Ему хотелось спросить: «Хегола, как ты провёл эти годы?» (в трактире Тофф обрисовал только общую картину, чего было мучительно мало).
А еще: «Как ты умер?» (ужасный вопрос, но Силграс должен был узнать).
И, конечно: «Прости» (вообще непонятно, как сложить губы и изогнуть язык, чтобы изо рта донеслись такие звуки, но это явно должно стать его главной задачей на вечер).
– Давно никто так не нервничал в моём присутствии, – в итоге сказал Тофф. – Освежает.
– Иди ты… – протянул Силграс и искоса глянул на своего мёртвого друга. – А ты когда-нибудь спишь или тебе это не нужно?
Тофф закатил глаза.
– Ну да, что ещё ты мог спросить, Авалати. Хорошо хоть не про еду.
– Про еду был бы следующий вопрос, но в этом нет ничего смешного, – нахохлился и стал куда строптивее Силграс. – Я пытаюсь понять, как работает твой организм.
– Ну и зачем тебе это? Моя искра готова к употреблению, это всё, что тебе надо знать.
– В отличие от тебя, я любознателен. Хотя, наверное, это потому, что я всё ещё молод, в отличие от кое-кого.
– Ну ты и зараза! – опешил Тофф. – Силграс, ты серьёзно думаешь, что это хорошая тема для шуток сейчас, когда…
– Прости меня.
Эти слова как хлыстом стегнули блёклую прежде ночь, углубили её, мгновенно вернув все тени, из-за чего она стала более тяжёлой, но в то же время куда более настоящей и нужной.
– Пожалуйста, прости меня, Хегола, – повторил он, с трудом заставив себя взглянуть в глаза Тоффа.
– Глупый альв, – после продолжительного молчания тихо сказал тот. – Я простил тебя давным-давно.
Над деревней медленно поднималась луна. По тёмным глубинам неба, полного звёзд, беззвучно плыли загадочные планеты.
40. Опасные психи
Не откладывайте на завтра то, что можно сделать сегодня: жалеть будете!
Весь вечер в Долине я занималась подготовкой к грядущему бою с Минотавром.
После того как мы попрощались с Силграсом в трактире, я отыскала Хеголу, бродящего по деревне, и спросила, не найдётся ли где-нибудь здесь меча: мол, я нервничаю после тяжёлого дня, и поэтому мне хочется потренироваться.
Меч на удивление нашёлся. Я упражнялась на улице. Снегопад так и не прекратился, и я кружилась посреди белого воинства снежинок, вспоминая выпады и стойки и прикидывая, какие из них лучше всего подойдут для борьбы с такой громадиной, как Быкоголовый.
Вымотавшись, я поплелась обратно в трактир с твёрдым намерением принять ванну. Неожиданной радостью для меня стало то, что я увидела Силграса и Хеголу, вместе выбирающихся на крышу Избы-У-Колодца. Предсказание Берти о том, что они страшно поссорятся, не сбылось: безусловно, ни один не вдохновился планом другого, но оба, кажется, решили поиграть в покладистость. Во всяком случае, сегодня.
А что будет завтра – одному небу известно.
Хорошо, что оно вообще есть – это завтра. Ещё один день, пока всё не закончится: огромное богатство, невероятная драгоценность, щедрый дар… Никто так хорошо не понимает цену времени, как тот, у кого оно стремительно иссякает.
Или как тот, кто, как Морган Гарвус, вынужден в гордом одиночестве неприкаянно болтаться посреди пустого поля, ожидая, пока его легкомысленные друзья выйдут обратно. Представляю, насколько он зол!
Или нет. Не представляю.
Промокнув полотенцем мокрые после мытья волосы, я посмотрела в окно. Призрачная деревня спала, убаюканная колыбелью звёздного света, который перламутрово лился с наконец-то очистившегося неба. Луна была огромной, как шляпа монаха из какого-нибудь горного шэрхенмистского монастыря, и под ней я внимательным взглядом выхватывала на улицах безмолвные и умиротворённые отпечатки селян.
Завтра в Шолохе – ночь бокки-с-фонарями.
Здесь же – ночь Силграса Авалати.
…Прах, я вдруг поняла, что не хочу, чтобы наше приключение заканчивалось.
Не хочу, и всё. Парадоксальная, дикая, эгоистичная мысль, да ещё и опасная – ведь мои желания имеют свойство сбываться. Но эта тонущая под толщей магии Долина Колокольчиков сейчас была так пронзительно-печально хороша, что я просто не представляла её снова живой. Галдящей и хаотичной, как и полагается любой весёлой деревне с населением, питающим склонность к спорту и магии.
Как будто бы, на мой взгляд, Долине Колокольчиков нынешняя призрачно-звёздная тишина идёт куда больше яркой солнечной жизни.
– Ну ты даёшь, Тинави из Дома Страждущих, – обескураженно пробормотала я, глядя на своё неясное отражение в оконном стекле. – Предательница какая! Вот нет на тебя Моргана Гарвуса. Он бы мигом всё расставил по местам: тайны надо раскрывать. Ошибки – исправлять. Дела – заканчивать. Долой романтизацию неопределённых состояний, это не подарит тебе вечную радость, о которой ты так грезишь, разве что полную страданий подвешенность в пустоте. И деградацию в отсутствие перемен. Да. Деградация – это страшно.
Но каким бы шутливым тоном я ни говорила с собственным отражением, на душе всё же было грустно. Особенно при мысли о Берти и Моргане.
На днях я с удивлением осознала, что во мне уже очень давно жило убеждение, будто вся моя жизнь – это Шолох, и только он. И список моих близких уже, так сказать, заполнен, всё, мест нет, так жаль, но ничего не исправить. Конечно, это звучит глупо с учётом того, что с большинством из тех, за кого я душу отдам, я познакомилась всего лишь два-три года назад. Но тем не менее я действительно думала именно так и больше не ждала от судьбы подарков в виде замечательных людей…
А тут появились эти двое. Потрясающее расширение дружеской ёмкости. Неожиданное и настолько гармоничное, что теперь мне больно оттого, что уже через пару дней мы с ребятами разъедемся в разные стороны.
Помню, магистр Орлин всегда говорил: не пытайтесь навсегда удержать то, что вам нравится. Не получится, только потратите время и нервы на бесплодную борьбу вместо того, чтобы наслаждаться, пока есть возможность.
Так что пусть всё будет, как будет. Расставаться с теми, кого недавно узнал, всегда мучительнее всего, но в Шолохе у меня совсем другая жизнь, которую я люблю. И, зная себя, я понимаю, что уже через неделю после возвращения гармонично встроюсь обратно в лесной витраж. А затем постепенно всё случившееся здесь, в Норшвайне, превратится для меня в подобие сказки, о которой я буду вспоминать, как о чём-то, не вполне имеющем ко мне отношение, пусть и очень ценном.
– Долина, завтра ты будешь расколдована! – твёрдо пообещала я, глядя в окно на серебристые снежные улицы и острые крыши деревни. – Что бы я сейчас ни думала на этот счёт, тебе, прах побери, однозначно пойдёт жизнь. И мы её тебе обязательно вернём. И закончится эта история, а потом начнётся другая. И мне просто нужно принять это вместо того, чтобы изо всех сил саботировать перемены.
Я встряхнулась и решительно отнесла влажное полотенце обратно в ванную. Потом плюхнулась на постель, заложив руки за голову и прикидывая, а не смогу ли я каким-то образом протащить в сон к Минотавру меч?.. Чем гурх не шутит! Ведь если мне не придётся бегать по джунглям за клинком, который держит скелет, то появится больше времени на плетение заговоров – а в условиях сновиденческого цейтнота это определённо важно.
Вдруг в дверь моей комнаты постучались, причём, судя по странному звуку, не кулаком, а чем-то вроде колена. Ручка провернулась, и вот на пороге появился Берти, двумя руками держащий поднос, уставленный всякой снедью. В стеклянном чайничке, греющемся на подставке над свечой, был, к счастью, не грог, само название которого уже вызывало у меня нервный тик, а горячий душистый напиток из имбиря, мёда и апельсина.
– Привет, – сказал Голден-Халла. – Можно к тебе?
– Конечно. – Я приглашающе похлопала рядом с собой по кровати, потому что единственный в комнате стул ужасно скрипел и не заслуживал доверия. – Располагайся. Тем более ты с угощением. Кто в своём уме прогонит такого гостя?
Берти опустился рядом со мной и поставил поднос между нами. Как пронырливые шолоховские придворные, мы немного посплетничали о Силграсе и Тоффе, которые всё ещё маячили на крыше – их было видно, если выглянуть из моего окна, что мы и проделали. Дважды. В начале и в конце нашей о них беседы.
Потом Берти уважительно прокомментировал меч, положенный мной на туалетный столик.
– Я видел, как ты тренировалась во дворе. У тебя получается очень изящно.
– Спасибо! Надеюсь, будет ещё и эффективно. А ты где пропадал всё это время?
– Сидел у себя, как самый скучный человек на свете, и думал, – фыркнул Голден-Халла.
– О чём?
Он бросил в чашку два кубика сахара и старательно размешал их ложечкой.
– О том, что боюсь за тебя, Тинави.
Оттого, каким непривычно скованным голосом Берти произнёс это, я замерла.
– Ты собираешься вступить в бой с Минотавром, – подняв на меня взгляд, продолжил он. – Но при этом все предыдущие разы ты ничего не могла с ним поделать, и, если бы не везение, уже была бы мертва. Более того, ты лезешь на рожон ради людей – давай сейчас снимем наши маски неостановимых живчиков и честно посмотрим друг другу в лицо – так вот ради людей, которые объективно не имеют к тебе никакого отношения. Это стоит того?
– Надо же как интересно: Морган за воротами, а его интонации – с нами, – цокнула языком я.
Причём не первый раз за вечер. Морган Всюду-Пролезу Гарвус, не иначе.
– Не ёрничай, – вздохнул Берти.
И я тотчас вздохнула в ответ.
Мы с Голден-Халлой вообще регулярно зеркалили друг друга – всю дорогу – так, что иногда я даже сомневалась, похожи ли мы на самом деле или я бесконечно отражаю его, а он – меня, и настоящих нас, может, вообще не существует.
– Эта ситуация касается меня, Берти. Ещё как касается, – я покачала головой. – И я сейчас не о том, что мечтательная добрая девочка внутри меня просто не может допустить того, чтобы Силграс или Хегола умерли, потому что они мне нравятся, а те, кто мне нравится, никогда не должны умирать… Я о своих личных делах со вселенной. Подумай сам: какая-то иномирная хтонь хочет меня съесть. Как мне на это реагировать?