Гребень.
Ещё минуту назад я была готова поклясться, что он остался на подушке в трактире, но теперь почувствовала, как что-то торчит из заднего кармана моих штанов, куда я в жизни ничего не кладу.
Шулер Рэндом. Даже не стесняется своего мошенничества. И хвала небесам!
– Рэнди, сто тысяч свечей в твою честь, – выдохнула я. – Ты самый добрый бог.
– Просто ответственный, – раздался польщённый смешок у меня над ухом. – Дальше сама, конфетка.
Я выхватила подарок хранителя: его зубцы были острыми, до пепла острыми, а теперь по ним ещё и бегали магические всполохи ядрёного лилового цвета. Глубоко вздохнув – я обязательно справлюсь – я бросилась на Минотавра одновременно с тем, как он, ревя, кинулся на меня.
Когда мы столкнулись, мне показалось, что я со всей силы влетела в гранитную скалу. Воткнув гребень так глубоко в рану, как это было возможно, чувствуя, как когти Минотавра впиваются в моё несчастное тело, отчаянно тараторя заклинание по захвату искры, я провернула артефакт в самом сердце чудовища.
Он сломался. Но и Быкоголовый – пал.
Минотавр содрогнулся, его пальцы сжались сильнее, заставив меня мысленно взвыть от невыносимой боли, а затем ослабли – и он, как древняя башня, тяжело и медленно рухнул.
Упав вместе с монстром, я в полный голос выкрикнула последнюю строку заговора: «Распахнуты врата пустого дома для безутешных!» – и обжигающая, как раскалённый уголь, ярко-алая искра чудовища скользнула мне в ладонь.
Земля затряслась, по джунглям пронёсся порыв стонущего ветра. Цветы, бабочки, лианы, деревянный указатель – всё вдруг начало рассыпаться, обращаться седым пеплом, обнажая космическую темноту вокруг.
Сон умирал вслед за своим создателем.
Боги. Мне действительно удалось.
Я сжала кулак. Тревожное сияние искры просвечивало между пальцами – оно пронизывало мою кожу, оно пронизывало тающие джунгли, и, кажется, было видно даже наяву…
Потому что в следующий момент я услышала далёкий шёпот: «Умничка», почувствовала прикосновение тёплой ладони к затылку – и проснулась.
– Я успела?! – просипела я, едва открыв глаза в Долине Колокольчиков.
Надо мной склонились Берти и Морган – уже освобождённые от пут маленькими снуи. Столкнувшись со мной взглядом, Гарвус выдохнул с явственным облегчением, но ничего не сказал о моём возвращении.
– Я потушу прахов сарай! – вместо этого объявил он, вскакивая на ноги и бросаясь прочь. Похоже, ему было сильно не по себе.
А вот Берти, бледный как полотно, кивнул.
– Боги-хранители. Да, ты успела. Ты вообще подняться можешь?
– Ага, – соврала я.
На самом деле в том состоянии, в котором сейчас пребывало моё тело, я могла, кажется, только отправиться в лазарет вне очереди. Но сейчас было важнее другое, и мы с Берти оба осознавали это, а потому переглянулись и сделали вид, что всё отлично.
Искра Минотавра в моём кулаке металась, как бешеное насекомое. Я боялась передавать её Голден-Халле. Надёжнее – сразу Силграсу.
Берти помог мне встать, мы вместе пошли к Авалати. Когда я увидела его, моё сердце сжалось от боли, прежняя решимость сменилась глубокой горечью… Повесив голову, Силграс сидел внутри своего защитного столба света. Одной рукой он держался за это прахов гарпун в своей груди, другую положил на сундук с колокольчиками. Из-за растрепавшихся волос я не видела его лица. Альв дышал тяжело, рывками, его пальцы тряслись, лопатки болезненно топорщились, а крови на снегу вокруг было слишком много… Он уже не произносил слова магической формулы, однако заклинание продолжало выплетаться: туманные буквы появлялись, кружились и исчезали вокруг него. Лазоревая звезда Силля в небе тряслась, по ней пробегало всё больше трещин, иногда вниз летели крохотные осколки.
«Держись, – думала я, шагая к нему со всей доступной мне скоростью, – пожалуйста, держись».
За те минуты, что я провела в ночном кошмаре, Хеголе удалось одолеть Лешего: огромная туша чащобной смерти возвышалась посреди площади.
Сам Тофф сидел на корточках у прозрачно-голубой стены, окружавшей Авалати. Он прижал одну ладонь к щиту, а другой закрыл лицо.
– Силграс, – воззвал он так устало и обречённо, что ясно: не в первый, не в пятый и даже не в десятый раз. Над плечом у него вился наш снуи. – Ты ещё можешь остановиться. Прерви заклинание, мы излечим тебя, и завтра ты проведёшь ритуал с моей искрой.
Умирающий альв в своей добровольной клетке промолчал, только сгорбился ещё сильнее.
– Хегола, пусти её, пожалуйста, – напряжённой скороговоркой попросил Берти, когда мы приблизилсь. Наш путь был непростым: я буквально висела на сыщике, а он, как бы ни хотел, не мог толком поддержать меня или просто взять на руки, боясь, что нанесёт дополнительный вред.
И вот уже я, чуть ли не распластавшись по щиту и показывая кулак с зажатой в нём искрой, увещевала Авалати.
– Силграс, возьми это! Используй в качестве источника энергии!
Авалати, изначально явно собиравшийся игнорировать и меня тоже, всё-таки поднял голову, привлечённый энергией, исходящей от искры. Мне стало страшно, когда я увидела его глаза: запавшие, покрасневшие, с тёмными синяками под ними. Разглядев, как светится алым цветом мой кулак, Силграс вздрогнул и тревожно покосился в ту сторону, где находился Тофф. Вероятно, на мгновение он решил, что я самовольно убила Хеголу – и теперь предлагаю ему душу бывшего старосты.
– Она одной мерзкой твари, и её тебе должно хватить! – объяснила я, напряженно следя за туманными строками заклинания.
Возле меня на землю упало ещё несколько сапфировых крошек звезды.
Силграс посмотрел на мой кулак, моргнул и просипел:
– Уходи. Всё кончено.
– Никуда я не уйду! – рявкнула я. – Возьми эту искру, используй! Вдруг это поможет тебе выжить!
– Да мне не надо выживать, Тинави, – он сглотнул, и я впервые увидела, насколько у него грустные глаза. – Я с самого начала знал, что умру, искупая свою вину. Это… правильно.
И тогда я задохнулась от гнева.
Значит, умереть будет правильно. Горе – это правильно. Горе – это красиво, благородно и очищающе, а мучения – это путь света и искупления… Да что это за бред?! Кто его придумал и зачем?
Почувствовав прилив сил, я в ярости ударила кулаком по стене, воздвигнутой Силграсом, и заорала так, что он вздрогнул.
– Ничего подобного! Умереть – для кого это правильно? Для тебя самого? Может быть, для Хеголы? Для Долины? Для снуи? Кто тебе сказал это, Силграс? Молчишь?! Так вот я скажу тебе другое. Правильным будет использовать шанс, который у тебя есть!
Искра билась в моём кулаке, на глаза наворачивались слёзы. Площадь вокруг нас стонала от творящейся на ней магии, всё было окрашено в темно-красные, пронзительно-синие и чёрные тона – кровь, колдовство и смерть. Не верилось, что ещё пару часов назад это же самое место покачивалось на полных покоя серебристых волнах безвременья и тишины, а этот умирающий юноша – тихо смеялся, сидя на крыше своего дома.
Я вновь отчаянно ударила о магическую стену Силграса.
– Правильным будет до конца бороться за возможность остаться с теми, кого ты любишь, подняться после падения и, прах побери, уже научиться принимать помощь и подарки! Ты имеешь на всё это право, Авалати, неужели не ясно?! Никто не должен хоронить себя за одну ошибку! – исступлённо кричала я. – Перестань наказывать себя! Ты вправе жить, хотеть жить, более того, и остальные хотят, чтобы ты жил! Тебя любят, небо голубое, Авалати, как ты не понимаешь этого? Как бы ты ни был виноват – тебя всё равно любят! Не смей отказываться от этого дара и выбирать вместо него смерть!
Силграс моргнул. В его потухших было глазах мелькнула слабая надежда пополам с недоверием.
Я хотела закончить свой монолог длинной паузой, дать воздуха прозвучавшим в нём мыслям – мне казалось, Силграсу, как никому, ещё давно-давно важно было услышать их и прочувствовать, – но… Паузы не получилось. Я сипло раскашлялась, сплёвывая кровь и чувствуя, как всё моё тело горит от боли.
– И, знаешь, что ещё я скажу?.. – в итоге прохрипела я, кое-как совладав со своим организмом. И совсем не философски продолжила: – Я только что чуть не померла, пытаясь добыть для тебя эту искру! У меня переломаны рёбра, я еле дышу! И я прошла через всё это не для того, чтобы ты тут собой жертвовал, ясно?! Так что быстро опустил свой долбаный щит, Авалати!
Он поперхнулся от такой неожиданной смены тона. Затем внимательнее посмотрел на меня. На алое свечение, исходящее от моего кулака. На Хеголу, на снуи, освобождённую феечками Фиону, Берти и Моргана… Потом с трудом поднял голову и, прищурившись, оценил по буквам, сколько времени осталось до завершения заклинания…
Считаные секунды.
Авалати вздрогнул и прикусил губу. Его лицо на мгновение исказила мука, он явно хотел и боялся попробовать.
Права ли я? Имеет ли он право воспользоваться помощью? Имеет ли право на счастливый финал? Имеет ли право хотеть счастливый финал?
И глядя на него, я вдруг отчётливо поняла, что наши с Морганом и Берти размышления о балансе вселенной и о том, можем ли мы помогать Долине Колокольчиков или нет – полная чушь. Как бы мы ни вмешивались, всё равно не нарушили бы баланс. Весь местный бардак, все триста лет магического беспредела не просили платы кровью и им было ровным счётом плевать на то, откуда возьмётся энергия на расколдовывание деревни – хоть я её добуду, хоть принесёт попутным ветром.
Всё здесь оплачивалось лишь одним решением того, кто и начал эту историю – Силграса Авалати.
И решение это было ужасно простым: выбор между можно и нельзя.
Можно ли исправить такую ошибку, искупить такую вину. Можно ли после подобного мечтать о счастье и становиться счастливым. Можно ли вернуть потерянного друга и потерянный дом. Можно ли верить, что после тьмы существует свет.
И чтобы сказать «можно», требуется столько смелости, внутренней свободы и готовности во что бы то ни стало идти по тому пути, на который ты ступишь, произнеся это слово, что одно это решение и оплатит всё – и восстановит баланс.