– Генрих Розенберг из Раза. – Это было название маленькой деревушки, затерянной где-то на просторах Трансильвании.
– Кто поручится? – привычно спросил Фалмут. Манфред затаил дыхание, приготовившись к прыжку.
– Я!
Руку поднял прошедший перед ним молодой мечтатель с лицом священника.
– Проходите.
Манфред, не моргнув глазом, прошел за полицейский кордон, по-свойски кивнув своему спасителю. За спиной у него раздался безмятежный, чистый голос его спутника Пуаккара:
– Рольф Вульфанд.
– Кто поручится?
Манфред снова напрягся.
– Я поручусь, – отозвался все тот же молодой человек.
Подошел Пуаккар, и они немного постояли рядом. Потом краем глаза Манфред заметил, что поручившийся за них юноша неторопливо направился в их сторону. Подойдя, он сказал:
– Через час приходите в ресторан «Реджори» на Кингз-кросс. Я буду там. – Незнакомец, как и они, говорил по-арабски. Если Манфреда это и удивило, виду он не подал.
Они пробрались через толпу, окружившую здание (новость о полицейском рейде разлетелась по всему Ист-Энду с быстротой молнии), и заговорили, только когда дошли до «Олдгейт-стейшн».
– Неожиданное начало для нашего предприятия, – заметил Манфред. По его лицу невозможно было определить, огорчает это его или радует. – Я всегда считал, что арабский лучше других языков подходит для тайн… Век живи, век учись, – философски добавил он.
Пуаккар внимательно посмотрел на свои ухоженные ногти, как будто искал в них объяснение необычной ситуации.
– Да, это что-то новенькое, – произнес он таким тоном, будто обращался к самому себе.
– С ним могут возникнуть осложнения, – прибавил Джордж, а потом сказал: – Впрочем, поживем – увидим.
Молодой человек, с которым они познакомились при столь необычных обстоятельствах, пришел в условленное место с небольшим опозданием. Но чуть раньше в ресторан, немного прихрамывая, вошел другой человек, он приветствовал их грустной улыбкой.
– Вы ранены? – спросил Манфред.
– Пустяки, – беззаботно отмахнулся тот. – Так что означает ваш загадочный телефонный звонок?
Манфред в двух словах обрисовал события этого вечера. Мужчина выслушал его, сохраняя строгое молчание.
– Любопытно… – начал он, но предупреждающий взгляд Пуаккара заставил его замолчать – в ресторане появился тот, о ком они говорили.
Молодой человек подсел к их столику, взмахом руки отогнав вившегося вокруг него официанта.
Какое-то время четверо сидели молча. Первым заговорил неизвестный.
– Я – Бернард Кортлендер, – просто сказал он. – А вы – те, кто называют себя «Четверо благочестивых».
Они не ответили.
– Я видел, что это вы выстрелили, – ровным голосом продолжил он, – потому что наблюдал за вами с того мгновения, когда вы вошли в зал, и когда полиция затеяла это опознание, я решил помочь вам, рискуя жизнью.
– То есть, – холодно вставил Пуаккар, – вы не побоялись, что… мы убьем вас?
– Совершенно верно, – кивнул молодой человек. – Любому со стороны это показалось бы дьявольски неблагодарным поступком, но я достаточно хорошо знаю правила игры и прекрасно понимаю, что это было бы самым логическим исходом моего вмешательства. – Тут он повернулся к Манфреду, который сидел в расслабленной позе, откинувшись на роскошные красные подушки, и заговорил так, будто обращался только к нему: – Вы так часто давали понять, что человеческая жизнь – самый незначительный фактор в ваших планах, что, если моя жизнь… или даже жизнь кого-то из вас помешает вам добиться своих целей, вы, не задумываясь, принесете ее в жертву… Вот так! – Он щелкнул пальцами и замолчал.
– Продолжайте, – только и сказал Манфред.
– Мне известны ваши подвиги, – вновь заговорил странный молодой человек. – Да и кто о них не слышал?
Он вынул из кармана бумажник и достал из него газетную вырезку. Никто из трех слушавших его мужчин даже не посмотрел на бумагу, которую он разложил на белой скатерти. Их взгляды были устремлены на его лицо.
– Вот список убитых… во имя правосудия, – сказал Кортлендер, разглаживая вырезку из «Мегафона». – Людей, которым законы этой страны неписаны, эксплуататоров и распутников, грабителей казны и растлителей молодежи… Людей, которые покупали и продавали «правосудие». – Он снова сложил бумагу. – Я молился о том, чтобы когда-нибудь встретиться с вами.
– Продолжайте, – все тем же бесстрастным голосом повторил Манфред.
– Я хочу работать с вами, стать одним из вас, разделить вашу жизнь и… – он заколебался, а потом серьезно произнес: – И, если понадобится, смерть.
Манфред медленно кивнул и посмотрел на мужчину, который хромал.
– Что скажете, Гонзалес? – спросил он.
Леон Гонзалес был прекрасным физиономистом. Молодой человек знал это, он повернулся и встретил устремленный на него оценивающий взгляд.
– Энтузиаст, мечтатель и интеллектуал, конечно же, – медленно произнес Гонзалес. – Надежен. Это хорошо. И уравновешен – это еще лучше. Но…
– Но? – настороженно поинтересовался Кортлендер.
– Подвержен страсти, а это плохо, – вынес вердикт Гонзалес.
– Ее можно научиться сдерживать, – спокойно возразил молодой человек. – Мне пришлось иметь дело с людьми, которые соображают лихорадочно и действуют необдуманно. И этим грешат все организации, которые борются со злом беспорядочными преступлениями, чувства превращают в чувствительность и королей путают с монархией.
– Вы состоите в Красной сотне? – спросил Манфред.
– Да. Но только потому, что Красная сотня помогла мне пройти несколько шагов по той дороге, которую я избрал.
– В каком направлении?
– Кто знает? – ответил юноша. – Прямых дорог не бывает, и нельзя судить о своем предназначении по тому, куда тебя привели первые шаги.
– Я не буду объяснять, чем вы рискуете, – сказал Манфред. – Не стану я объяснять и того, какую ответственность вы хотите возложить на свои плечи. Вы богаты?
– Да, – безразлично кивнул Кортлендер. – Мне принадлежит большое имение в Венгрии.
– Я задал этот вопрос неспроста, хотя, если бы вы были бедны, это не повлияло бы на наше решение, – сказал Манфред. – Вы готовы продать свое имение… Буда-Грац, если не ошибаюсь… ваше высочество?
Впервые молодой человек улыбнулся.
– Я не сомневался, что вы узнали меня, – сказал он. – Что касается моего имения, я готов продать его, не глядя.
– И вырученные деньги передать мне?
– Да, – быстро ответил Кортлендер.
– Без права возврата?
– Без права возврата.
– И если вам покажется, – медленно произнес Манфред, – что эти деньги мы используем для собственной выгоды, вы не сделаете исключения?
– Не сделаю, – твердо произнес решительный молодой человек.
– А гарантии? – поинтересовался Пуаккар и слегка подался вперед.
– Слово Гап…
– Довольно, – прервал его Манфред, – мы не нуждаемся в ваших деньгах… Хотя деньги – это самое сложное испытание. – Немного поразмыслив, он заговорил снова: – Женщина из Граца, – отрывисто произнес он. – Возможно, ее придется убить.
– Жаль, – с сожалением произнес он, и на этом его испытание было закончено, хоть сам он о том и не догадывался. Чрезмерная уступчивость и готовность во всем соглашаться с «Четверкой», даже с их самыми жесткими решениями, любая мелочь, способная указать на отсутствие внутреннего равновесия, которое требовало их слово, стала бы для него приговором.
– Предлагаю нескромный тост, – сказал Манфред и махнул официанту. Когда было открыто вино, а бокалы наполнены, он негромко произнес: – Давайте мы вчетвером выпьем за того четвертого, который умер, и того четвертого, который родился.
Пили они за того четвертого, который погиб, изрешеченный пулями в одном кафе в Бордо.
Тем временем на Мидлсекс-стрит в почти пустом зале Фалмут стоял, окруженный целой армией репортеров.
– Это были «Четверо благочестивых», мистер Фалмут?
– Вы видели их?
– Вы можете что-нибудь объяснить?
С каждой секундой прибывали все новые и новые газетчики, на узкую улочку съезжались такси, перед невзрачным зданием уже выстроился целый ряд машин, словно здесь проходил какой-нибудь великосветский званый вечер. «Телефонная трагедия» все еще была свежа в памяти общественности, поэтому достаточно было лишь раз произнести магические слова «Четверо благочестивых», чтобы искра интереса вспыхнула с новой силой. Представители Красной сотни собрались отдельной группой в небольшом фойе, через которое то и дело торопливо прошмыгивали бойкие журналисты.
Смит, один из ведущих журналистов «Мегафона», и его молодой помощник Мэйнард выбрались из толпы и нашли свое такси.
Смит крикнул водителю, куда ехать, плюхнулся на сиденье и коротко свистнул, изображая усталость.
– Слышал, как эти ребята говорили насчет полицейской защиты? – спросил он своего напарника. – Самые прожженные анархисты в мире, а ведут себя, как маменькины сынки. Послушать их, так это самые законопослушные граждане в мире. Наша цивилизация – странная штука, – непонятно добавил он, качая головой.
– Один человек там, – сказал Мэйнард, – на очень плохом французском все спрашивал меня, можно ли «Четырех благочестивых» отдать под суд!
В это самое время кто-то из руководителей Красной сотни задал Фалмуту очередной вопрос, и уже утративший изрядную долю терпения суперинтендант, из последних сил стараясь сохранять спокойствие, ответил:
– Да, вы имеете право проводить свои собрания, – сказал он. – Если не будете говорить ничего такого, что может вызвать нарушение общественного порядка, – пожалуйста! Можете обсуждать подстрекательство и анархию, сколько влезет, – довольно резко добавил он. – Спросите своих английских друзей, они подскажут вам, что можно, а чего нельзя. А можно тут, скажу я вам, очень много. Например, оправдывать убийство монарха, если вы при этом не уточняете, какого именно монарха; вести антиправительственные разговоры или обвинять армии и наследников престолов. Да и вообще, никто не имеет права запретить вам делать то, что вам вздумается, потому что у нас такие законы.