– Меня удивляет твоя воинственность, Чкт-Пфчхи. К тому же все эти истории про продажу души – это просто сказки, – поморщился Ганс. – Но, разумеется, концессия может быть опасна, если ты не до конца понимаешь условия. А призраки могут быть крайне туманны в своих формулировках.
– Да уж… – протянул Бернар. – Но мне бы так хотелось наладить их отношения и снять проклятье!
– Я бы пошёл по этому пути, – кивнул Ганс. – Если их примирить, брачная клятва будет восстановлена, спадёт проклятье, Акмэ примет их к себе.
– Ты думай как хочешь, – нарушила молчание Нисса, – а мне кажется, что тут нет никакого проклятья. Сам посуди: гном и людиня хотели зачать ребёнка, это дело непростое. Она сама говорит, что перепробовала кучу этих обывательских методов. Наверняка она недоговаривает. Наверняка она в конце концов прибегла к какому-нибудь древнелюдскому опусу – и вот результат. Хаймунд не орк, его просто изуродовало первертивное зачатие.
– Вот именно! – пискнул бельчонок. – Сама своего сына сгубила, а теперь и нас вовлекает в свои интриги. Нисса, ты тоже за то, чтобы не вестись на этот обман?
Гнома не успела ответить: Ганс вспылил.
– Снова ты со своей магической этикой! И зачем умножать сущности, когда есть простое и очевидное объяснение?
Алхимица фыркнула.
– Мы слишком мало знаем о том, что здесь произошло, – заключила она. – Думаю, мы можем пока поговорить с Оддбьоргом и попытаться выведать у него побольше. Надеюсь, он окажется не таким скользким.
– Представляете, какая горькая судьба! – вздохнул Бернар. – У неё уже всё было: семья, муж, авуа́р[32], родное баронство… то есть графство. Красивейшая долина! А потом родила ребёнка – и конец всему, одни статуи, призраки да руины… Бедная женщина!
– Ты бы посмотрел на себя, – едко возразила гнома. – Ты теперь весь седой, как мукой обсыпан. Она тебя прокляла, а ты: «Бедная женщина, бедная женщина!»
– Прокляла?! Не может быть!
Бернар остановился и принялся разглядывать себя в зеркальце, которое всё ещё держал в руках.
– О нет, мои волосы! Мои пышные рыжие волосы! И что же теперь делать? Нисса, ты же лекарица.
– Поцелуй её. В сказках, когда княжич целует княжну, с неё спадает проклятье. Может, это и наоборот сработает.
Свои хитрые зелёные глазки Нисса спрятала за линзами очков, и прежде чем Бернар смог оценить серьёзность ответа, Ганс увёл разговор в сторону:
– Вы заметили, что у неё с шеей? Как будто голову оторвали, а затем водрузили на место.
Остальные помотали головами. Счастье, что они могли так сделать: их-то головы никто не отрывал!
– Я обратил внимание, когда она подняла на меня взгляд. Горгулья на мосту проводила пальцем по горлу. Возможно, мы тогда совсем её не поняли.
– И как это поможет вернуть цвет моим волосам? – спросил Бернар.
– Предлагаешь вернуться и опросить горгулью? – подняла бровь Нисса.
– Стоило бы с ней поговорить куда подробнее и разобраться в её природе и помыслах досконально, – забормотал Ганс. – Конечно, это займёт немало времени, учитывая ограниченность в общении…
– Мы ушли уже слишком далеко, – покачал седой головой Бернар. – В любом случае мы туда ещё вернёмся. Тогда и попробуем разобраться, хорошо?
Если бы они всё же решили вернуться и нашли способ поговорить с горгульей, возможно, наша история пошла бы совершенно по-другому. Первопроходцы узнали бы о трагической судьбе Лив и Нидгара, пришедших в долину много лет назад, дабы сразиться со злом. Возможно, они даже нашли бы их снаряжение, до сих пор пылящееся в крипте замка Зерпентштайн – способное, между прочим, решительно поменять ход описываемых событий. Ох уж эти догадки, посещающие нас слишком поздно, когда ничего уже нельзя изменить!
– Будь проклят тот день, когда я повёлся на эти несчастные пять сотен рихтов! – проворчал Бернар, выискивая дорогу вдоль реки к пещере. Он ещё долго сокрушался и бормотал себе под нос: про особняк в столице, про баронство, авуар и бомонд, в который ему непременно надо было попасть. Однако Бернар не ведал, что волосы – ещё не самая страшная его потеря.
Холод в ельнике сгущался, как и сумерки. Идти становилось всё сложнее. Воли к жизни оставалось ровно на то, чтобы лечь и замереть навсегда. Ганс шмыгал носом и кутался в плащ, но это давно не помогало. Пальцев ног в сапогах он уже не чувствовал, зато прекрасно ощущал все свои кости – так их ломило.
Когда же они дойдут до этой пещеры, в которой поселился муж Клотильды? Им давно следовало сесть вокруг костра, как следует согреться и пообедать, но первопроходцы уже четверть дня блуждали среди плешивых ёлок.
– Как дойдём до пещеры – так и узнаем, сколько до неё было идти! – угрюмо отвечал Бернар на вопросы уставших спутников.
Он не хотел признавать, что давно потерял тропу и вёл отряд наугад вдоль реки, шумевшей вдалеке по левую руку. Первопроходческая смекалка? Нет, просто Бернар не знал, что ещё делать… Не говорить же всем правду!
Его тревожно-мрачный настрой поневоле передался остальным. Даже Чкт-Пфчхи, всегда казавшийся бодрым и весёлым, сейчас только нудно напоминал про опасные тени, чем лишний раз пугал Ниссу.
– Так, всё. – Бернар понял, что так дальше не пойдёт. – Привал! Вот на той поляне. Пообедаем как следует, отдохнём, осмотримся. Вмятина, собери, пожалуйста, дров.
«И как-то вернём себе боевой настрой», – подумал он про себя.
Ганс облегчённо выдохнул, шепча что-то про богиню Истэбенэль.
– Но у нас не осталось соли, чтобы насыпать круг, – заметила алхимица.
– Клотильда сказала, что они не нападут, – фальшиво улыбнулся полуэльф, сбрасывая рюкзак под елью. – Это ж её собаки.
– И ты ей поверил? – пискнул Чкт, спрыгивая с Ниссиного плеча.
– Ты-то чего такой мрачный? – изумился Бернар. – Только не говори, что тоже оделся не по погоде! Что тебе наши проблемы? Ты же божий угодник! Святой! Тебя вон даже снег держит!
Но бельчонок Бернаров юмор не оценил и, внимательно оглядываясь в тенистом ельнике, холодно ответил:
– Все белки в снегу не проваливаются.
– Вмятина, подожди, не уходи, – окликнула Нисса автоматона. – Налей кипятка в этот тийник стеклянный – Гансу согревающий отвар опять сделаю.
– Чикт, может, тебе природа не нравится? – Бернар меж тем не отставал от белки. – Вы ведь городские зверьки. Ты откуда родом-то? Я так понял, ты даже не из нашего княжества.
Полуэльф достал из своего рюкзака несколько желудей и протянул мельтийскому угоднику, а тот, вмиг расколупав один из них, ответил:
– Я с юга, с Черешнёвых озёр.
– Ого, как далеко тебя занесло! Верно говорят, что белкам не сидится на месте. Я у вас никогда и не был. Слышал, что во время Флореаля черешни так красиво цветут, что эльфы на весь этот месяц откладывают свои дела и гуляют в садах, любуются и… милуются прям там.
– Да, – кивнул бельчонок, вспоминая родные края. – Про красоту не врут. А к концу Флореаля поднимается ветер, срывает лепестки, и небо застилает сумасшедшей пестротой. Черешни и белым цветут, и лиловым, и алым. И лепестков так много, что аж Хютера за ними не видно. А затем они ложатся ковром на озёрную гладь и… Красиво, в общем.
Чкт грустно вздохнул и догрыз последний жёлудь.
– Озёра ведь – это эльфийское царство, да? – Бернар почуял, что бельчонок оттаивает и проникается теплом светлых воспоминаний. – Каково жить в эльфийском городе?
– А я в городе и не жил. У нашей общины пасека была глубоко в черешневом лесу.
– Была?
– Её разорили.
– Орки? – встревожился Бернар.
Чкт не любил вспоминать тот день. Бабушка Чррикити́ч-кичи отправила его вместе с остальной общиной за орехами и ягодами для гостя – беглого эльфа-каторжника, заблудившегося в лесу. Они приняли его как полагается, по всем заветам Фрр-Фрр. Когда беглеца нашли, рана на его левой ноге была такой грязной, что нога уже начала гнить. Бабушка выходила его: поила тием и мёдом, очищала рану опарышами – маленькие беличьи лапки как нельзя лучше подходят для такой тонкой работы – и кормила грибной похлёбкой. Чкт до сих пор помнил аромат этого божественного блюда.
Бабушка, конечно, трещала без умолку – вот и разболтала гостю про своё сокровище. Он, видимо, решил, что старуха прячет серебро. В тот день каторжник свернул доверчивой белке шею, разворошил всё дупло и таки нашёл её сокровище – ожерелье из речных камешков, которое сделал внук.
Когда бельчонок вернулся, убийцы уже и след простыл. Оставаться в общине было для Чкта нестерпимо, так что он почти и не соврал, когда сказал, что её разорили. Он навсегда запомнил своего гостя – его белые волосы, острые уши и золотистые глаза. Он никогда не забудет его. Он обязательно его найдёт, и тогда… да простит его Фрр-Фрр.
– Да, орки, – ответил Чкт и посмотрел на Бернара таким печальным и тяжёлым взглядом, что полуэльф тут же переключился на севшего рядом эрудита.
– Слушай, Ганс, а ты правда граф? Что же твоё сиятельство забыло в этих горах?
Графья в Эльфийскую эпоху стали… не то чтобы даже диковинкой. Древнелюдская империя давно погибла, на её место пришли орки, а затем их прогнали гномы и эльфы. Всем заправлял совет Акерплатца, храмы, гильдии. Титул в таком обществе что пыльный домотканый ковёр, полученный от бабушки, а ею – от её бабушки: повесить некуда, отдать некому, а выкинуть жалко; забросить на чердак – и пусть себе лежит.
– Помнишь, я рассказывал про Грюнриттера?
– Ну да.
– Вот это и забыл.
– В смысле? Ты его ищешь?
– Нет, – мотнул головой Ганс. – Я мальтеорус, я изучаю маледиктусы, то есть проклятья, говорил же. Родство с бесом – само по себе нечто вроде маледиктуса. У меня корыстный интерес.
Бернар в ответ только кивнул, крепко задумавшись. После всего, что следопыт здесь повстречал, ему как-то расхотелось расспрашивать Ганса дальше. Тут уж самому бы не отчаяться. Полуэльф заключил, что бесы – так себе родство: постоянно ругаются, творят чёрт-те что. Нет уж, лучше держаться от всего этого подальше. Целее будешь! Ах, если бы он сейчас не сидел в глухом лесу посреди этой проклятой долины.