Добравшись до оврага, скрытого от посторонних глаз с трёх сторон, Нисса приступила к опусу, который должен был отвадить от неё призрачных псов. Она распалила спиртовую горелку и подожгла клок шерсти зильбергайста, который принёс Карл. Воняла эта шерсть так же, как и обычная. Гнома поморщилась.
Полученный пепел алхимица ссыпала в колбу с му́риевой кислотой, испускавшей на воздухе едкий пахучий пар. В ту же колбу пошли антимо́ний и рвотный камень, после чего Нисса начертила на снегу формаментум – эвольвенту окружности – и поместила шипящий пузырящийся раствор в центр. Разложив на полочке над дымящей колбой мелкую древесную стружку, впитывающую запах, гнома принялась медленно ходить вокруг, меняя направление через разное число шагов. Числа составляли строгую последовательность дэ Гизо. Нужно было, чтобы вся одежда равномерно пропиталась едким запахом.
Через пару котелков опус завершился. Гнома разложила опилки по карманам и тщательно осыпала ими свой шерстяной плащ и голову. По задумке магического произведения, первертивный аромат начисто отбивал обоняние именно у собак породы зильбергайст, и именно у призрачных собак. Думать о том, что произойдёт, если опус не сработает, было выше Ниссиных сил.
Хютер медленно скрывался за горными вершинами. Тени удлинялись, и за каждой из них теперь могла прятаться серебристо-чёрная псина. Нисса дрожала, то и дело нервно озиралась. Скоро Бернар найдёт браслет или Ганс проведёт суд. Так или иначе весь этот кошмар закончится. Живот без конца крутило спазмами из-за раны – так, что гнома шла сгорбившись. Маковое молочко уже теряло свой эффект, а от повторной дозы помутился бы разум – недопустимое состояние в такой ситуации. Стиснув зубы, гнома направилась к реке.
На берегу алхимица провела ещё один опус. Она достала из сумки два прута бузины, веточку можжевельника, масло календулы и золу, оставшуюся после нападения чёрных гадюк – если их насылал Хаймунд, значит, эта зола должна хранить память о нём. Затем гнома начертила на земле череп в клети – символ погребённых останков вступал в неизбежное противоречие с реальным положением дел, давая отличный формаментум. От клети по четырём сторонам света расходились линии, напоминавшие трёхзубые вилки. Встав в центр рисунка, Нисса подожгла веточку можжевельника – им принято окуривать дома, если приходится хоронить новорождённых; то был инфлюкс. Наконец, лекарица приготовила висцеру: замешала золу в масло календулы и этой смесью натёрла прутья бузины. Опус был готов.
Держа прутья в руках, Нисса медленно шла по течению реки. Когда она приближалась к костям Хаймунда, прутья начинали двигаться, указывая в направлении останков. В таких местах Зубило нырял в реку и вскоре действительно возвращался, сжимая в стальной пасти очередную косточку.
Так заварился котелок, затем другой и третий. Ноги Ниссы околели, нос побелел, но в её сумке набралось уже несколько рёбер да махонькая нижняя челюсть. Вдруг раздался душераздирающий вой, и вскоре к реке один за другим спустились одиннадцать призрачных псов. Если бы они шли по следу гномы, её опус с опилками и шерстью точно их остановил бы. Но Клотильда отправила своих псов обследовать берег реки – в надежде, что рано или поздно они наткнутся на маленькую слугу графа фон Аскенгласса, занимавшуюся, без сомнения, поиском Хаймунда.
Алхимица сжалась от страха. Она не могла вскочить и бежать – некуда. Не могла она и сражаться – чем? Пришла её смерть.
– Так-так-так, кто у нас здесь? – Из-за валуна, довольно улыбаясь, вышла Клотильда. Она говорила на вполне сносном орочьем. Нисса сразу вспомнила, как друзья переговаривались в замке, думая, что хозяйка их не понимает. Боги, как же они все были наивны!
– Совсем одна, так далеко от друзей, – продолжала Клотильда. – Неосмотрительно, радость моя!
В голосе ордфрау отчётливо слышались угроза и упоение властью над загнанной беспомощной жертвой.
– Я ищу останки Хаймунда… чтобы захоронить… чтобы хотя бы он упокоился… – пролепетала Нисса.
– Прелестно, прелестно! – улыбнулась Клотильда. – А я, так уж вышло, ищу пропитание. Как ты меня тогда назвала? Кошмарина?
Графиня рассмеялась высоким голосом, и эхо разнесло её смех по всей долине. Она подошла к гноме вплотную. Змеи на голове шипели и извивались в предвкушении долгожданной трапезы. Нисса почувствовала странный запах призрака: сырость, гниль и ещё что-то…
– Хютер защити! – взмолилась алхимица, выставляя свой левый кулак с символом бога-заступника. Затем она отвернулась в сторону заката, пытаясь посмотреть прямо на солнечный лик. Но, увы, Хютер скрылся за горным пиком – боги давно покинули это место…
И гнома смирилась, что останется навечно в этой долине, пополнит ряды серо-зелёных каменных статуй. В следующий миг Клотильда вошла в Ниссу.
Гнома почувствовала присутствие незнакомки – как будто в теле стало слишком тесно. Она не то чтобы смотрела на себя со стороны, нет. То, что она видела глазами, теперь было как будто нарисовано на большой стене, и она от этой стены отдалялась, проваливаясь в чёрное небытие. Теперь всё это происходило не с ней, а с Клотильдой, которая завладела её телом. «Так вот как она, оказывается, питается!» – пронеслась последняя мысль.
И вдруг на этой странной отдаляющейся стене розовый луч закатного Хютера скользнул по снегу, а после его заслонила большая тень.
– Хозяйка! – услышала гнома голос, доносившийся сразу со всех сторон. – Слава богам, я нашла вас! Там, в замке, смертный забрался в вашу комнату! Он шарится в сундуке!
– Ох уж этот мальчик! Прыткий какой, страстный, – ответила Клотильда с насмешкой в голосе. – Ладно, красавица, я пока оставлю тебя в компании моих псов и горгульи. Не переживай только, они тебя не съедят… – Она звучно облизнулась. – Дичь оставляют хозяину. Одо, Руди, сторожить!
Стена со снежным пейзажем начала стремительно приближаться, и Нисса как будто с разбегу нырнула в неё, ощутив сразу и холод, и звенящую тишину, но главное – своё тело, успевшее стать каким-то неудобным, словно чужая обувь.
Окружённая врагами, она свернулась на снегу клубочком и зарыдала, мечтая поскорее умереть.
Спустившись в крипту замка, Ганс и Бернар быстро нашли клозет – комнату без окон в дальнем конце коридора, что вёл сюда от мортуария. В сортире ничего не было, кроме длинной закрытой лавки, под которой, видимо, стояли вёдра. А над вёдрами зияли отверстия для самых неприличных дел.
Бернар, осветив пол своим фонарём, ахнул: его усеивали детские кости!
– Детей-то за что?! И почему в сортире?
– Это черепа грюнхаутов, а не детей, – успокоил его Ганс. – Взрослые гоблины. Смотри, на нескольких до сих пор мясо гниёт – свежие жертвы.
– Немногим лучше… А почему она их здесь бросала, не наверху?
– Графиня не позволила бы грюнхаутам зайти даже в трапезную, только в комнаты слуг, – пояснил эрудит. – Старые правила благородства.
– Благородства? Скорее, презрения, – поморщился следопыт. – Неважно. Давай этот фекальтерий искать!
– Браслета здесь точно нет. Ты уверен, что…
– Да! Наверняка она имела в виду соседние комнаты, скорее их проверим. – Бернар беззвучно поскакал по коридору. – Так, здесь – спальня слуг, одни кровати, не то. Гляди, а эта дверь заперта, да ещё и замок какой сложный. Тут точно хранятся их графские сокровища!
– У нас же нет ключа, – заметил эрудит, разглядывая пространство клозета. – Интересное расположение у уборной – ровно под входом в особняк… Ого! У тебя есть отмычки? И где ты только научился ими пользоваться?
– Нет времени! – пробурчал Бернар, копаясь в древнелюдской двери маленькими крючками. – Нисса в опасности.
– Хорошо-хорошо. Я тебе посвечу.
– Лучше дверь в сортир закрой – воняет даже спустя триста лет. Не представляю, как слуги спали прямо рядом с уборной…
– Не знаю, что тут такого, – ответил Ганс, прикрывая дверь. – В нашем особняке было так же. Это проблема слуг.
Бернар тяжело вдохнул:
– А им, по-твоему, не воняет? У них нет носов? Вот ты укорял меня у костра – а теперь представь: твоя дверь выходит прямо к месту, где десяток смертных каждое утро справляют нужду. Ещё и вёдра с отходами таскать по этому коридору и дальше по лестнице!
– Я бы свои отходы ни за что таскать не стал, – возмутился Ганс.
– Ну вот! Но ты-то и не таскаешь. Голубая кровь!
Ганс одобрительно кивнул. Всё верно, сытый голодному не товарищ. Впрочем, мысли унесли эрудита далеко за пределы клозета в полуразрушенном древнем замке. Книжник ясно различил: высокомерие было чуждо этому рыжеволосому юноше, до поры поседевшему. Бернар не попрекал Ганса слабым здоровьем, как казалось люду всю дорогу. Он так проявлял… заботу? Истианцу с трудом верилось в то, что кто-то мог по своей воле заботиться о нём. Такого ведь не случалось с раннего детства.
Сам юный следопыт не видел ни кивка товарища, ни последовавших за ним изменений в лице, свидетельствовавших о тяжёлой внутренней борьбе. Он наконец справился с замком и отворил дверь в заветную сокровищницу. Внутри из маленького окошка под потолком струился серый сумеречный свет, падая на крупные запылённые сундуки. Всё кругом было завалено хламом. В углу стоял деревянный тренировочный манекен, облачённый в ржавую кирасу, а на дальней стене на полке теснились склянки и флаконы с зельями – эрудит к ним и поспешил.
– Жёлуди-орехи, – смачно выругался Бернар. – Здесь копаться и копаться… Ганс, там точно нет браслета! Не занимайся ерундой, помоги с сундуками.
– Я возражу! Смотри, что я нашёл! Это же петролитическая эмульсия Вертенберга! Ого! Сразу два флакона! – Мальтеорус показал кожаные ярлычки на склянках с гномьими рунами. – Как раз на двух горгулий хватит.
Следопыт меж тем уже вытряхивал на пол содержимое первого сундука: гнилые тряпки, битую глиняную посуду, убитые ржавчиной кольчуги и чёрные от тлена кожаные куртки.
– Ганс, слушай, а что будет со слугами, когда, ну, Клотильда… всё?
– Да что ты за них так переживаешь? – задумчиво проговорил тот, вертя в руках найденный старый шверт. – Они уже триста лет служат лярве. Это больше статуи, чем люди и цверги.