Обитавшая на той стороне зима накинулась на нас, больно щипая за щёки. Искрящийся снег, ослепительное холодное солнце над капканом древних гор, силуэты волков на скалах и суровые ели в белых мундирах – это снова была сказка, которая восхищала меня и в то же время отталкивала. Чужая сказка для моего слишком летнего сердца. Но какая же строгая и красивая!
Минут десять спустя мы поняли, что умудряемся плутать посреди, казалось бы, пустоши… Это означало, что Долина уже где-то здесь и чары Силграса Авалати вовсю защищают её от гостей.
Тогда мы разделили ключи для входа в заколдованную деревню: Хегола взял разбитые песочные часы, а мы – пуговицу. Я запрыгнула Берти на спину, потому что по идее один ключ был рассчитан на одного гостя.
– Приюти нас, владыка горных дорог, – поудобнее обхватив меня за ноги, сказал Голден-Халла на стародольнем языке.
– Приюти нас, владыка горных дорог, – повторил за ним Тофф.
Часы и пуговица вспыхнули серебряным светом, и вот впереди, под заснеженным холмом, нам неожиданно открылась деревня. Изящная и уютная, с высоким забором и острыми коньками крыш – Долина Колокольчиков, ровно такая же, какой мы увидели её в первый раз.
Рядом со мной раздался судорожный короткий вздох, почти всхлип. Но когда я повернулась к Хеголе, его лицо снова было бесстрастным.
– Скоро пойдёт снег, – он указал на громадную тёмную тучу, выступающую из-за горизонта. – Давайте поторопимся.
39. Тем временем Силграс
Плачьте, непрощенные,
Вставайте с колен, отчаявшиеся,
Час близок.
Долина Колокольчиков потерялась в снегопаде, как в безвременье.
Всё было каким-то миражным из-за этой закладывающей уши тишины, свинцово-серых комьев набухшего тучами неба, медленно опускающихся на пустые улицы снежинок. Силграсу, сидящему на подоконнике в своей спальне, начинало казаться, что это сон.
Что на самом деле он, как и было заведено природой, давным-давно ушёл в чертог Осколрога, свернулся калачиком в самом сердце горы и спит, а хрустальные колокольчики серебристо звенят у него над ухом, овеществляя собранные в них воспоминания…
Но в этот раз он прокололся и собрал лишь смерть.
«Как патетично», – хмыкнул бы Хегола.
Авалати приложил тыльную сторону ладони ко лбу. Кожа была раскалённой. Голова ныла, по организму расползалась тошнотворная слабость, его лихорадило – после вчерашнего боя с варгами Силграс умудрился банальнейше, позорнейше заболеть. Он думал, что за ночь пройдёт само, но не тут-то было. Организм требовал использования магии и просто так не собирался излечиваться.
Надо поскорее сварить зелье, сбивающее жар.
Он спрыгнул на пол, накинул чёрную мантию и, выйдя из избы, направился к трактиру Гедвиги – у неё в подвале имелся отведённый Силграсу закуток, где он сушил целебные травы.
Снуи не было в деревне. Он до пепла серьёзно воспринял свою миссию по патрулированию окрестностей, и Авалати поймал себя на том, что вместо благодарности умудряется испытывать сожаление: на самом деле ему бы хотелось, чтобы Уайли побыл с ним в этот последний перед полнолунием день.
Но о таком ведь не попросишь.
«Вообще-то попросишь», – возразил бы Хегола.
Бредя по пустынной улице, Силграс набросил на голову капюшон. Он определённо сошёл с ума, раз всерьёз ведёт разговоры с Тоффом не только во снах, но и наяву. Ещё немного, и Тофф начнёт ему мерещиться.
О. Смотрите-ка. Уже начал.
Авалати остановился в начале узкого переулка, который все называли Злопамятным (у селян было принято выцарапывать анонимные послания своим обидчикам на стенах местных домов – к вящему неудовольствию их хозяев), и прищурился, вглядываясь в тёмную фигуру, идущую к нему под снегопадом.
«Как всегда, с луком за спиной», – устало подумал Авалати и уже собирался свернуть в проход между домами, но в итоге остался на месте. Ему захотелось досмотреть, как будет вести себя галлюцинация.
Вдруг иллюзорный Хегола начнёт разговаривать и будет делать это так убедительно, что получится представить, будто всё по-настоящему? Чем не подарок от горячки?
Достав из складок мантии припасённую булочку в вощёной бумаге, Силграс начал разворачивать её, наблюдая за тем, как наваждение в виде Тоффа приближается к нему широким шагом, оставляя на скрипящем снегу глубокие следы.
Одуревшее от жара подсознание Силграса превратило Хеголу в какое-то нечеловеческое существо. Интереса ради переключившись на зрение альва, Авалати увидел фантастический пылающий силуэт, то ли чёрный, то ли золотой – такому было бы самое место в древних поэмах, написанных на мёртвом нитальском языке. Он моргнул, возвращаясь к обычному зрению, оценил то, каким бруснично-багряным цветом его воображение наполнило глаза Хеголы, и откусил булочку, задумчиво продолжая созерцать морок.
Меж тем тот подошёл к нему вплотную и остановился. «Сейчас развеется», – мысленно вздохнул Силграс. Но не тут-то было. Наваждение никуда не делось, лишь с крайне странным выражением лица посмотрело на Авалати.
А потом сказало:
– Меньше всего на свете я ожидал, что во время нашей первой после всех этих лет встречи ты будешь есть.
– Даже голос как настоящий, – оценил Силграс. – Скажи ещё что-нибудь.
Иллюзорный Тофф вскинул брови:
– Ты издеваешься?
– Очень похоже, – одобрительно пробормотал Авалати и снова прижал руку к полыхающему лбу, к щекам, к шее…
Наваждение схватило его за ворот мантии.
– Силграс, – с нажимом сказало оно. – Это я. Хегола Тофф. Староста этой деревни. Твой напарник – или соперник, или друг – пожалуй, всё вместе. Но я точно не видение, что бы там ни примерещилось твоей дурной башке.
– Ты же умер.
– Ну да, есть такой нюанс, – процедило наваждение, готовое, кажется, выйти из себя. – Боги. Я и забыл, как ты бесишь.
– Во снах ты ведёшь себя милее, – покритиковал галлюцинацию Авалати.
И вдруг он увидел, что в переулке, оказывается, находятся ещё двое людей. Его помощники – Тинави и Берти в своих ярких одеждах, заметных издалека. Голден-Халла сжимал в руках деревянный сундук.
– Привет, Силграс, – обеспокоенно помахала Тинави, столкнувшись с ним взглядом. – Мы вернулись. А ты, кажется, не очень хорошо себя чувствуешь, да?
Камень окаянный! Но ведь его фантазии незачем представлять Ловчую, а значит…
Булочка выпала из руки Авалати. Он неверяще поднял глаза на бескровное, серьёзное лицо Хеголы перед собой.
– Ну наконец-то дошло, – язвительно заметил Тофф.
Вечером Силграс сидел в комнате, обняв себя за колени и бессмысленно таращась в стену. Всё изменилось в одночасье. Всё.
После встречи в переулке они с Хеголой долго разговаривали в трактире.
– Завтра в полночь ты заберёшь мою душу.
– Размечтался. Я не буду делать этого. У меня другой план.
– Ты должен мне, Силграс. Ты задолжал мне до пепла много. И я хочу, чтобы ты расплатился именно так.
Естественно, Авалати не собирался идти на поводу у Тоффа. Хегола глупец, если думает, что Силграс использует его искру для ритуала. Но то, что Тофф всё ещё бродит по этому свету, что останется в Долине… Силграс даже в самых смелых мечтах не мог надеяться на такой исход.
Тогда, в трактире, он оставил последнюю реплику Хеголы без ответа.
– Добрый грог для плохой погоды, – сообщила вместо него призрачная Гедвига, принеся им кружки с пряным, пахнущим гвоздикой и вишней напитком.
И вот Хегола сказал, что хочет прогуляться, а Силграс остался наедине с Тинави и Берти, которые всё это время тоже были рядом, неловкие и тихие, как гости на похоронах малознакомого человека.
– Можно мне ещё раз посмотреть на сундук? – попросил Силграс, и Берти снова достал его, уменьшенный, из кармана, и, пробормотав заклинание, вернул ему нормальный размер.
Силграс осторожно провёл рукой по деревянной крышке, а потом поблагодарил своих помощников так обстоятельно, как мог, и под их внимательными взглядами пошёл к выходу из трактира.
– Вы можете переночевать в тех же комнатах, что и в тот раз, – спохватившись, оглянулся он.
– Так и сделаем, – кивнул Берти. – Тебе бы сейчас тоже поспать, Силграс. Утро вечера мудренее.
– Ага.
И вот теперь он сидел в своей комнате. Часовая стрелка не доползла и до десяти: естественно, он не собирался ложиться в кровать.
Авалати потёр шею. Берти исцелил его, но теперь Силграса мучил жар другого толка. Ему хотелось ещё поговорить с Тоффом. Но он не знал, как сделать так, чтобы этот разговор не превратился в спор, не разбил то хрупкое и радостное нечто, что сейчас собралось в душе Силграса будто в ещё один колокольчик – тот, который он унесёт с собой, который у него никто не отберёт, даже смерть.
Хегола здесь. Долина вернётся. Всё будет хорошо. Теперь я почти не боюсь.
Неожиданно раздался стук в дверь. Силграс вздрогнул и весь подобрался.
– Ну и что ты здесь расселся? – привалившись к дверному косяку, спросил зашедший в комнату Тофф. – Вставай. Жду тебя на крыше. Обсудим, как ты будешь приводить Долину в порядок и как объяснишь нашим, что снаружи прошло триста пепловых лет – по твоей, между прочим, вине.
Силграс подумал, что объяснять всё придётся Хеголе, равно как и встраивать деревню в современность, но не стал говорить этого и поднялся молча.
Пусть Хегола считает, как хочет. Так или иначе завтра всё пойдёт по плану Авалати: даже если у Тоффа потом уйдёт ещё три века на то, чтобы простить его за упрямство, он просто не может поступить иначе.
Они поднялись на крышу и сели бок о бок, как, бывало, сидели прежде. Это было очень странное чувство: Силграс дышал коротко, поверхностно, боясь, что спугнёт Тоффа, и от этого слегка бесился, потому что тот наверняка всё замечал.