В Олд-Бейли
Двери Олд-Бейли были открыты не для всех. В здание центрального уголовного суда могли попасть только избранные: репортеры, знаменитые артисты и самые успешные писатели, получившие специальные билеты от шерифов. О прибытии последних сообщили первые выпуски вечерних газет. Толпе собравшихся у здания суда пришлось довольствоваться обсуждением заключенного и его вероятной судьбы.
«Мегафон» и на этот раз опередил конкурентов, опубликовав завещание заключенного во всех подробностях. В колонке редактора его называли не иначе как «сей поразительный документ» или «необыкновенный образчик». Подобный пиетет был вызван в равной степени двумя причинами: во-первых, суммой завещания и, во-вторых, щедростью, с которой эта сумма распределялась.
В завещании шла речь о почти полумиллионном состоянии, из которого ошеломительная сумма в 60 тысяч фунтов была завещана «секте “Рациональная вера” на продвижение кампании за отмену смертной казни». Это было тем более удивительно, если вспомнить, что «Четверо благочестивых» признавали лишь один вид наказания для тех, кого считали в чем-то виновным.
– Вы, разумеется, хотите, чтобы это сохранилось в тайне, – с убеждением произнес юрист, когда завещание было засвидетельствовано.
– Вовсе нет, – ответил Манфред. – Мне бы даже хотелось, чтобы вы передали копию в «Мегафон».
– Вы что это, серьезно? – ошеломленно промолвил адвокат.
– Совершенно, – ответил заключенный. – Кто знает, – улыбнулся он, – может быть, это как-то изменит общественное мнение в… э-э-э… мою сторону.
Таким образом, удивительное завещание сделалось общественным достоянием и, когда в Олд-Бейли Манфред поднимался по узкой деревянной лестнице на скамью подсудимых, в зале стоял гул – это собравшиеся на слушание обсуждали последнюю причуду подсудимого.
– Тишина!
Манфред с любопытством осмотрел большую огороженную площадку, а когда конвоир указал на скамью, кивнул и сел. После того как был зачитан обвинительный акт, он встал.
– Признаете ли вы себя виновным? – спросили его, и он коротко ответил:
– Воздерживаюсь от ответа.
За происходящим обвиняемый наблюдал с интересом. Деловитые шерифы в мехах, священник, сидевший закинув ногу на ногу, три ряда барристеров в париках, репортеры на отдельной скамье, яростным шепотом отдающие указания посыльным, которым передавали свои записи, судебные приставы, плотная шеренга полицейских, растянувшаяся по периметру зала, – всех их он осмотрел с любопытством, но больше всего его заинтересовал судья в алой мантии, с по-стариковски мудрым и совершенно невозмутимым лицом.
Главный адвокат обвинения, невысокий мужчина с умным, уверенным лицом и подчеркнуто оживленными манерами, то и дело напоминал суду о своем искреннем желании вести дело беспристрастно и справедливо. Он заявлял, что не готов рассматривать некоторые обстоятельства, прояснившиеся в ходе полицейского расследования, и не хотел склонять суд к мысли, что подсудимый напрочь лишен положительных качеств.
Он даже не побоялся заявить, что человек, который был убит и в убийстве которого обвиняли Манфреда, не заслуживал уважения и не был достойным гражданином своей страны. Свидетели, лично знакомые с убитым, все как один отказывались отвечать на вопросы о его моральных качествах. Адвокат обвинения был готов полностью согласиться с утверждением, что это был ужасный человек, дурно влиявший на окружавших его людей, растлитель работавших на его фабрике молодых женщин, нарушитель закона, подлец и распутник.
– Но, господа присяжные, – с глубоким убеждением воскликнул адвокат, – цивилизованное сообщество, наподобие нашего, живет в соответствии с определенной системой, какой бы несовершенной и запутанной она ни была, которая определяет, какого наказания заслуживает преступник или тот, кто замыслил злодеяние! Поколения мудрейших людей создавали и усовершенствовали эту систему, чтобы она включила в себя все известные провинности. Обществу было нелегко принять эту систему, ему пришлось пойти на огромные жертвы, чтобы согласиться с заложенными в нее принципами. С потом и кровью было выстрадано право на великую свободу – свободу закона, в духе безупречной объективности проводимого в жизнь избранными служителями.
Далее он заговорил о «Четверых благочестивых», которые разработали собственные механизмы возмездия, вышедшие за рамки и поправшие существующие законы; которые сами выносили приговор и сами приводили его в исполнение, независимо и в нарушение существующего кодекса.
– Я снова повторю, что вовсе не собираюсь обвинять их в том, что наказывали они невинных. На основании тех улик против своих жертв, которыми обладали они, служители закона сами, не мешкая, приступили бы к судебному преследованию этих людей. Если бы «Благочестивым» заблагорассудилось принять, так сказать, абстрактный взгляд на то или иное правонарушение, и если бы они сообщили нам, что тот или иной человек заслуживает наказания, мы, представители существующего права, ни на миг не усомнились бы в справедливости вынесенной ими оценки. Однако мы столкнулись с вопросом относительно адекватности наказания и с еще более серьезным вопросом о правомерности наложения наказания отдельно взятым лицом, что и привело к тому, что этот человек, который оказался сего дня здесь на скамье подсудимых, обвиняется в убийстве.
Пока звучала вступительная речь адвоката обвинения, Манфред сидел, подавшись вперед, и внимательно слушал. Пару раз он кивнул, как будто соглашаясь, но несогласия не выразил ни разу.
Свидетели вызывались по очереди. Констебль, за ним доктор, потом словоохотливый косоглазый иностранец. После допроса каждого из них адвокат поворачивался к Манфреду и спрашивал, нет ли у него вопросов, но тот только качал головой.
– Вы раньше когда-нибудь видели обвиняемого? – спросил адвокат последнего из свидетелей.
– Нет, сэр, не фидеть! – не задумываясь воскликнул тот. – Я ничего не иметь сказать протиф него.
Спускаясь со свидетельской трибуны, он негромко произнес:
– Остались еще трое… Я пока не хотеть умирать.
Это проявление осторожности вызвало смех в зале, но вдруг заговорил Манфред. Резким голосом он попросил его задержаться, а потом обратился к судье:
– Вы позволите, ваша честь?
– Прошу вас, – вежливо ответил тот.
– Вы что-то упомянули об остальных троих, – сказал Манфред иностранцу. – Вы хотите сказать, что они угрожали вам?
– Нет, сэр, что фы! – горячо воскликнул энергичный человечек.
– Я не имею права задавать вопросы адвокату, – улыбаясь произнес Манфред, – но я хочу обратить его внимание на то, что в этом деле на свидетелей давление не оказывалось.
– Это так, – поспешил заверить его юрист. – И вы имеете полное право на подобное заявление.
– У нас нет прямых доказательств вины этого человека, – обвиняемый указал на свидетельскую трибуну, – поэтому никаких действий против него не предпринималось. Но этот господин занимается контрабандой сахарина и торговлей крадеными вещами. Впрочем, я думаю, полиция им еще займется.
– Это ложь! – вскричал человечек на свидетельской трибуне. Он побелел как полотно и весь затрясся. – Клевета!
Манфред снова улыбнулся и жестом дал понять, что больше его не задерживает.
Судья мог сделать подсудимому замечание за не относящееся к делу обвинение, но промолчал.
Выступление обвиняющей стороны подходило к концу, когда кто-то из работников суда подошел к судье и, наклонившись, принялся что-то шептать ему на ухо. После того как был выслушан последний свидетель, судья объявил перерыв и попросил обвинителя зайти к нему в кабинет.
Обвиняемого отвели в камеру, расположенную этажом ниже зала суда. Там Манфреду шепнули, что его ожидает, и лицо его сделалось очень серьезным.
После перерыва судья, усаживаясь на свое место, обратился к жюри:
– Поскольку дело это очень необычное, – сказал он, – при его рассмотрении могут возникнуть определенные обстоятельства, не имеющие прецедента в юридической практике. Тем не менее истории известны примеры, когда суду давались свидетельские показания в такой форме, в которой они сейчас будут представлены нам. – Он раскрыл лежащую перед ним толстенную книгу в том месте, где в нее была вложена бумажная закладка. – Вот дело «Королева против Форсайта». Еще раньше – «Королева против Берандера». И еще более раннее дело, на которое, принимая решение, ссылались судьи в обоих предыдущих случаях, – дело «Король против Томаса Мэндори». – Он закрыл фолиант. – Несмотря на то что подсудимый не изъявил желания пригласить на суд своих свидетелей, нашелся господин, который сам вызвался дать показания в его защиту. Он пожелал, чтобы его имя не было названо, и определенные обстоятельства вынуждают меня выполнить эту просьбу. Господа присяжные, можете быть уверены, что мне известна и личность свидетеля, и то, что этот человек в полной мере заслуживает доверия.
Он кивнул одному из приставов, и через судейскую дверь на свидетельскую трибуну прошел молодой человек. Одет он был в узкий облегающий сюртук, а верхнюю часть его чисто выбритого лица скрывала полумаска.
Он чуть наклонился над перилами и улыбнулся Манфреду, который внимательно на него смотрел.
– Вы хотите выступить в защиту обвиняемого? – спросил судья.
– Да, милорд.
Следующий вопрос заставил зал ахнуть от удивления.
– Вы утверждаете, что несете равную с ним ответственность за его поступки?
– Да, милорд!
– Другими словами, вы являетесь членом организации, которая именует себя «Четверо благочестивых»?
– Да.
Говорил он спокойно и то необычайное волнение в зале, которое вызвало его признание, не произвело на него ровным счетом никакого впечатления.
– Кроме того, вы заявляете, – продолжил судья, заглянув в лежащий перед ним листок бумаги, – что участвовали в обсуждении их планов?
– Совершенно верно.
Паузы между вопросами были довольно долгими, потому что судья делал какие-то отметки на листке. Адвокат обвинения тоже что-то усердно записывал.