Получив автоматы ППШ, обе роты вошли в прорыв и с боем продвинулись до р. Кересть, где и закрепились. Под руководством В. Никитина на промерзшем болоте устроили снеговые насыпи и укрепили ветками, оборудовав огневые точки для каждого автоматчика. Командир Никитин каждую свободную минуту обходил передовые посты.
Основные силы полка находились за прорывом, и наши роты на себе доставляли боеприпасы и продукты. Мне приходилось, помимо участия в боях, организовывать питание солдат на огневых точках. Вместе со старшиной Михайловым мы разносили скудные пайки мерзлого хлеба, сухарей, иногда термосы с горячей пищей. Основным продуктом питания была конина.
Вначале наступление шло успешно, и ширина прорыва составляла 4–5 км. Вместе с другими частями Волховского фронта 372-я дивизия расширяла и удерживала прорыв. 1238-й полк вел кровопролитные бои на шоссе и железной дороге у Спасской Полисти. Немцы постоянно стремились сбросить наших в болото, вводя свежие силы со стороны Чудова. Но роты 1238-го сп стойко удерживали свои позиции западнее Спасской Полисти. В феврале полк вошел в прорыв и занял оборону вдоль строящейся узкоколейки. Все бойцы и командиры сражались, не жалея ни сил, ни жизней. Когда фронт стабилизировался, мы получили пополнение людьми и стрелковым оружием. Артиллерийская поддержка осуществлялась со стороны фронта.
В начале марта приказом по дивизии меня направили на курсы усовершенствования политработников, организованные штабом Волховского фронта на ст. Гряды. Через прорыв к Мясному Бору я проходил в распутицу под непрекращающимся обстрелом.
19 марта немцы закрыли проход. Начались жестокие бои за горловину, длившиеся до конца месяца. Когда прорыв был вновь открыт, наши курсы распустили и я отправился через тот же «коридор» в свою роту.
Роту застал в болоте. Снега уже не было, и боевые точки перенесли в треугольные срубы из толстых бревен. Кругом стояла вода, и от одной точки к другой можно было передвигаться лишь по настилу из поваленных деревьев.
Горловина прорыва переходила из рук в руки, и обеспечение войск продовольствием и боеприпасами оставалось очень тяжелым. Обходились патронами и сухарями, которые самолеты сбрасывали на наши позиции. Личный состав убывал: люди погибали от голода, обстрелов и бомбежек, по пути в госпиталь. Но живые не оставляли своих позиций. Ни разу я не слышал разговоров о сдаче в плен. Проверяя посты, мы с комроты Никитиным находили в срубах мертвых солдат с оружием, обращенным в сторону врага.
В начале июня ранило лейтенанта Никитина и старшину Михайлова. Я остался один — за командира, политрука и старшину. В роте к тому времени вместе со мной насчитывалось всего 15 человек. Наконец поступил приказ с боем прорываться из окружения. Все оставшиеся в живых, голодные, истощенные, устремились к горловине. При подходе к «коридору» скопилась масса бойцов и командиров.
24 июня все — и «здоровые», и раненые — пошли на штурм, пробивая себе дорогу одними винтовками и пистолетами, надеясь на встречную атаку с фронта. Люди гибли от пуль и снарядов — как немецких, так и своих; попадали в бесчисленные воронки, из которых многие не смогли выбраться. Наполненные водой, затянутые тиной, они всасывали в себя живых и мертвых, оставляя их навечно в Долине смерти.
Из нас, пятнадцати, вышло трое. Облитые с ног до головы грязью при взрывах, мы были похожи на чертей в аду. Двое были ранены и отправлены в медсанбат. Меня подобрали артиллеристы 941-го ап нашей дивизии и отвели в медсанроту 1240-го полка. Спустя две недели я был назначен комсоргом этого полка, в котором провоевал до февраля 1944 г., пока не был тяжело ранен под Новгородом.
С тех пор прошло более полувека. Были годы хорошей, сытой жизни, не оставившие в душе никакого следа. А Мясной Бор и Волховский фронт не забываются. Будто наяву, стоит перед глазами этот ад. Огонь, голод, смерть бойцов на огневых точках и наш последний бой — отчаянный прорыв к Мясному Бору, из которого так мало вышли живыми…
Н. О. Ткач,
бывший политрук роты автоматчиков 1238-го сп 372-й сд
И. Ф. КазанцевО боевых товарищах 1236-го полка
До войны я работал заведующим райфо Краюшкинского района Алтайского края. 22 июня 1941 г. проводил совещание сельского актива, а 23-го подал рапорт в военкомат с просьбой отправить меня на фронт — я был офицером запаса.
Сначала был назначен командиром роты связи, так как имел воинскую специальность радиотелеграфиста, и успел укомплектовать роту, но в августе был переведен во вновь формируемую сибирскую 372-ю сд начфином 1236-го полка.
Полк формировался в Бийске весь сентябрь. Командиром полка был назначен из запаса старший лейтенант Зинченко, работник горисполкома.
Хорошо мне запомнилось первое тактическое занятие за старым мясокомбинатом.
Встал вопрос: нет оружия, как проводить? Командир полка приказал разобрать сараи и в суточный срок сделать трещотки, какими охотники пугают зайцев на загонах. С этими трещотками полк вышел на тактическое учение. Утро было пасмурным, шел мелкий дождь. Полк двигался беспорядочно, без боевой выправки, часть солдат была в своей одежде: не успели получить обмундирование. Вышли на передний край за мясокомбинатом. 1-й и 2-й батальоны расположились на берегу лощины, 3-й — шел вторым эшелоном, за ним штаб полка.
Занятие началось в 12 часов дня. Прибыл командир дивизии майор Коркин, до армии работавший бригадиром колхоза. Прежде всего комдив устроил разнос, прямо оказал, что это не воинская часть, а какая-то толпа мужиков.
После разноса командир дивизии отдал приказ вести наступление. В обороне стоял 1238-й сп.
Два батальона нашего полка пошли в наступление, солдаты и офицеры шли в полный рост, трещали своими трещотками, а третий батальон двигался следом, беспорядочно. Командование 1238-го полка, услышав трескотню, оставило на месте один батальон и подразделения, а двумя батальонами в обход с правого фланга зашли немного в тыл и захватили в плен наш штаб. По существу, в нашем полку боем никто не руководил. Не было не только телефонной связи, но и живой связи не было. В результате оба полка перемешались, солдаты и сержанты перепутались с ротами 1238-го полка, их солдаты оказались в нашем полку, а наши солдаты в 1238-м полку. После такого плохо организованного учения двое суток разбирали и разыскивали своих солдат. Солдаты знали, из какой роты и батальона, но не знали номера своего полка. Наша полковая артиллерия проехала даже мимо штаба 1238-го полка и оказалась у них в тылу. По существу получилось не тактическое учение воинских частей, а детская игра в войну.
Зинченко перевели начальником штаба полка, а командиром полка назначили командира 2-го батальона старшего лейтенанта Ганника. Дела в полку после этой перестановки изменились. Солдаты были переодеты в военную форму, приняли воинский вид, наладилась дисциплина, стали проводить нормально учения поротно и взводно, получили карабины на 60 % личного состава и по одной обойме учебных патронов, а позднее по три обоймы боевых патронов. Стало чувствоваться, что полк начал готовиться к отправке на фронт.
Неожиданно для всех последовал новый приказ из дивизии: старший лейтенант Ганник был назначен командиром 2-го батальона, а командиром полка стал капитан интендантской службы Степанов. В скором времени командир дивизии назначил полковое учение. Учение опять было проведено плохо, неорганизованно, потому что командиры батальонов готовились к этим учениям самостоятельно, как умели. Ни один из офицеров полка на фронте не был и не знал, как вести наступление и держать оборону, как организовать связь, чтобы можно было руководить боем, а командир полка сам не знал своих обязанностей. Представители штаба Западно-Сибирского военного округа оценили проведенное учение как неудовлетворительное.
В конце октября 1941 г. к нам прибыл новый командир полка майор Пискунов, бывший начальник Барнаульского минометного училища. С приходом майора Пискунова сразу изменилась дисциплина, у солдат появилась военная выправка, побатальонно и поротно стали проводиться занятия, и полк стал похож на воинскую часть. Майор Пискунов был требователен к подчиненным, но и тактичен, справедлив и внимателен. Внушал командирам, что солдаты — большая ценность и надежда в бою; когда солдат уважает своего командира, он не пожалеет своей жизни за него. Внушал каждому командиру, сержанту и солдату, чтобы были смелыми в бою, говорил: «Помните, трусливый солдат погубит не только себя, но и своих товарищей, солдат должен быть находчив и смел». Это впоследствии показали все солдаты и офицеры. В боях, где наш полк воевал, ни одного труса не оказалось. Сибиряки-алтайцы дрались с достоинством за Родину, а в трудные минуты погибали, не отступив ни на шаг.
Комиссар полка старший политрук Левич, кадровый офицер, был политически подготовлен, грамотен, тактичен, внимателен к подчиненным, с командиром полка они нашли общий язык и подготовили полк к фронту.
6 ноября 1941 г. наш полк погрузился в эшелон и отправился на фронт.
Местом сосредоточения дивизии был г. Сокол. Здесь дивизия получила вооружение, боеприпасы и в декабре 1941 г. прибыла под Тихвин. Наш полк расположился в поселке Милингеровские Горки. Когда подтянулись все подразделения дивизии, полк пошел головным ночью на Тихвин, но город уже был освобожден от немцев Дальневосточной дивизией. Под Тихвином нашими войсками был нанесен первый удар немецкой группировке, которая была разгромлена. В этих боях впервые участвовали «катюши». Немцы, напуганные огнем «катюш», отступали и даже бросали автоматы, пулеметы: с ними было тяжело драпать.
Мы шли ночью через Тихвин, и хотя было темно, можно было разглядеть, как пострадал город. Он был сильно разрушен, от многих каменных зданий остались одни развалины, другие имели только стены, а крыш не было.
Полк не встречал препятствий противника и продвигался быстро. Мы прошли в эту ночь не менее 30 км. Был объявлен привал.