Глава 7Стэплтоны из Меррипит-Хауза
Свежесть и прелесть следующего утра немного смягчили тягостное впечатление от встречи с Баскервиль-холлом. На душе немного просветлело, и поместье при всей своей мрачной, давящей архитектуре показалось даже привлекательным. Мы с сэром Генри сидели за завтраком. В окна струился солнечный свет, покрывая яркими разноцветными пятнами стены и висящие на них гербы. Дубовые панели отливали бронзой. Трудно было поверить, что еще только вчера вечером эта комната поражала нас своим унынием и навевала тоску.
– Полагаю, что виной тому была не комната, а мы сами, – предположил баронет. – Мы устали от долгого путешествия, продрогли, и наше настроение наложило отпечаток на все вокруг нас. А сегодня мы бодры и веселы, оттого и комната нам кажется много приятнее.
– Да нет, я думаю, что дело не только в нашем воображении, – возразил я. – Вы не слышали ночью плач, сэр Генри? Даже не плачь, а рыдания.
– Очень интересно. Я действительно слышал женский плач, но потом решил, что это – сон. Я, правда, приподнял голову, прислушиваясь, но ничего не услышал.
– Нет, это был не сон. Лично я слышал плач совершенно отчетливо. Рыдала какая-то женщина.
– Давайте сейчас же спросим об этом Берримора, – сэр Генри позвонил в колокольчик. – Посмотрим, что он нам скажет.
Мне показалось, что, услышав вопрос хозяина, дворецкий побледнел еще больше. Да, скорее всего, показалось, ибо голос его оставался таким же спокойным, как обычно.
– В доме только две женщины, – ответил Берримор. – Одна из них – служанка, она спит в другом крыле, вторая – моя жена. Могу вас заверить, что она сегодня ночью не плакала.
Но я догадался, что он соврал. После завтрака я увидел в коридоре миссис Берримор, высокую, статную женщину, с тяжелыми чертами невыразительного лица и строгим, крепко сжатым ртом. Падавший из окна солнечный свет хорошо освещал миссис Берримор, и я увидел её красные глаза и припухшие от слез веки. Значит, плакала именно она, и муж ее должен об этом знать. И, тем не менее, он пошел на риск, сказав нам неправду. Но зачем он это сделал? И отчего она так рыдала? Вокруг фигуры высокого бородатого красавца Берримора начала сгущаться атмосфера мрачной таинственности. Я вспомнил, что он первым обнаружил сэра Чарльза лежащим на дорожке. А с какой стати его слова берут на веру? Почему все обстоятельства гибели сэра Чарльза восстанавливаются на основе показаний Берримора? И, кстати, не Берримора ли мы видели в том кэбе, на Риджент-стрит? Тот человек тоже носил бороду. Возница, правда, говорит, что его седок был не столь высок, но он может и ошибаться. Как мне все выяснить? Первой мыслью было немедленно отправиться в Гримпен и поговорить с почтмейстером. Только он может сказать, кому отдали нашу проверочную телеграмму – Берримору или нет. Но сколь бы заманчиво это не звучало, я решил пока воздержаться от визита на почту. Прежде всего, нужно было немедленно записать впечатления для последующего отчета Холмсу. Ведь я сам обязался регулярно составлять их.
После завтрака сэр Генри занялся бумагами дяди. Я же, воспользовавшись свободным временем, решил провести небольшую экскурсию. Приятная четырехмильная прогулка вдоль края болота закончилась у небольшой серенькой деревушки, где над маленькими неприглядными строениями возвышались два солидных здания, как оказалось, местная гостиница и дом мистера Мортимера. Почтмейстер, обязанности которого исполнял местный зеленщик, сразу вспомнил отосланную нами телеграмму.
– Ну, конечно, сэр, – ответил он. – Я, как мне и следовало сделать, передал ее в руки мистера Берримора.
– А кто отдавал телеграмму? – настаивал я.
– Мой сынишка. Джеймс, – обратился он к стоящему рядом мальчику, – ведь ты отдал телеграмму лично мистеру Берримору?
– Да.
– Ты видел мистера Берримора? – спросил я.
– Нет, сэр. Я его не видел, мистер Берримор был в то время на голубятне, поэтому я отдал телеграмму миссис Берримор.
– Ну, вот видите, все в порядке. Джеймс отдал телеграмму его жене, а кому, как не ей знать, где находится ее муж. А что, разве он не получил телеграммы? И если произошла ошибка, то жаловаться должен мистер Берримор, – почтмейстер многозначительно посмотрел на меня.
Дальнейшие расспросы продолжать было бесполезно. Выходило, что уловка Шерлока Холмса сработала, Берримор вполне мог находиться все это время в Лондоне. И если это так, то получалась неприятная картина: Берримор последним видел сэра Чарльза живым и первым увидел сэра Генри, которого тщательно выслеживал с того момента, как новый наследник вернулся в Англию. Но тогда кто такой Берримор? Чей-то агент? Или исполнитель своих собственных планов? Но какой ему интерес изводить семейство Баскервилей? Я вспомнил о странном предупреждении, составленном из газетных вырезок. Не его ли это рук дело? Или это прислал кто-то другой, с целью предотвратить исполнение гнусных планов, разработанных Берримором? Единственно возможным ответом здесь могло быть только предположение, сделанное сэром Генри – если Баскервилей удастся отпугнуть от поместья, выиграют от этого только Берриморы, обеспечив себе безмятежное существование в Баскервиль-холле. Но столь легкое объяснение никак не вязалось с глубиной и тонкостью разработанного плана. Зачем ради столь простой цели ломать голову, плести вокруг молодого лорда невидимую паутину интриг? Ведь сам Холмс говорил, что за все время расследований ему еще не приходилось сталкиваться с более запутанным делом. Я настолько устал от размышлений, что, возвращаясь по унылой, серой от пыли дороге, молился, чтобы мой друг поскорее завершал свои дела в Лондоне и приезжал в Баскервиль-холл. Тяжкая ноша ответственности оказалась мне не по силам.
Мои невеселые мысли были прерваны раздавшимся позади меня шумом быстрых шагов и голосом, звавшим меня по имени. Я обернулся, ожидая увидеть мистера Мортимера, но к своему удивлению обнаружил, что меня нагоняет совершенно незнакомый мне человек лет тридцати-сорока, невысокий, со светлыми волосами и с узким костлявым лицом, заканчивавшимся слабым, безвольным подбородком. Одет незнакомец был в серый костюм и соломенную шляпу. С плеча его свисал ящик для сбора образцов растений и насекомых, а в руке он держал сачок.
Незнакомец, задыхаясь, подошел ко мне и произнес:
– Надеюсь, вы простите мне мою смелость, доктор Уотсон. Но, скажу вам, давно живя здесь, у болот, мы давно отвыкли от церемоний. Народ тут добродушный и гостеприимный, официального знакомства с представлениями и поклонами не требуется. Вы, возможно, слышали моё имя от нашего общего друга мистера Мортимера. Меня зовут Стэплтон, я живу в Меррипит-хаузе.
– Ваш ящик и сачок подсказывают мне, что вы, вероятнее всего, натуралист, – произнес я, припоминая рассказ мистера Мортимера, в котором фигурировал натуралист Стэплтон. – Но как вы узнали меня?
– Я заходил к Мортимеру и он показал мне вас из окна своего кабинета. Вы как раз проходили мимо его дома. И раз наш путь лежит в одну сторону, то я решил нагнать вас и представиться. Ну, как сэр Генри чувствует себя после путешествия в Англию?
– Неплохо, благодарю вас.
– Мы все так боялись, что после трагической смерти сэра Чарльза новый баронет откажется жить здесь. Да, нужно обладать немалым мужеством, чтобы обосноваться здесь, в столь унылом месте. Вы даже не представляете, мистер Уотсон, что для здешних краев означает приезд сэра Генри. Надеюсь, он лишен предрассудков и не питает страха ко всей этой истории?
– Да нет, не похоже.
– Вы, разумеется, знаете про легенду? Ну, про ту собаку, которая преследует род Баскервилей?
– Да, что-то слышал.
– Невероятно, но местные крестьяне относятся к ней вполне серьезно. Некоторые из них готовы поклясться, что самолично видели на болотах похожее на собаку чудище с огненной пастью, – проговорил мистер Стэплтон и улыбнулся. Но мне показалось, что и он сам считает легенду не лишенной оснований. Глаза его, по крайней мере, оставались серьезными. – Сэр Чарльз придавал слишком много значения этой истории, – продолжил мистер Стэплтон. – Не сомневаюсь, что его богатое воображение и явилось причиной трагической смерти.
– Как это?
– Он издергался, практически был на грани нервного истощения. Для сердечного удара было достаточно малейшего волнения. Я допускаю, что в тот вечер в тисовой аллее он действительно видел собаку или какое-нибудь другое животное. А сердце у него было такое слабое… Мы все любили сэра Чарльза, были привязаны к нему.
– Откуда вы знаете, что у него было слабое сердце?
– Об этом мне говорил мистер Мортимер.
– Значит, вы предполагаете, что сэр Чарльз на самом деле увидел какую-то собаку и от этого с ним случился удар?
– А разве может быть более правдоподобное объяснение?
– Пока нет. Я еще ничего не решил.
– А мистер Шерлок Холмс?
Я едва не вздрогнул, услышав имя своего друга. Я посмотрел на Стэплтона, но тот спокойно, с невозмутимым видом рассматривал меня. Значит, он знал и меня, и Шерлока?
– Притворяться не имеет смысла, доктор Уотсон, – продолжил он. – Ваши записки о приключениях Шерлока Холмса дошли и до наших диких мест. Но, давая известность своему другу, вы и сами стали известны. Поэтому, когда мистер Мортимер назвал мне ваше имя, я сразу подумал, что если вы находитесь здесь, то и мистер Шерлок Холмс должен быть где-то рядом. Следовательно, это дело его заинтересовало. Вот я вас и спросил, какого он мнения обо всем случившемся.
– Боюсь, что сейчас я не могу ответить на ваш вопрос.
– А могу я вас спросить: не собирается ли великий Шерлок Холмс почтить нас своим визитом?
– Пока нет, он сильно занят в Лондоне. Ведет несколько дел.
– Очень жаль. Он определенно пролил бы свет на некоторые события, суть которых никто из нас не понимает. Так если вам что-нибудь понадобится, вы можете смело распоряжаться мной, мистер Уотсон. Я буду рад оказаться вам полезным. И если вам прямо сейчас нужен мой конкретный совет или помощь – пожалуйста. Расскажите, как вы собираетесь вести расследование, с какой стороны хотите подступить к этому делу, и я с удовольствием помогу вам.