– Нет! – яростно сипел эрудит, вцепившись в аркебузу.
– Ты предал меня! – Клотильда решила уничтожить буквально все изваяния в пещере. – Ты предал мой род! Ты ушёл из моего дома – нашего дома – в эту дыру! Ты столько раз приходил чинить чёртовы развалины – и ни разу не остался! Даже на его день рождения!
– Кто бы говорил! Как будто ты ко мне хоть раз пришла!
Пещера наполнилась каменной крошкой. Клотильда стояла в облаке серой взвеси и, тяжело дыша, с ненавистью смотрела на своего Одди.
– Ты холодное, бесчувственное чудовище! Посмотри, какой я стала! Это всё из-за тебя! Я отправляла к тебе путников, забредавших в долину, чтобы ты мог выстудить их души! Я обращала в камень тех, кто отказывался идти! Я поплатилась за это жизнью, когда те думкопфы пришли убивать «злобную горгону». И ты не можешь даже признать, что прежнюю меня не вернуть!
– Хватит, надоело! – взревел гном. – Больше не желаю тебя видеть!
Хозяйка долины закричала в бессильной злобе:
– Ах так! Будь по-твоему, больше не увидишь. Оддбьорг Бергхоф, граф фон Зерпентштайн, – снаружи пророкотал могучий гром, – я подаю на дворянский развод! Суд устроим в замке на закате. И принеси Хаймунду подарок, у него сегодня день рождения!
Оддбьорг ничего ей не ответил, хотя она явно ждала злой реплики. Его взгляд был холоден, безразличен, жесток. Он молча и спокойно снял с руки обручальный браслет из змеевика и кинул ей в знак развода – для ёрднура этого было достаточно.
– Браслет… Я… – Клотильда неожиданно опешила, но моментально взяла себя в руки. – Ты знаешь, мой браслет в замке. Как придёшь – я его отдам. Ганс, – обратилась ордфрау к эрудиту, – прошу вас ещё об одном одолжении. Как странствующий лектор вы являетесь жрецом Пертиссимуса, а потому наделены священным правом вершить суд. Прошу вас провести наш бракоразводный обряд! А затем захоронить меня. Отдельно от него!
Ганс оторопело кивнул. Клотильда вышла из пещеры, громко хлопнув дверью. Оддбьорга трясло так, что с носа сыпалась каменная крошка. Перепуганная Нисса, разинув рот, наблюдала, как хрупкое семейное счастье, которое они с таким трудом восстанавливали, из-за которого они потеряли Вмятину и Чкта, окончательно разлетается каменной крошкой.
Старый гном рассерженно пнул каменную голову Клотильды. Затем он до хруста сжал кулаки. Потом звучно проскрежетал зубами. После чего вдруг обернулся к первопроходцам с совершенно бесстрастным выражением лица:
– Друзья. Прошу вас, исполните мою последнюю волю.
– Что на этот раз? – зло спросила Нисса.
– Я приду на ваш суд, чтобы снять с себя брачную клятву Акмэ. А затем похороните меня в каирне на склоне Снакфьелль. Подальше от этого проклятого замка.
Снаружи царил всё тот же мороз, уже порядком всем осточертевший. Первопроходцы пребывали в глубоком унынии: погиб Вмятина, чуть не умерла Нисса, неизвестно, что с Чктом, – и все усилия пошли насмарку из-за того, что Клотильде не понравились горельефы Оддбьорга. Мечты о том, что скоро призраки помирятся и смогут спокойно отойти в Тот мир, рассеялись, как пар от дыхания на лютом морозе. Время тоже таяло на глазах, и в воздухе повисло невысказанное сомнение, что друзьям вообще удастся усмирить мятежные души супругов до наступления месяца Нуи, то есть до завтрашнего дня. Что будет, если они опоздают?
Ганс рассказал друзьям свой сон, где общался с Клотильдой, умолчав, правда, о второй концессии.
– Дьофулица поведала тебе во сне, что спасла Чикта, и мы должны в это поверить? – Скепсис Ниссы чуть ли не из ушей лился.
– Она обещала отдать его после того, как мы освободим её, – ответил магус. – Такие обещания священны. Она не стала бы его давать, если бы он не был жив.
– О да, дьофулица даёт священный лофатак! – съязвила гнома.
– Думаете, если они с Оддбьоргом разведутся, то смогут попасть в Тот мир? – спросил Бернар.
– Вероятность высока, – задумчиво ответил Ганс. Благодаря работе Ниссы он чувствовал себя гораздо лучше и почти уже не хрипел. – Если брачная клятва утратит силу, то проклятье разрешится. Они сами готовы к похоронам – на этом всё и закончится. В противном случае…
– Не хотелось бы их убивать! Навсегда исчезнуть – что может быть хуже?.. – Бернара аж передёрнуло.
– Да, такой исход чудовищен. Я уже объяснял, что…
– Да-да, души нельзя уничтожать, – перебил полуэльф. – Пожалуйста, не начинай снова свои лекции.
– Вы что, до сих пор не поняли? – спросила Нисса почти раздражённо. – Они не собираются ни мириться, ни разводиться. Они с нами просто играют. Выматывают!
Утром гнома напилась макового молочка, потому теперь даже могла идти сама.
– Типа как собаки загоняют дичь? – догадался Бернар.
– Вроде того, – кивнула Нисса. – Я поняла это ещё в руднике, а в пещере Оддбьорга убедилась. Он специально нас туда послал, чтобы мы отчаялись! И потом ему ничего не стоило убить нас с тобой. Но он вместо этого ждал, пока Ганс умрёт от холода… и… и пытался нас заморозить! Он питается душами тех, кто отчаивается и замерзает в долине. А если сразу убить, то души ускользнут в Тот мир.
– Так и есть, – нахмурился мальтеорус. – У каждого сатира есть особый путь, которым он должен убить жертву, чтобы сожрать её душу.
– Да. Зильбергайсты вот питаются страхом. Помнишь, Ганс, как ты запаниковал, когда они напали впервые?
– Я просто жутко боюсь собак. Это из детства… – зачем-то начал оправдываться магус.
– Ну так и мёрзнешь ты тоже с детства, все мы боимся зимой околеть, – уверенно парировала Нисса. – Они не создают страх искусственно, а усиливают тот, что уже есть в тебе. По крайней мере, я так это понимаю…
– Очень похоже на правду, – пробормотал мальтеорус. – А Клотильда, получается, обращает смертных в камень.
– Вот именно! – уверенно сказала Нисса. – И зильбергайсты не сжирали Чикта. Гончие приносят добычу хозяину. Наверняка он уже стал одной из её статуй. И мы тоже станем, если будем ей подыгрывать. Или замëрзнем тут насмерть. Надо их обоих уничтожить!
– Исключено! – отрезал Ганс и закашлялся.
Нисса закатила глаза и испустила раздражëнный вздох.
– Послушай, – сказал Ганс, отдышавшись после приступа. – Во-первых, мы до сих пор не знаем, как еë уничтожить. Во-вторых, даже если бы знали, это крайне опасно и рискованно. Для нас же!
– Не так уж сложно догадаться, Ганс! – ответила Нисса. – Филактерий – это её обручальный браслет. Видел, как она растерялась, когда Оддбьорг бросил ей свой? Знаешь, я всё больше думаю, что она просто посулила тебе свою книгу, поэтому ты и пытаешься решить дело миром! Но рассуди сам: если бы они хотели помириться или развестись, разве стали бы класть нам камни на шестерни? Они только делают вид, что ссорятся, а так они заодно!
– Их поведению есть вполне логичное объяснение, – возразил мальтеорус, – диалектика синистра, что значит двойственность осквернённого. Душа жаждет освободиться от проклятья, вернуть благословение своего покровителя и попасть в Тот мир. Но скверне, поселившейся в ней, нужно питаться. Они одновременно хотят и освободиться, и сожрать нас. И сами не понимают, чего жаждут больше! Они такие же жертвы проклятья, как и мы.
– Ну уж нет, Ганс, – ответила Нисса. – С меня хватит! Предлагаешь ещë сочувствовать этим тварям! Из-за их игр Вмятина погребён в подгорье! Чикта сцапала эта бестия! Я была на волоске, ты был на волоске! Что ещё должно произойти, чтобы ты понял?
– Я понимаю, тебе сложно посмотреть на них так, как смотрю я, – ответил Ганс. – Но когда ты уничтожаешь душу, она тебя проклинает! Это куда страшнее!
– Ясно, – сдалась алхимица. – Бернар, что предлагаешь ты? Ганс хочет играть с ними в развод, я предлагаю искать её обручальный браслет и спасать Чикта. Какой план у тебя?
– Слу-у-ушай, – протянул Бернар, шедший первым. – Я как-то не могу так… Они ведь, ну, они ссорятся, но они любят друг друга, да? Я уверен, есть путь…
– Хютер защити! – воскликнула Нисса так громко, что следопыт тут же обернулся, хватаясь за оружие. – И ты туда же! Вы с ума посходили! Или эта змеюка вас очаровала! Ты что, какое «любят друг друга»?!
– Но они ведь столько вместе, – залепетал Бернар растерянно. – И сын их тоже здесь остался… Может, потому, что любовь?..
– Ты понимаешь, что это три дьофуля, а не счастливая молодая семья? – строго спросила гнома, хмуря брови.
Полуэльф нерешительно кивнул:
– Да, что-то у них не так пошло…
– Бернар, – рядом с Ниссой встал Ганс, – мы – единственные, кто может им помочь и снять все эти проклятья, понимаешь?
– Да! – тут же признал полуэльф. – Только мы можем их спасти. Нисса, послушай! Они нам чужие, но все, кому они были близки, давно умерли! Здесь лишь мы!
– И нас всё меньше, дьофуль тебя раздери! – звонко рявкнула гнома. – С каждой четвертью дня спасателей всё убывает! По их же вине, Бернар, по их вине!
– Да… Я не знаю… Всё так неправильно…
– Это диалектика синистра, Бернар, – напомнил мальтеорус назидательным тоном. – Они сами не понимают, что творят! Не глупи! Всё очень серьёзно! Это огромная ответственность.
– Да, да… – соглашался Бернар с обоими, теряясь в доводах, фактах и происходящем.
Его взгляд беспомощно плутал по молчаливым елям, по прекрасным склонам ошеломительно высоких гор.
– В тот день, – вдруг молвил Бернар, прервав спор двух эрудитов, плывший мимо его ушей, – незадолго перед смертью, когда папа в очередном приступе безумия разбил всю мамину коллекцию, он долго-долго плакал. Держа в руках синий тийник, последнее мамино сокровище, папа понимал, что натворил, он понимал, какую боль причинил ей, как ужасен был он сам. Он рыдал и просил у неё прощения за все эти чашечки и вазочки.
В покрасневших глазах Бернара стояли горькие слёзы от воспоминаний, а ком в горле мешал говорить, но он продолжал свой рассказ – тихо, спокойно, с любовью:
– А она плакала вместе с ним и предлагала разбить синий тийник – последнее, что у нас осталось. Но папа не соглашался. – Бернар печально улыбнулся, шмыгая носом. – Он тогда сказал: «Я должен быть сильнее того, что со мной происходит». Так что да, Ганс, я согласен с тобой.