Какое-то время мы молчали. Затем Берти встал и хлопнул ладонями по столу.
– Так, ладно! Это всё надо обдумать. Пойдёмте спать. Утро вечера мудренее. Тинави, гребень с тобой, всё в порядке? Я могу тебя покараулить, если нужно.
– Всё хорошо, – отрицательно покачала головой я. – Спасибо.
Но когда мы разошлись по комнатам, я не смогла заставить себя лечь – это казалось каким-то предательством. Какое-то время помаявшись, я спустилась обратно на первый этаж.
А полчаса спустя туда также с тяжким вздохом вернулся Берти.
Что касается Корвина – он как тихонько сидел на первом этаже весь вечер, так там и оставался. Более того, ворон предугадал, что мы вернёмся: и умудрился когтем нажать кристалл, зажигающий огонь в жаровне, на которой стоял чайник.
Боги, ну какая же мудрая птица.
Не сговариваясь, мы с Берти устроились на диване напротив окна. В доме лишь тлели угли в камине и слабо светились тёплые соляные камни, и эта мягкая темнота позволяла в полной мере оценить снежную сказку, царившую за окном.
– Конечно, Морган прав, – вздохнула я. – У всякого действия есть последствия, и мы не можем не признавать этого и отказываться платить по счетам просто потому, что нам очень хочется поиграть ещё и бесплатно. Системы так не работают. Это знают все. С этим невозможно спорить. Но в то же время, – я покачала головой, – мне кажется, должна существовать какая-то другая, более гуманная цена…
Берти только задумчиво слушал меня, не перебивая.
– Да, Силграс всё это затеял, – продолжала я, споря с невидимым оппонентом. – В этом смысле третий вариант звучит справедливо. Но, Берти, я не могу перестать думать о том, что, будь это не Авалати, а кто-нибудь из моих близких, я бы в лепёшку разбилась, чтобы не допустить такого расклада. И плевать: виноват человек в чём-то или нет. Я бы нашла способ. Не сдалась! А у Силграса нет никого, – в моём голосе зазвучала ярость. – Одиночество стало его проклятием ещё тогда, триста лет назад, и сейчас лишь усугубилось. Никто в целом мире не собирается врываться к нам с криком: «Постойте! Что бы вы там ни считали, его нельзя убивать!» Такая цена никому, никому не кажется слишком высокой, и у меня просто разрывается сердце оттого, что никто не планирует защищать его, безрассудно выступая против беспощадной логики! Никто, Берти!..
Мой голос сорвался. Я не знала, как продолжить, потому что мои следующие слова должны были прозвучать ужасно наивно.
Голден-Халла догадался:
– Ты хочешь сама стать таким человеком, да?
– Да. Именно так! Защитником последнего рубежа для Силграса. Считай, адвокатом из Правого ведомства, который берёт под опеку человека, совершившего преступление, и всё же борется за него до конца. Я уверена, что существуют ещё пути, не такие кровавые. И я буду искать их до последнего – и сделаю всё, чтобы ты или Морган не убили Силграса. Прости, если стану тебе врагом.
Голден-Халла пристально всматривался в меня своими ярко-синими глазами. Потом улыбнулся уголками рта и кивнул:
– Я за. Будь его защитником, Стражди. Но не надейся, что в этом деле я стану твоим противником-прокурором. Было бы интересно, конечно, однако я разделяю твою позицию – и потому буду играть на той же стороне. Я собираюсь сделать всё возможное для того, чтобы жизнь победила смерть, потому что знаю: вселенная, хоть и любит правила, не увлекается садизмом. Возможно, в нашей ситуации есть ещё выходы. И если есть – мы их найдём.
От того, каким спокойным и уверенным тоном Берти сказал это, я почувствовала, что с моего сердца упал какой-то очень тяжёлый камень.
Да, именно так. Не максималистичные лозунги в стиле «мы всех спасём», но и не смиренное «подписываемся под условиями». Мы прощупаем и изучим эту игру со всех сторон, заглянем под крышку, повертим, покрутим, мы будем дерзкими и упрямыми, хитрыми и лукавыми, непредсказуемыми, шустрыми, наглыми… Мы сделаем всё, что можем, держа перед внутренним взором высокую цель – и лишь затем, если вариантов всё-таки не окажется, признаем нынешний расклад. Ведь лучше верить – а потом проиграть, чем изначально готовиться скорбеть.
Почувствовав облегчение от принятого решения, я вздохнула и, расслабленно откинувшись на спинку дивана, робко улыбнулась Голден-Халле, радуясь, что он понимает. Из-за леса на небо поднималась луна.
В её молочном свете пейзаж за окном проступил во всей красе. Вспыхнули белым барханы искрящегося снега, стал очерченнее и строже лес, дремлющий под своим сахарным одеялом. Пляшущие магические огоньки с любопытством потянулись из чащи на опушку.
А наверху озарилось небо: манящее, бездонное, полное обещаний. То же самое небо, на которое, возможно, сейчас смотрят мои друзья в Шолохе. Летнее небо – во что совершенно не верится здесь, в вечной зиме – со звёздами, крупными, как бриллианты в диадеме эльфийской владычицы. Перламутровая тропа Млечного Пути так и шепчет: вперёд, вперёд… Что бы ни случилось – вперёд.
Вселенная открыта для тебя, искатель.
Последние слова я едва слышно шепнула вслух.
– Да, – так же тихо ответил Берти и улыбнулся.
23. Князь Нежити
Я помню своего подчинённого Берти в те времена, когда он ещё был юным хулиганом и крайне жёстко давал отпор обидчикам. Он и сейчас умеет делать это, но… только после того, как даст противнику несколько шансов одуматься. Боюсь, такое милосердие не доведёт его до добра.
Утренний свет в горах был похож на лисицу: тёплый и рыжий, он стремительно пробежал по лесу, по снежной пустоши, по холму, на котором стоял дом Моргана, затем с любопытством заглянул в окна и, рассудив, что это хорошее место, обосновался внутри.
Млея под тающими, будто тёплое масло, лучами солнца, Берти заварил чай, пахнущий мёдом и ромашкой, погладил на прощанье Корвина и отправился в Соловьиную Песню. На этот раз он честно предупредил Тинави и Моргана о своём уходе. Они вроде как даже поняли, о чём он, хотя тот и докладывался им, пока они бессовестно дрыхли: Моргану – стоя прямо над ним, но на сей раз не шёпотом, а громко и чётко (чтобы тот опять не решил, что Берти – призрак), а Тинави – вежливо от порога, приоткрыв её дверь.
На всякий случай на первом этаже Голден-Халла оставил ещё и записку: «Мой план на день: добиться значительного прорыва в деле о Хеголе Тоффе. Вернусь вечером». А потом, подумав, добавил ещё одну: «Вы классные. Пожалуйста, не поубивайте друг друга!» И – для красивого числа – третью: «Морган, ты не в курсе, но тебе Тинави расскажет: мы с ней поклялись на мизинчиках, что до самого конца будем искать ещё идеи касательно Силграса. Здорово, если ты, со всей мощью своего интеллекта, присоединишься к нам. Без обязательств: третий вариант никуда не девается».
В деревне Берти первым делом направился в булочную «Гвоздика и кориандр» – эпицентр слухов по утрам, когда добрая половина жителей забегала туда за свежими булочками и багетами.
– Господин Берти! – ахнула Патти. – Вы всё-таки вернулись! А я догадывалась, что так и случится. Доктор Морган передал вам трдельник от меня?
– Ого, а должен был? Вот зараза. Не передал. Сам сожрал, наверное. Как твои дела, милая?
Берти прихватил такую же, как принято у местных, крохотную чашечку кофе – он любил мимикрировать – и устроился на высоком табурете. В ходе лёгкой беседы с госпожой Вареши он с некоторым удивлением выяснил, что его друг-мизантроп недавно приходил поболтать с булочницей.
«Обалдеть, – подумал Голден-Халла. – Он послушался моего совета! Боги-хранители. Я что, власть над ним имею?»
– Слушай, Патти, – решив, что пора перейти к делу, сыщик слизнул сливочные усы, оставшиеся после поглощения ванильной трубочки, и понизил голос: – А ты что-нибудь знаешь об отшельнике-колдуне по имени Голат?
Госпожа Вареши не успела и рта открыть, как сзади, от витрины, у которой сидело двое местных охотников, раздалось важное:
– Мы знаем! Ещё как знаем! Как не знать Голата?
«Так я и думал, – про себя хмыкнул Берти. – Подслушивают – и даже не стесняются этого. А ещё скучают. Идеально!».
С благословения Патти он пересел к говорливым охотникам. Булочнице всё равно нужно было заняться клиентами, которые потянулись нескончаемой зевающей вереницей, едва колокол на часовой башне пробил девять утра.
– Этот отшельник раньше жил здесь неподалёку, – неспешно докладывал пожилой охотник с окладистой курчавой бородой. Его звали Лоччо. – Лет десять назад, наверное, переехал.
«Ура! – Берти мысленно улыбнулся. – Я так и знал, что деревня, о которой рассказывала Нив, окажется именно Соловьиной Песней. Весенних зон в Седых горах не так уж много, а эта – неподалёку от телепорта, что было удобно для Голата. И, в конце концов, всем известно, что мир тесен. А горы ещё теснее, как бы оскорбительно для них это ни звучало…»
– Мутный он был, конечно, нелюдимый, – обстоятельно продолжал Лоччо. – Приходил в деревню дай небо раз в дюжину дней, чтобы еды купить. Всё молчал, всегда в низко опущенном капюшоне, дружбы ни с кем не водил.
– Одно слово: затворник! – бойко встрял второй охотник по имени Крафи. – Только нежитью своей и интересовался.
«Ну, я бы скорее удивился, скажи они, что он был местным заводилой… – подумал Берти. – Хм. Всегда в капюшоне. Может, он бывший преступник, убийца, поэтому скрывал лицо? Его погоня за нежитью слишком уж маниакальна. Он просто любит убивать? Или он раскаивается, пытается замолить страшный грех, потому и отдал всего себя этому грязному делу? Или и то и другое сразу, хм…»
Вслух Голден-Халла спросил:
– А где именно жил Голат?
– Да в пещере у Медового луга: говорим же, отшельник истинный. И как он там не мёрз ночами!
Крафи заговорщицки наклонился к сыщику:
– Но ты туда не ходи, чужестранец! После того как Голат уехал, её как будто что-то охраняет.