– Но вы пошли-с на это… из-за любви к Оддбьоргу, да? – спросил Бернар, придвинувшись поближе.
Графиня посмотрела на него как на старого друга – с теплом и благодарностью. Удивительно, но жуткий призрак больше не казался таким страшным.
– Верно. Я влюбилась в него, увидев его работы – там, в Магне. Отец часто меня брал с собой в город. Мы продавали камень, что здесь добывался, – змеевик. На нём разбогатело графство. И отец пытался меня сосватать к дворянину побогаче… а моё сердце выбрало скульптора. Я увидела эту красоту, тончайшие травинки, брызги волн, рыбацкие сети… Вы представляете, он умеет вырезать из камня сеть! Он может обвить ею фигуру! Ах, как я могла устоять! Одди больше всего любил работать со змеевиком. Там, в мастерской, мы и познакомились…
– Моя мать тоже влюбилась в мастера из другого народа, – заметил Бернар. – Он был стекло… стеклоделом?
– Стеклодувом, – подсказал Ганс.
– Да, она восхищалась его работой. И не только работой! Но мой дед, он барон. И он не принял моего отца, высмеял любовь моей матери на пиру. Они поссорились, и барон выгнал её из… из дома? Из династии.
– Разве такое возможно? Лишить фамилии? Какая жестокость! – изумилась Клотильда.
– У нас – обычное дело. Но мама жалела об этом никогда. Она сразу же вышла замуж за папу, и они обрели счастье.
– Поверь, она пожертвовала очень многим ради твоего отца, – тихо и вкрадчиво сказала Клотильда. Казалось, даже её змеи смотрели на Бернара с сочувствием. – Мне же удалось получить благословение на брак и сохранить титул.
– Удивительно, что ваш батюшка пошёл на это, – заметил Ганс, слушавший их разговор заворожённо.
– О, это отдельная история! – печально рассмеялась она. – Конечно, он был против. Скульптор? Гном? Что за вздор! Но я готова была свернуть эти горы, сбросить замок в реку и сжечь лес дотла ради каждого дня, проведённого с моим Одди! И я придумала хитрость. Отец более всех почитал Акмэ, и я знала, что моя история ей приглянётся.
Горько вздохнув и на мгновение задумавшись, Клотильда продолжила свой рассказ:
– В соответствии с обрядом я составила концессию: я обещала Акмэ, что заключу брак с Одди перед её ликом, что никогда не оставлю его, что рискну моим наследием ради простой людской любви… и что обреку себя на вечные муки, если отступлюсь. Взамен я попросила Акмэ послать моему отцу знак, что этот брак послан ею как испытание верности. Ведь для акмэра нет ничего важнее неистового чувства, даже если это любовь его дочери к гному. Не знаю, что это был за знак, однако отец вскоре дал благословение… А я, наивная, навлекла на всех нас гибельнейшую беду.
– Простите-с, но я не верю, что боги могли вас проклясть за такое, – покачал головой Бернар, у которого уже чуть ли не слёзы стояли в глазах. – Вы следовали зову сердца и не желали никому зла. Разве вы повинны в том, что полукровки неурожайны?
– Нет конечно. Но я повинна во многом другом. Я разгневала Пертиссимуса. – Клотильда указала на статую с учёным монахом, отражавшую бога познаний и справедливости. – И когда наконец мой сын родился… Пертиссимус его проклял. Потому Хаймунд и…
– Любопытно. – Ганс бесстрастно продолжал записывать конспект, будто графиня рассказывала ему миф, а не историю своей жизни. – Конечно, грюнхауты от такой связи не родятся. Обычно родятся от орчеложества. Так что внешний облик вашего сына – веское основание подозревать именно маледиктус. Но позвольте уточнить, чем вы могли разгневать Летописца? Вы перепутали местами все книги в местном архиве?
– Я… – Клотильда замялась, – взяла кое-что с алтаря Пертиссимуса. И не успела вернуть!
– Кража святыни, приведшая к нарушению свадебной клятвы… Всё ясно. Маледиктус ретрибутивус плуралис, активус эт инактивус, – молвил Ганс, чьи записи уже превращались в сложные схемы.
Бернар уставился на него, округлив глаза и напрягшись. Колдун плёл чары прямо посреди разговора! Но то был лишь диагноз, который эрудит для всех пояснил:
– Проклятие возмездия множественное, деятельное и бездейственное.
Спохватившись, он добавил:
– Вы ведь не против, если я буду вести записи?
– Вы уже опоздали с этим вопросом, граф. – Клотильда пожала узкими изящными плечами, садясь обратно в своё кресло.
– Благодарю. И что же случилось, когда родился Хаймунд?
– О, это стало большим потрясением! Мы с Одди испугались. Я плакала день и ночь, но так и не смогла… Не смогла… – Графиня нервно вздохнула, силясь сохранить самообладание. Её трясло. – Отец твердил, что есть лишь один путь. Он боялся за меня. Узнав, что я родила орочье исчадие, чернь устроила бы самосуд…
– Самосуд?! – поразился Бернар. – Какое преступление вы совершили?
– Орчеложество тогда каралось изгнанием или даже смертью, – пояснил Ганс. – А иного объяснения они представить не могли.
– О боги… – ужаснулся следопыт. – Вы разве не могли отдать его кому-нибудь?
– Отдать! – горько усмехнулась хозяйка долины. – Милый мой, кто же возьмёт грюнхаута?
– В Гномью эпоху, – продолжал Ганс, – люди убивали зеленокожих при первой же встрече.
– Если сейчас всё по-другому, – вздохнула Клотильда, – то это счастье, какого мы были лишены. Я не знала, что делать, но и… убийство ребёнка? Нет! Это преступление! Грех! Это написано в Законе Божьем десницей самого Орднунга. Я была в полном отчаянии… Но Одди! В конце концов Одди поддался давлению отца. И он… Вы уже знаете, что он сделал. Ночью, никому не сказав… Вместе с сыном тогда… Простите. – Графиня закрыла обезображенное лицо ладонями и тихо всхлипнула. – Вместе с сыном тогда умерла и я.
Бернар протянул ей свой шёлковый носовой платок, но осёкся. Как призраку им воспользоваться на Той стороне? Как помочь бесплотному духу?
– Но это был лишь первый удар, – продолжала Клотильда, возвращая себе самообладание и голос. – На следующее утро он ушёл из моего дома, даже не поговорив. Покинул наше родовое поместье! Предал меня и наших подданных! Растоптал мои эдельвейсы!.. Я оказалась совсем одна – без сына и без мужа… Наедине со своим горем.
– Клотильда! – в сердцах воскликнул следопыт. – Позвольте-с выразить вам свои самые искренние соболезнования. Я не посмею заявлять, будто понимаю вашу боль. Но когда папу забрала хворь, мама тоже заболела. В отчаянии я пришёл к деду за помощью – чтобы тот помог её вылечить. Но он отказал… Он бросил её умирать! Воистину, нет ничего хуже, чем предательство семьи.
– Ты прав. – Клотильда улыбнулась. – Благодарю тебя за такие слова. Ещё никто из тех, кто приходил сюда, не видел во мне простую страдающую дворянку. – Затем графиня драматично понизила голос, перейдя почти на шёпот: – Но выходит, что и я предала Одди, хоть и совершенно заслуженно. Он ушёл… вы не поверите, он ушёл жить в пещеру! И я отказалась последовать за ним. Я обещала себе даже не переходить эту реку, лишь бы случайно не встретить его. Я была зла. Я никого и никогда так не ненавидела, как Одди. Однако год спустя я переступила через себя и отправила ему приглашение на день рождения нашего сына… И он не пришёл! Гнев сжёг меня изнутри, я потеряла рассудок. Мне вскоре сообщили, что Одди укусила ядовитая змея, что он умирает там, в своём дурацком гроте, и просит меня о последней встрече… И я не пришла. – Графиня стиснула зубы, сжала кулаки и покачала головой, оглядывая гостей. Змеи грозно шипели, разрезая языками пыльный воздух. – Я не пришла, потому что нога моя не ступит на порог этой проклятой пещеры. И вот за это Акмэ… – ордфрау показала рукой на своё лицо, – превратила меня в чудовище!
– Какое безумие! – возмутился Бернар. – Вы что, в самом деле должны были жить с убийцей вашего сына?
– Увы, такова цена! – воскликнула Клотильда. – Акмэ коварна. Я принесла ей брачную клятву!
Ордфрау помедлила, собираясь с мыслями. И мы воспользуемся этой паузой, чтобы наконец рассказать об Акмэ, летней богине огня, грозы, чувств, трагедии, театра, мести и праведного гнева. Акмэ – это накал страстей, драматический пик всей жизни! Она любит заключать сделки со смертными – Божьи концессии, – и во многих мифах об Акмэ эти договоры приводят смертного к злополучному концу.
Одной из таких концессий является брачная клятва, требующая соблюдения множества законов, установленных Орднунгом. А расторжение брака, скреплённого Акмэ, непременно требует суда, в котором истцу придётся обосновать развод весомыми доказательствами.
И хотя эта строгость, тяжесть и крючкотворство многих отпугивает, немало находится и смельчаков, решающихся дать брачную клятву Акмэ. Сами посудите, есть ли в Этом мире крепче и надёжнее узы? Есть ли надёжнее способ заявить о своих чувствах, чем эта роковая концессия?
И вот Клотильда, собравшись с мыслями, призналась:
– К тому же… к тому же… я до сих пор его люблю. Даже после всего этого… Ничего не могу с собой поделать.
– Как я понимаю, – протянул Ганс, оставивший наконец записи, – граф фон Зерпентштайн сам не хотел убивать ребёнка, он сделал это от безысходности. Простой люд не оставил бы в живых ни мать, ни, конечно, исчадие. Однако мне бы хотелось прояснить полную картину. Акмэ превратила вас в монстра… но ведь не в призрака!
– Вы, юный граф, зрите в корень. Орднунг, мой покровитель, не принял меня в Тот мир. Я ведь клятвопреступница, разорвавшая узы брака. Конечно, я недостойна его чертогов… Наверное, это ещё одно проклятье, да? Как вы их зовёте? Маледиктусы?
Бернар с жалостью смотрел на женщину, растоптанную жестокими богами. Орднунг, Акмэ, Пертиссимус были ему чужды – Ёрд ни за что бы не отвернулся от смертного из-за таких глупостей! Но затем юноша вдруг просветлел лицом и радостно воскликнул:
– Я знаю, что нужно делать!
Он попытался взять руки Клотильды в свои, но не смог коснуться бесплотного призрака.
– Мы сделаем так, что Одди к вам вернётся! Вы помиритесь, и Акмэ вас извинит. Вы сможете… убыть в Тот мир совместно, в её чертоги. Вы будете вечно с любимым!
– Правда? – Графиня просияла. – Это было бы прекрасно. Ты действительно хочешь мне помочь? Такое благородство…