Повисло мрачное молчание. Даже костерок, казалось, старался трещать потише, опасаясь гнева Ниссы.
– Какая ирония, – невесело проговорила гнома, смотря на первертивное жало да играя желваками на щеках. – Ещё вчера мы обсуждали, как Анриетту Травницу сожгли на костре за то, что она перверсией калечила смертных…
Ганс вскочил, но у него тут же закружилась голова, и он согнулся, уперев руки в колени.
– Пожалуйста! Я нарушил правила магической этики. Кляни меня всеми известными тебе маледиктусами, – бросил он раздражённо. – Зато у тебя есть годы жизни на это дело.
Издёрганными движениями он подобрал полы одежды и побрёл прочь от костра, в ночь, заметно шатаясь и сгорбившись аки голубь.
– Ганс! – крикнула Нисса.
Мальтеорус остановился. Он повернул голову и скосил взгляд на очередную жертву опуса Анриетты Травницы, легко додумывая, что она сейчас скажет.
– Ты зря не читал «Новую магическую этику». В восьмой главе Бальдр пишет, что, когда иного пути для спасения жизни нет, подобная перверсия допустима. Ганс, это гениальный опус. Спасибо тебе.
От изумления фон Аскенгласс зашёлся густым кашлем, напоминавшим карканье Карла.
– Я бы так же поступила, – устало продолжила гнома, укладываясь обратно. – Яд вейдхеллей смертелен: уж лучше с жалом, чем в каирне, верно? Кстати, а где остальные? Понесли камень к Оддбьоргу?..
– Нет, они… – Бернар не знал, как рассказать лекарице о потерях их маленького отряда.
Зато знал мальтеорус, вернувшийся к костру:
– Вмятину мы потеряли. Вейдхелли утащили тебя в гнездо. Мы решили пойти за тобой в самое чёрное подгорье. Мы обрушили свод пещеры, чтобы задержать этих жуков, но из-за моей ошибки автоматона завалило. Полифакторный соскок. Он погиб как герой.
– Хютер защити… Как вы сумели?! Это невозможно. Автоматон погиб? Но у него же нет души…
– И ты туда же! – воскликнул Бернар. – Как нет? Он пожертвовал собой ради тебя!
– Мы решили, что у него есть душа, – сухо заметил Ганс, глядя в сторону. – Что она обретёт покой.
– И от вашего решения она вдруг появилась? – возмутилась алхимица. – Такова магия душ?!
– Что вы вообще обсуждаете, – поражался Бернар. – Вам какие-то колдовские вопросы важнее самого Вмятины, да?
– Нет. Мне… мне очень жаль его, правда, – призналась гнома. – Но пойми: механизм не может умереть, как мы. Его мотор заглохнет, топка остынет, все велунги встанут. Но душа не отлетит в Тот мир, ведь её нет.
– То есть… подожди. А что будет дальше? На что мы его обрекли?
Нисса пожала плечами, поморщилась от боли в животе и уставилась на собственное жало. Она не могла найти подходящие слова.
Конечно не могла найти – их уже нашëл мальтеорус:
– Моя ошибка обрекла его на вечное небытие во мраке подгорья. Его больше нет. Это я и хотел тогда сказать…
Сокрушённый Бернар только хлопал светлыми ресницами.
– Прости, Ганс… – прошептал он. – Прости меня, пожалуйста.
– Да чего уж, – буркнул эрудит, хотя казалось, что друг извиняется не перед ним.
Все мрачно замолкли. Стало оглушительно тихо, а потому, когда внезапно каркнул Карл, сидевший на недвижном Зубиле, все вздрогнули.
– Ох, ещё и Зубило ведь… – грустно заметил Бернар. – Что с ним-то делать? Он тяжёлый, не утащим.
– Я попробую его завести, это вроде бы несложно, – ответила Нисса, а затем задумчиво промолвила: – Вмятину ведь тоже можно завести…
– Его можно вернуть к жизни? – оживился полуэльф.
– Предполагаю, что да, – кивнула магесса. – Отремонтировать, залить бак водой, разжечь топку… и запустить. Он должен заработать.
– Но там завал и логово вейдхеллей, – покачал головой Ганс. – Туда не добраться.
– Да-а-а… – протянула алхимица. – Понадобится лихая бригада рудокопов. Отчаянные дворфы. И многочисленная охрана. Это заказ на огромную сумму. Не знаю, тысячи рихтов. Где вообще такие деньги взять?
– Неважно. Мы их найдём, – решительно ответил Бернар. – Нельзя его так оставлять. Ведь мы его друзья. Да, Ганс?
Мальтеорус молча кивнул – медленно, будто размышляя о чём-то своём.
– И какого дьофуля мы туда полезли? – процедила Нисса сквозь зубы. – Сколько лет он будет ждать нас? И как мы теперь без него? Чудовищная ошибка. А ведь Чикт нас отговаривал, предупреждал: нельзя… Постойте, а что с Чиктом?
Воодушевлённый Бернар тут же вновь поник и потупил взгляд.
– Мы его тоже потеряли, – скорбно доложил эрудит. – Здесь на него напали призрачные псы. И сожрали. Медведя убили, разорвали на клочки, будто… куклу тряпичную…
– Нисса, стой! – воскликнул Бернар. – Тебе нельзя вставать! Что ты делаешь?!
– Отвали, я сама себе патоморбистка, – жёстко бросила она, откидывая его руки, и через силу, боль да крики впихнула жало внутрь своего живота. – Дайте одежду, я готова идти.
– Куда? Куда ты собралась? Сейчас же ночь! – противился Бернар.
– Идём к Оддбьоргу. Мерзавец мне за всё заплатит.
Бернар провёл над испустившим дух медведем погребальный ритуал Мельнанэт. Сначала он, отрезав хищнику голову, положил её в двадцати шагах от тела мордой на восход. Затем вырезал зверю глаза, каркая при этом вороном, и расположил их в глазницах так, чтобы они смотрели внутрь черепа. В пасть юноша положил ветвь осины как символ последней трапезы.
После Бернар пустил дрр-мишке кровь, налив до краёв тисовую плошку. Треть полуэльф выпил сам, а остальное отдал Гансу и Ниссе. Дух умершего зверя должен знать, что принял смерть от хищников, а те испили его тёплой солёной крови. Обряд требовал отделить мясо от костей, но то была длительная процедура, а первопроходцы смертельно устали, хотели побыстрее убраться с мороза – да и не собирались есть мясо своего друга. Так что мёртвую тушу просто положили как есть и закидали еловыми ветками под ритмичный танец Мельнанэт.
Когда сражённому другу были отданы должные почести, первопроходцы засобирались. Нисса, скрежеща зубами от злости, долго гадала, как завести Зубило. Тот плохо понимал задачи без хозяина, но на него просто погрузили всё ещё сжатый не пойми в какую фигуру камень. Сама гнома поехала верхом на осле, а Ганс побрёл, оперевшись на плечо неутомимого Бернара. Тот освещал путь последним оставшимся у них фонарём.
На ходу Бернар тонким проникновенным голосом затянул древнюю погребальную песню в память о дрр-мишке. То было повествование об охотнике, отправившемся в горы, дабы найти лекарство для своего больного отца – молоко горной лани. Найдя лань, охотник три дня и три ночи за ней гнался, но не смог ни догнать, ни подстрелить. Наконец, когда он взмолился, чтобы лань сказала ему, что она такое, та вдруг ответила, что она – хромая дочь богини Мельнанэт. Лань прокляла охотника, и тот застрял в расщелине посреди самой высокой горы.
Выручать охотника собралось множество народу, но никто не смог взобраться достаточно высоко. Родственники принялись всеми правдами и неправдами уговаривать охотника, чтобы тот прыгал, но он боялся. Наконец прыгнув со скалы, охотник разбился насмерть. Его жена, сражённая горем, также убила себя.
«На скалу взбирался ты, словно крюк железный, со скалы летел ты, будто фарш пирожный», – пел полуэльф. «Ойра о, пирожный!» – подпевали ему эрудиты.
Как они добрались в морозной ночи по горной долине до пещеры мёртвого гнома? А бес его знает. Ганс уже почти не кашлял, лишь исступлённо хрипел. Алхимица уснула прямо на осле и пару раз чудом не свалилась. Гюнтер, сам продрогший от зимней стужи, шёл нехотя и понуро. Бернар чувствовал, как лихорадка уже начинает охватывать и его тело. Он шёл буквально из последних сил. Даже Карл сел на камень, что нёс Зубило, и прикорнул от усталости.
А от невидимых за ночною мглою горных стен то и дело звучало эхо собачьего воя. Зильбергайсты чуяли их души, ждали чего-то, следили. Чкта им было мало…
– Дай сюда, – ожесточённо сказала Нисса, вынимая у Бернара из кобуры пистоль.
Они наконец дошли до пещеры, и гнома тут же очнулась. А у полуэльфа не было ни сил, ни желания ей перечить.
Только Ганс немощно прошептал:
– Не надо… Он убьёт нас… Он опаснее всего…
Но Нисса его не послушала. Она ворвалась в выстуженную пещеру, погружённую во мрак. Гномьим взором она быстро нашла Оддбьорга, замершего у стены. Он удивлённо обернулся:
– Вы принесли ка?..
Бам! – перебил гнома оглушительный выстрел.
– Это тебе за Вмятину, ублюдок!
Пуля угодила ублюдку в бороду… и высекла из неё искру, будто алхимица стреляла в камень. Старик даже не поморщился. Нисса перехватила пистоль за ствол и побежала к гному, но тот отступил. Отступил прямо в стену – да исчез в ней. В отчаянии гнома принялась молотить по бездушному камню.
– Это тебе за Чикта, дьофуль!
– Нисса, стой! – закричал Бернар, осветив сцену фонарём. – Стой! Мы не можем его убить!
В пещере вдруг стало совсем холодно. От ледяного воздуха резало ноздри и горло, а могильная стужа мгновенно пробралась даже под меховой подбой. От стен тяжёлым громом раздался голос Оддбьорга:
– Остынь!
Нисса бессильно упала на колени, пытаясь отдышаться. Бернар метнулся к ней, укрывая своим плащом.
– Дочка, что ты плачешь? Не надо драться. Я никого ведь не убил. – Голос старого гнома был удивительно, мертвенно спокоен.
– Ты отправил нас на смерть! – гневно процедила Нисса, потерявшая всякий страх. Слёзы замерзали прямо на её щеках.
– Вы сами согласились пойти.
– Ты не сказал о вейдхеллях! – Она гневно кричала на стены пещеры, на бесчисленные горельефы с Клотильдой.
– Там были вейдхелли? – бесстрастно отвечала неживая порода, будто сам Ёрд разговаривал с ними.
– Не ври! Ты всё знаешь про эту долину!
– Я не бывал на руднике триста лет, девочка, ты что… – Казалось, Оддбьорг был искренне изумлён. – Вы туда спустились?
– Да! И даже глубже! – возмущённо добавил Бернар, кутаясь в меховой воротник. – Прекрати нас морозить! Мы притащили тебе камень!
– Безумцы, – покачал гном головой, что объявилась своими лосиными рогами на другой стороне пещеры.