– Я подслушал их разговор – вполне разумный.
– Бернар, ты только посмотри! – воскликнул эрудит, демонстрируя обыкновенный шверт будто какую-нибудь золотую статую дракона. – Это… это…
– Ганс! – зло одёрнул его полуэльф. – Если тебе на чернь плевать, то подумай: они ведь тоже неупокоенные души. Что нам с ними потом делать?
Эрудит недовольно покачал головой, медленно вытягивая древнелюдской шверт из ножен:
– Если верить Клейнмихелю, прислужники сатира, конкретно лярва эфериа, исчезают из мира, когда его покидает сам сатир.
– Сурово.
– Одно дело – маледиктус фаталис, собственные ошибки и трагическая судьба. Другое – примкнуть ко злу из малодушия. «Не жалей их, нет судеб более ничтожных, достойны слуги зла лишь вечного забвения». Заветы Гангберта Нечистоборца, между прочим, стих двадцать шестой. Или тридцать девятый?.. Я неслучайно его вспомнил. Ты знаешь, что это за шверт?
– Самый обычный старый шверт, – пожал плечами Бернар.
Он был прав: оружие было лишено даже инкрустации или резьбы. Ножны – грошовые, без тиснения, орнамента и прочей ботэ. Прямой клинок, крестовидная скучная гарда и латунный диск на эфесе с вырезанным лучистым ликом Хютера. На одной стороне Солнцеликий недовольно хмурился, на другой – тоже недовольно хмурился. Такой вот бог света, чистоты и заступничества.
Лезвие украшали слова на древнелюдском: «Бедролих дункельхайт эр брингт дэр тод» – «Зловещей тьме несёт погибель».
– Я эти шверты только на фресках в храмах видел, – продолжал Бернар, вернувшись к очередному сундуку с хламом: в нём хранились старомодные шляпы. – А, ещё один вживую, у пожилого вельможи. Но у него хотя бы с каменьями был… Слушай, мне всё равно их жалко. Ты уверен, что нет способа как-то слугам помочь?
– Бернар! Он неслучайно без каменьев, пойми! Там в мортуарии на алтарях покоятся священные дары: клык и надглоточная железа Лаписерпентовиридеуса. Это дракон, которого здесь, в этой долине, сразил сам Гангберт Нечистоборец! Стало быть, если здесь лежит шверт хютеринга, то это… это шверт самого Гангберта! Он же хютеринг!
– Ты же не любишь этих хютерингов…
– Безусловно! Но это ведь уникальный древний артефакт с первертивными свойствами. Если поссорился с пекарем, глупо отказываться от его хлеба – особенно если это свежий штрудель с кайзерова стола.
– Кайзерова стола! То есть ты правда думаешь, что он пролежал здесь три эпохи и даже не заржавел? – продолжал Бернар сомневаться в шверте и рыться в последнем сундуке. Его злил этот старый хлам, и Ганс злил, и шверт его дурацкий. – Ага, и ножны не истлели? Даже латунь не почернела!
– Ты не представляешь, с какой сложной перверсией мог быть выкован такой шверт. Одним богам известно, сколько времени и труда в него вложили: выбивали примеси бурой, правильно закаляли сталь, мешали масла, составляли надпись, готовили обряд освящения, подбирали верный день и даже час. Неудивительно, что время над ним не властно! Наверняка он сразит даже бесплотного призрака.
Полуэльф тут же оторвался от дела и протянул руку:
– Тогда давай его сюда. Прирежем их обоих – и дело в шляпе!
– Нет уж, он побудет у меня.
– Да ты фехтовать даже не умеешь!
– Конечно умею! Я всё-таки риттер. – Ганс уже приладил ножны на боку и тут же спрятал их, отвернувшись от Бернара. – Сначала попробуем провести обряд.
– А Нисса?.. Ты о ней подумал? Вдруг она её уже…
– Всё равно пока Клотильды здесь нет – шверт не поможет. Ты нашёл браслет-то?..
– Здесь его нет… – покачал головой Бернар, поднимаясь от распотрошённого сундука. Озираясь, он вышел из сокровищницы.
– А ты точно уверен, что горгулья показала клозет?
– Ну… да… – протянул Бернар задумчиво. – Неужели она бросила его прямо в?.. Этот брак ей настолько осточертел?!
– А что она показала?
– Ну, сначала она показала, что надо идти вниз, в крипту. Потом такое ведро, и в него падает что-то. – Юноша как мог повторил пантомиму Лив и открыл дверь в уборную, вновь освещая её фонарём. Ганс, держа свечу, зашёл в спальню слуг:
– Вообще ни на какой клозет не похоже. Это не ведро, а дом какой-то… Что могло падать на дом? Слушай, с чего ты взял, что это клозет?
– Ну помнишь же, Оддбьорг рассказывал…
Бернар не успел договорить. Из комнаты слуг донёсся крик, затем лязг, потом топот. Полуэльф бросился на помощь Гансу, вынимая пистоль. В спальне каменный слуга вжал в стену хрипящего и дрыгающего ногами эрудита, давя ему на горло.
Бах! – голова слуги разлетелась брызгами каменной крошки, и истукан застыл. Упавший Ганс тяжело дышал и ошарашенно щупал свою шею.
И вдруг от лестницы послышался топот дюжины каменных ног.
– Мердэ! – выругался Бернар, бросаясь наружу, к дальнему концу коридора. – Колдун, сделай с ними что-нибудь! Я их задержу!
Ганс побежал обратно в сокровищницу к своим вещам, судорожно соображая… Дюжина врагов! Каменных мертвецов! Что с ними делать-то?! Какой тут опус? Из коридора донёсся крик Бернара, исполненный страданий.
– Гениально! – воскликнул эрудит, вдохновлённый своей идеей.
– Больно! – кричал Бернар.
– Дехронизация Каммергофера! – отвечал ему Ганс, перебирая короб с висцерой. – Я придумал! В тот раз не сработала – декаданса не будет!
Он выскочил из комнаты, держа в руках необходимое, и увидел Бернара: тот стоял в коридоре, буквально закрывая проход своим телом. Слуги лезли к Гансу, пытаясь отпихнуть первопроходца в сторону. К счастью, из-за тесноты они сильно мешали друг другу. Один из каменных призраков впился зубами в руку полуэльфа. Другого Бернар отпихивал ногой.
– Быстрее, пюта дэ шаронь[39]! – орал следопыт, глядя на то, как магус раскладывает в полутьме по полу какие-то камешки.
– Я не могу так быстро импровизировать! Нельзя подбирать оксюмороны наобум!
– Ганс, мне насрать! Колдуй свой опус скорее!
– Точно! Висцера!
Эрудит показал Бернару окаменевшую руку крестьянки, откопанную в деревне. Конечно, Ганс носил её с собой. Нужен был абсурдус – смысловой оксюморон… но его целый обед продумывать! Одно дело – отложить крушение грибного ствола в подземелье на пару мгновений и совсем другое – остановить дюжину сатиров на… сколько? Ну хоть на сколько-то!
– Сволочь! Ублюдок! – ругался Бернар, борясь со статуями. По рукам его текла кровь, он выламывал им каменные зубы, раздирая о них кожу.
– Абсурдус… абсурдус…
– Ма-а-ама!
– Бернар, ты сбиваешь меня криками! О… великолепно!
Ганс совершенно случайно нащупал обручальный браслет Оддбьорга – из него можно было экстрагировать желание сохранить всё как прежде. Он надел браслет на руку крестьянки.
– Смотри, абсурдус!
Бернар в ответ просто орал от боли и усталости. В неистовой борьбе молчаливые слуги сдвигали его шаг за шагом, всё ближе и ближе к Гансу, увлечённому опусом. Тот видел крупным планом лицо полуэльфа, искажëнное болью.
– Локус! У нас есть прекрасный локус! Терпи! – кричал эрудит, отбегая в дальний конец коридора, но не потому, что там безопасней.
А потому, что там находилась идеальная позиция для опуса, у дальней стены под входом в замок, где застыла жизнь, в центре долины, где застыло время. Террономический оксюморон!
Ганс встал на отхожую лавку и приступил к чтению арканума – крылатой эльфийской фразы, переведённой на остландский диалект древнелюдского языка: «Вэрд их цум аугэнблике загэн: фервайле дихь, ду бист зо шëн» – «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!»
Теперь гармония. Вынув из футляра скрипку, Ганс упёр её в грудь и заиграл весёлую мелодию, постепенно её замедляя…
– Я больше не могу! – прервал Бернар свой нечленораздельный крик речью.
Он упал. Один слуга тут же пробежал мимо, но полуэльф в последний момент схватил его за лодыжку и опрокинул. Вскочил, но его снесли остальные слуги, потом схватили Бернара за руки и ноги, кусая и раздирая на части…
Вот чего не хватало диссонанте!
– Кричи на полтона ниже, Бернар!
– Что, мать твою?! – Кожа следопыта стиралась до крови об каменные ладони. – А-а-а!
– Прекрасно! Но на полтона ниже! Не выходит обертон.
И Бернар действительно смог – диссонанта сошлась! Зазвучала флейта!
Но этого было недостаточно. Слишком многого требовала дехронизация Камергофера, слишком сложный опус, слишком…
Нужен был последний оксюморон. Аффектус? Но какой? Лихорадочно соображать опусы невозможно. Мысли выпадали из Гансовой головы, терялись… Ещё тут эти крики Бернара.
Точно!
Вдруг эрудит прекратил игру, поднимая в воздух скрипку и смычок.
– Вот он! Аффектус! – воскликнул Ганс и бросил инструмент под себя, в дыру клозета, прямо в вековые нечистоты.
За скрипкой последовала и рука крестьянки с браслетом Оддбьорга. Наконец, истианец вынул из ножен меч хютеринга и победоносно вонзил его туда же – в ведро с дерьмом!
В следующий миг клозет и коридор озарила яркая вспышка. На тёмных стенах заиграли блики – красные, голубые, жёлтые, зелёные. И вдруг каменные слуги застыли на месте! Они скрежетали от натуги, но не шевелились!
Бернар, уставший, измученный и окровавленный, с трудом выбрался из толпы замерших врагов и поспешил к Гансу. А Ганс рыдал, рыдал и смеялся.
– Зачем ты всё сбросил в сортир? Даже скрипку!
– Аффектус, – прошептал эрудит, шмыгая носом и хихикая, – ораторический оксюморон, противоречие чувств, сочетание несочетаемого. Я счастлив, что ты жив, что мы живы… но моя скрипка, мой шверт!
– Кажется, я начинаю понимать, как это работает… Ничего, почистишь! Долго они так простоят?
– Не знаю, – пожал плечами эрудит. – Совсем недолго… Зато я знаю, что горгулья показывала не клозет – катастрофу! Камни, падающие с небес! Извержение вулкана!
– Но она явно указывала на крипту…
– Конечно на крипту! Алтарь Акмэ! Где бы ещё старый граф устроил тайную сокровищницу? За алтарём своей богини. Бернар, там картина с огнём, нужно за ней искать!