– Да благословит нас Истэбенэль, – выдохнул граф фон Аскенгласс и улыбнулся. У Ниссы поникли плечи, а Бернар, покачав головой, продолжил:
– Ты прав. Мы просто принимаем решения. А как выйдет – так выйдет. Они не понимают, какую боль друг другу причиняют, и не моя вина, что у них такой дрянной брак. Не моя вина, что они дьофули, сатиры, или кто там. Я хочу спасти Чикта и уничтожить их всех. Пошли они в фотцу!
– Прекрасно! – Мальтеорус воздел руки к небу. – Давай обречëм себя на вечные мучения! Это же так здорово!
– Двое против одного, – заключила Нисса, чьё лицо мгновенно просветлело. – Трое, если считать Чикта. Попробуйте поискать браслет. И, возможно, стоит поговорить с горгульями.
– Ты что, не пойдëшь с нами? – удивился Бернар.
– В этой долине есть ещё один дьофуль. Их сын – они ведь его не похоронили как полагается. Я пойду искать останки Хаймунда. Они говорили, что Оддбьорг бросил младенца в реку, но она быстрая, горная. Кости небось разбросало течением до самого водопада. Однако я однажды уже так искала кости винкельских бобров, есть одна хитрость…
– Ты… что?! – Бернар не поверил своим ушам. – Там же эти собаки!
– Я выписывала себе один рецепт на случай, если мы встретим волков, – объяснилась алхимица. – Возможно, он сработает и на зильбергайстов. Они не смогут меня учуять, я как бы спрячусь. Надеюсь, вы не скажете Клотильде, где я. Найду останки ребёнка – хотя бы его похороним достойно.
Карл, до того будто дремавший на плече Ганса, встрепенулся, протяжно каркнул, подлетел к Ниссе и сплюнул на снег клок серебристой собачьей шерсти. Прежде чем гнома сумела что-то сообразить, Ганс поднял этот клок и изумлённо уставился на своего питомца.
– Это… – Он не верил своим глазам. – Чëрт, Карл, как ты умудрился?
– А что такого? – заинтересовался Бернар.
– Это шерсть зильбергайста. Они же тени, так?
– Да… – Полуэльф кивнул, но смотрел так же непонимающе.
– И мы не можем их убить, так?
– Типа того…
– И как тогда они убили медведя?
– Потому что… могут? – предположил Бернар.
– Зильбергайсты шастают между Этой стороной и Той, Эфиром, – продолжил объяснения Ганс. – И они каким-то образом сами решают, где им быть. Поэтому они могут нас покусать, а мы их ранить не можем. А эта птица как-то выдрала у пса клок шерсти! Вот я и спрашиваю: как, Карл, сатир тебя возьми?!
– Ну и дур-р-рак же ты, Ганс! – ответил ворон с нескрываемым презрением. – Пр-р-равильный вопр-р-рос: как еë использовать?
– И вот вечно он так – переводит тему. С ним невозможно говорить…
– А я знаю, как использовать! Дай-ка его мне. – Алхимица ловко отняла клок шерсти у эрудита. – Карл, спасибо тебе! Я добавлю его как висцеру в свой опус. Надеюсь, тогда он точно сработает.
– Ты уверена? Нам нельзя разделяться! – не сдавался Бернар. – Вспомни, что стало с Чиктом. Лучше пойдём в замок все вместе!
Алхимица смутилась, пряча взгляд. Ответила она уже совсем не так уверенно:
– Я… Бернар, я еле на ногах держусь. От макового молочка голова кружится, да и какой там от меня толк… Я не боевая магесса. Я не…
Гнома наконец подняла глаза на полуэльфа, и тот сразу её понял:
– У каждой вещи своя задача. Ты явно знаешь, что делаешь. Тогда с меня филактерий и Чикт. Ганс, ты поможешь мне? Можешь как-то отвлечь Клотильду?
– Я намерен обсудить с ней детали развода и похорон, – проговорил Ганс, насупившись. – Это еë достаточно отвлечëт. Но, Бернар, я тебя очень прошу: не серди её. Я думаю, она может убить Чкт-Пфчхи в любой момент. А нрав у графини вспыльчивый, одно неосторожное слово…
– Здесь я с коллегой согласна. Вон что она с твоими волосами сделала одним только своим появлением, – заметила гнома.
Полуэльф, нахмурившись, кивнул:
– Да, буду подыгрывать тебе, Ганс, как могу. Главное – уведи её куда подальше со всеми этими дурацкими судами-разводами. Надеюсь, я успею найти филактерий, пока ты не продашь ей душу, или что там черти обычно просят.
– Надеюсь, я успею всë уладить, пока вы не совершите непоправимого.
Бернар и Нисса сделали самые скорбные лица, на какие только были способны. Ах, если бы они вняли Гансу, история имела бы куда менее печальный финал! Но, увы, ничто не даëт большей уверенности в собственной правоте, чем возможность обвинить тех, кто поступил чудовищно. А таких возможностей у Ниссы с Бернаром было хоть отбавляй. Да и разве мы с вами, дорогой читатель, окажись мы на их месте, не сочли бы, что Клотильда и Оддбьорг заслуживают смерти? Ваши покорные слуги не поколебались бы ни на миг! Но кто они такие, чтобы судить, – вот в чëм вопрос. Кто судит?
– Эй, проснись, – услышал Чкт-Пфчхи мягкий женский голос у себя в голове. – Ну ты и соня. Устраивайся поудобнее, нам долго здесь сидеть.
Бельчонок не смог открыть глаза, ведь они уже были открыты. Но, очнувшись, он начал видеть. Не было ни боли, ни усталости, ни даже банального после сна неудобства. Только чувство тяжести во всём теле.
Перед взором Чкта открывался прекрасный вид на заснеженную долину Зерпентштайн. Он обнаружил себя высоко на парапете замка, и не лежащим, а сидящим в такой удобной позе, что не хотелось шевелиться.
– Это что, посмертие? – подумал бельчонок. – Но как? Неужели Мельта меня не приняла в Тот мир?!
Женщина у него в голове хохотнула.
– Это не посмертие, а ты не дух, – успокоила она. – Впрочем, едва ли могу сказать, что всё хорошо.
– Я уже понял, что вляпался по самые орехи. А кто ты? И где ты?
– Меня зовут Лив. Я скальда, путница и заодно тоже первопроходица, как и ты. Вернее, была. Сейчас я горгулья. Как и ты. Наши судьбы рифмуются, не правда ли?
Чкт с трудом повернул свою шипастую каменную голову направо и увидел, как та самая горгулья, с которой они вчера общались, повернула голову в ответ.
– Ты был белкой, а потому превратился в совсем махонькую статую! Никогда не видела таких забавных горгулий! Постой. Твои мысли сейчас… они на незнакомом мне языке, – смутилась Лив.
– Это беличий, – мрачно ответил Чкт, окончив тираду.
– А о чём ты сейчас думал?
– О непристойностях и нескончаемых любовных утехах Клотильды с разными зверьми и рыбами.
Лив весело рассмеялась в голове у мельтийца. Неужели можно смеяться мысленно?
– Да, можно! Но требует навыка. Слушай, ты помнишь, как она тебя обратила?
– Помню поляну и обгоревшие деревья. И пепел валился с неба вместо снега. Моё тело истлевало. Та сторона, да? Она забрала меня оттуда в обмен на обещание ей служить… Мерзавка. Чтоб её черти сношали!
– Поверь, она об этом уже триста лет мечтает! А дальше?
– Мы оказались в спальне чьей-то. Она поднесла меня к зеркалу, а дальше… вот.
– Видимо, твой дух слишком силён, потому она так исхитрилась, – подумала Лив.
– А что она делает обычно? Как она пожирает души?
– У неё нет тела, она призрак. Клотильда может вселяться в чужое тело, если нечаянно её впустить. А дальше всё, конец. Она выдавливает тебя, управляет телом, и ты смотришь, как она наслаждается твоей агонией… Затем понимаешь, что шансов нет, отчаиваешься, сдаёшься. Тут-то она тебя и хрумк!
Лив снова заливисто рассмеялась. А вот Чкт был искренне напуган.
– Говорил же им: она демоница. Не послушали… – Нет, бельчонок не упрекал коллег, но горько сожалел.
– Не отчаивайся, белочка. Иначе она тебя сожрёт, ха-ха! Верь, что всё будет хорошо.
– Легко сказать!
– У тебя нет выбора. Я вот верю, потому жива. А Нидгар вот не справился. Да-да, Нидгар. Это мой друг, первая горгулья, что по другую сторону от тебя.
– Он не разговаривает?
– Его нет. Он отчаялся… и она его сожрала. Теперь это просто статуя.
Чкт почувствовал горечь и тоску. Нет, скуку, такую невыносимую, что аж тошно стало.
– Сколько ты здесь уже?
– Очень давно. Здесь всегда зима. Нидгар считал дни и досчитал до ста тринадцати лет, прежде чем он…
– Что?!
– Да, – хихикнула Лив. – Ты и правда вляпался по самые орехи! Прекрасное выражение, я бы из него такой кеннинг сплела…
– Что ты плетёшь?
– Я скальда! Я плету поэзию, будто узлы. Сначала я сочиняю кеннинги, а из кеннингов вяжу висы. Все эти годы я придумывала висы, и мне некому было их поведать… Какая радость, что теперь есть ты! Наверное, потому я держусь до сих пор: я обязана хоть кому-нибудь их рассказать! Вот как тебе такое: «Плащаница Ёрда ветви моря зубья локоны Клотильды»?
– Что… что это значит?
– Снег!
– Снег? Так, подожди с висами. А сколько прошло после… после Нидгара?
– Без понятия. Счёт не моё. Да и мне уже всё равно…
– Зачем вы вообще сюда пришли? Вы не знали, что долина проклята?
– Знали! Ещё как знали. Мы пришли, чтобы убить эту горгону. Она окаменяла взглядом, а потому мы взяли зачарованное зеркало – то самое, которое она тебе показала. И вот мы крадёмся по этому замку, находим её спальню, а тут – горгона! Нидгар посмотрел на неё и окаменел! Но в руке он держал зеркало: она увидела там себя и закаменила себя саму, представляешь!
– Вы шли вдвоём на горгону? Рисковые…
– Мы всё продумали! У нас была раскаменяющая колдовская мазь. Я собиралась зайти следом и…
– Педро… педролизия Вертенберга? – вспомнил Чкт.
– Да! Она самая! Педролизия! Я захожу и вижу: каменная горгона и каменный Нидгар. Я тут же опрокинула на пол Клотильду – она раскокололась, голова отлетела. Мертва! И мне оставалось, понимаешь, только обмазать Нидгара…
– Но ты посмотрела в это зеркало?
– Увы, – горько признала Лив. – Зеркало впитало её взгляд… Или не знаю, как это работает. Затем Клотильда вернулась уже призраком бесплотным. Такого мы не предугадали – не подумали, что она готферн.
– Готферн? Что-то знакомое.
– Безбожница. Никто из богов не принял её в Тот мир, и она вернулась к нам, двум статуям, к своим псам и замку. А затем обратила нас в горгулий, чтобы мы вечность охраняли его.
– Н-да, – грустно протянул Чкт.