие было вполне удовлетворительным; даже голова не болела. Подойдя к окну, я распахнул створки и устроил сквозняк, чтобы комната быстрее подсохла. Над кварталом висела серая набухшая туча, но дождя ещё не было.
— Если б вы только знали, — продолжала Елизавета, — как мне стыдно за то, что я наговорила бедному Виктуару… Теперь-то я вижу — он ни при чём… А его ледяная рвота — это просто выходили остатки силы, которую Кречет осенью через него пропустил… Я в саду у Светы устроила Виктуару нервную и колдовскую встряску, вот и пошла реакция… В общем, этот след — ложный… И получается…
— Да, Лиза, — со вздохом подтвердил я. — Получается, что вы — ледяная ведьма. Поверьте, мне тяжело это говорить, но больше ничего в голову не приходит. Сейчас у вас прояснение, вы не дали мне умереть, и я должен сказать спасибо… Только вы ведь и сами уже догадываетесь, что может случиться дальше…
Она уныло кивнула:
— Если прояснение кончится, то продолжится трансформация… Чтобы я стала такой, как Кречет… Но я не желаю! Слышите, Всеволод? Я отказываюсь! Такая сила мне отвратительна!
Стынь-капля в её руке мигнула, как свечка на ветру, и погасла. Заметив это, Лиза понурилась окончательно:
— Я, пожалуй, пойду…
Ответить я не успел.
Незнакомый голос бесстрастно произнёс от двери:
— Притормози-ка, барышня.
Рассмотрев говорившего, я тряхнул головой, будто надеялся, что проснусь ещё раз. Но нет — всё по-прежнему происходило въяве.
На пороге стоял молодой матрос с "Буревестника".
Мне подумалось — теперь-то градус абсурда достиг критической метки.
Потом вспомнилось — а ведь я видел паренька на пароме, но решил тогда, что почудилось. Значит, он за нами следил — вот только зачем?
Матрос тем временем продолжал:
— Ты, Лиза, девка красивая, не поспоришь, но дурковатая. Мозгами-то пораскинь — какая ты, к псам, ледяная ведьма, если стынь-каплю с собой таскаешь?
— Что тебе надо? — спросил я. — Кто ты вообще такой?
— А ты, Сева, помолчи пока. Так вот, Лизавета, что я тебе скажу — колдовство в тебе я почуял сразу, как только ты на борт поднялась. Только колдовство это — никакое не ледяное. Уж я-то разбираюсь, поверь… Может, русалочье? Тоже нет — русалки по-другому воняют…
Речь его была глумлива по смыслу, но произносилась ровным, спокойным тоном — словно эмоции отключились, а словарный запас остался. Этот контраст пугал меня почему-то больше всего.
— Короче, — подытожил матрос, — стало мне любопытно, и решил я за вами проехаться через реку. Правда, замешкался, когда с парома сошёл — вы уже на конку запрыгнули. Пришлось поплутать несколько часов, но нашёл-таки, вынюхал. Когда ты стынь-каплю тут засветила, от неё на полгорода вонь пошла. Ну и вот он я, здрасьте…
— Угу, — пробурчала Лиза, — шустрый ты парень.
Он неожиданно хмыкнул:
— Шустрый? Да, мне уже говорили.
Елизавета вздрогнула, вперив в него взгляд:
— Стоп, ну-ка погоди… Кто тебе говорил такое? Приезжий с материка, имевший огненный дар? Вижу, правильно угадала… И возраст подходит…
— Ишь ты, соображаешь всё-таки. А огневик, конечно, та ещё сволочь.
— Значит, ты и есть шустрик, которого ротмистр таскал за собой… Да, кое-что теперь мне понятно… Он сунул тебя в ледяной капкан… Ты там провисел недолго, но всё равно пропитался этим льдом-камнем…
— Это уж точно — пропитался по самое "не балуйся". Еле откачали потом.
— И когда Кречета убили, ты оказался самым подходящим резервуаром, чтобы принять его поганую силу. Ты — новый носитель, очередной ледяной колдун… Ты, а не я… Но тогда…
Она замолчала, наморщив лоб, а матрос сказал:
— Тут дело такое, барышня. О себе-то я уже вспомнил много, но пока что ещё не всё. Память — она штука мутноватая, прорастает не сразу. Если к скалам наведываться, то чуть быстрее идёт. Вот я туда и плаваю, устроился специально на прогулочную лоханку… В общем, разберусь помаленьку. А вот кто ты такая — это и правда загадка на сто рублей. Так что давай-ка мы прямо сейчас и выясним…
Лицо его изменилось, превратилось в белую маску с острыми сколами. Он сделал шаг вперёд, оказавшись прямо напротив Лизы, и мне вспомнилась картинка из сна, где колдун напал на русалку.
Воспоминание это походило на вспышку, которая высветила самые дальние уголки моего сознания. Даже мои ничтожные, смехотворные способности менталиста на миг будто встрепенулись — и Лиза вздрогнула рядом. Судя по всему, она уловила мой невольный ментальный импульс, восприняла от меня картинку.
Я дёрнулся навстречу матросу, желая заслонить от него девчонку, но понял, что сдвинуться не могу; воздух, став камнем, сковал меня.
На Елизавету, к счастью, этот камень не действовал. И вообще, она, как ни удивительно, уже не выглядела испуганной. Наоборот, лицо её стало отрешённо-спокойным, словно она теперь точно знала, что делать.
Помедлив секунду, девочка шагнула навстречу человеку-осколку.
А затем коснулась его — прямо напротив сердца.
Она отдавала силу — в точности, как речная ведьма из сна.
Силу, которую колдун не сможет принять — и должен будет отторгнуть вместе со своей собственной.
Он передёрнулся и скрючился в спазме.
Способность двигаться вернулась ко мне, и я поспешно оттащил Лизу.
Мы стояли и наблюдали, как колдуна выворачивает наизнанку посреди моей многострадальной каморки.
Потом мы услышали шуршание дождя за нашими спинами. Тугие струи, втягиваясь в окно, свивались в полупрозрачную человеческую фигуру, на изгибах которой мерцали блики рассвета. Русалка сказала Лизе:
— Ты сделала это, девочка. Только так его можно одолеть — оставить в живых, но лишить способностей к чарам.
— Почему вы молчали всё это время? — хмуро спросила Елизавета. — Почему не сказали сразу? Не помогли? Я как дура терзалась, ломала голову…
— Дар вызревал в тебе.
— Это продолжалось чуть ли не год! Я едва не свихнулась…
— Чтобы получить эту силу, ты должна была четырежды сделать выбор — летом, осенью, зимой и весной. Выбор в пользу жизни. И ты его сделала, не дав умереть четырём друзьям. Четыре сезона, сменяющие друг друга, — природный круговорот. Пройдя сквозь него, ты стала такой, как есть. Повторяю — это было твоё и только твоё решение, никто тебе его не навязывал.
Лиза не ответила — размышляла, упрямо сжимая губы. Расколдованный шустрик отполз к противоположной стене и таращился очумело. Я осторожно спросил:
— А почему сама Лиза была сегодня… ну, тоже такая, заиндевелая? Я даже решил, что это она — ледяная ведьма…
— Чтобы растопить лёд, нужно сначала его прочувствовать, ощутить своим естеством. Иначе колдовство не сработает.
— Это и есть ваши русалочьи чары?
— Это сила воды, но она — не чисто русалочья. Если сказать точнее, она вобрала в себя все современные виды чар — через тех людей, которым девочка помогла. Сейчас вообще всё делается иначе, чем в старину. Нужно гораздо больше времени и усилий — запасы колдовства в мире оскудели. Поэтому и потребовался целый годовой круг, овеществлённый символ продолжения жизни… В общем, девочка — не русалка. Она получила совершенно особый дар и сумела распорядиться им так, как нужно…
Сделав паузу, прозрачная гостья грустно добавила:
— Ну а мы, русалки, давно растеряли былую силу — не можем даже отойти от реки, если нет дождя. Максимум, на что мы теперь способны, — это выкрасть стынь-каплю из дворцового сейфа и вернуть её настоящей владелице…
Шустрик, сумев наконец-то подняться на ноги, по стеночке добрался до дверного проёма и выскочил в коридор. Я, проводив его взглядом, спросил:
— А что это вообще такое — стынь-капля? Откуда она взялась?
— Это осколок той самой реки из древних времён, которая сначала застыла, а потом была расколдована. Напоминание, что даже камень может растаять.
Будто в подтверждение её слов, пластина, которую до сих пор держала Елизавета, раскрошилась на множество беловатых крупинок — и те, просеявшись на пол, превратились в капли воды.
— Да, вот так. Талый камень, — сказала гостья.
— Без него Лиза не сумела бы колдовать?
— Он просто помогал, был подручным средством. Ну или катализатором, если тебе по душе красивые термины. Маленький полезный реликт…
Она вздохнула, и в её голосе опять прорезалась грусть:
— По сути, русалки и ледяной колдун — тоже не более чем реликты, только живые. Осколки давно забытой эпохи, образно выражаясь…
— Люди-осколки? — переспросил я.
— Вот-вот. У Каменноголового, например, это прямо-таки на лице написано…
— А этот Каменноголовый — он ведь опять попытается где-нибудь прорасти?
— Теперь уже не так скоро — в следующем поколении, лет через двадцать. И защитница будет уже другая.
— А как же Лиза?
— Она уже сделала, что могла. Отдала приобретённую силу, чтобы остановить колдуна, и теперь может просто жить. Вот, собственно, и всё, что я хотела сказать.
Русалка развернулась, чтобы уйти. Я, однако, не унимался:
— Почему вы храните всё это в тайне? Про то, как победить колдуна? Почему не расскажете хотя бы нашим правителям?
— Мы пробовали, но это не помогло. Им почему-то трудно понять, что сила — не самоцель.
Речная ведьма сделал шаг к окну, и дождь потянулся к ней. Я открыл рот для очередного вопроса, но она качнула головой:
— Прощай, сочинитель. Прощай и ты, девочка.
Призрачная фигура исчезла в весеннем ливне — а тот, похлестав ещё с минуту, выдохся и утих. Какое-то время мы с Лизой стояли молча, потом я оглядел комнату и сказал: