– Сестра? – с набитым ртом уточняет Грегори.
– Да, – с таким же набитым ртом отвечаю я и улыбаюсь. – У меня еще два брата есть. Семья большая.
– Хах! – Грегори забавно трясет головой. – У меня пять! Пять братьев!
Я чуть не давлюсь от удивления.
– Представляешь в какой конкуренции за игрушки рос я? И ни одной сестры. Я бы хотел иметь сестру, которая готовит так, как твоя.
Я рад, что ему понравился пирог Патриции, иначе пришлось бы убить Грегори.
– Ага, – киваю я и отпиваю воды из кувшина.
– Вот так смотришь на дыру в сеновале, и мысли такие странные… – Грегори уже прикончил пирог и вновь вытянулся на тюках сена. Его взгляд, затуманенный сытостью и усталостью, устремлен вверх. – Звезды прекрасны, непостижимы, бессчетны. Но сосчитать их невозможно там, на хлопковом поле, когда само небо – бесконечный купол, а тут? В этой дыре? При должной выдержке я могу это сделать.
Я с любопытством слушаю его.
– Лежим мы с тобой, Франческо, в полной темноте сеновала и думаем, ага, весь мир сено да чернь, и звезд всего лишь тысяча, а на самом деле их миллионы. Но это нам повезло вернуться с хлопкового поля под крышу сеновала, а если само поле и есть дыра в крыше и лишь кажется нам чем-то огромным? – Он зевает так громко, что я боюсь, он поднимает все ранчо. – Неспособность видеть шире – это спасение или проклятие?
И не успеваю я моргнуть, как он замолкает. Уснул. Потрясенный его словами, я откидываюсь назад и подкладываю руки под голову. Никогда не задумывался над этим. Я боготворю свою долину, а на самом деле это лишь… клочок земли? Грегори, если верить его словам, в телеге с четырех лет и увидел таких долин сотни и не только их, а еще горы, океан, пустыни и десятки городов. Ему нужно поговорить с Хантером. Я чувствую, что их души вибрируют на одинаковой частоте.
Пальцы сна пробегаются по моим бедрам, пояснице и груди, погружая в сладкую негу, а вот глаза, как заколдованные, уставились в треклятую дыру в крыше сеновала. Для ручной птицы клетка – целый мир, для орла в небе – жалкая точка. Я поворачиваю голову к Грегори, чтобы рассмотреть его необычный оттенок волос, который неуловимо о чем-то напоминает. Мало света, всего лишь одна прядь выпала из-под кепи. Он размеренно дышит. Вероятно, он и не рассчитывал найти пристанище в доме одного из ранчеро. Наверное, жизнь в дороге научила его одинаково радоваться ночлегу что на лугу под дождем, что под сводами дворца. Надеюсь, завтра нас застанет не отец, а кто-то из прислуги.
И я засыпаю, считая звезды и думая о словах Грегори.
Глава 5
Я никогда не спал так хорошо! Даже в кровати с новым матрасом и чистыми простынями. Солнце не резало глаза, запах противной каши не раздражал нос, и никто специально не прыгал по скрипучим половицам. Тепло, сухо и в меру мягко.
Я приоткрываю глаза и вижу все ту же дыру в потолке. Теперь в ней просто чистое синее небо. Мышцы затекли, и я двигаю плечами, борясь с ноющей болью. В груди как будто бы жжет. Сначала я не понимаю почему, а потом пелена сна спадает, и я вижу поверх рубашки руку. Я шевелю пальцами и осознаю, что кисть не моя. Поворачиваю голову – и вспоминаю, почему уснул на тюке сена, а не в своей постели.
Грегори. Мой новый знакомый, веснушчатый любитель уплетать пироги, болтать о звездах и блуждать по чужим полям. Интересно, он так же бодро несет чушь с первыми лучами солнца или приберегает сомнительную мудрость для сакральной ночи? Я коварно усмехаюсь: так и подмывает столкнуть его с тюка сена, но, к сожалению, от матери мне досталось доброе сердце.
– Грегори? – Я убираю его руку с груди и замираю.
Вчерашнее впечатление сейчас подтверждается: мой новый знакомый выглядит вполне порядочным джентльменом. Да, когда ты сидишь на куче мусора в чужом поле, тебя кто угодно примет за сумасшедшего, но здесь ошибки быть не может. Эти хлопковые штаны отличного качества, руки довольно ухоженные… Я перевожу взгляд на его лицо. Ну как же много веснушек, интересно, они у него только от солнца или зимой тоже? Я вспоминаю лицо матери: у нее такие крапинки появлялись весной, но надолго не задерживались.
Вот на что я трачу драгоценное время? Даже не представляю, который час, но уверен: мои уже проснулись. И вместо того чтобы разбудить Грегори, похлопав по щекам, я пытаюсь вспомнить, сколько веснушек было у матери. Меня выводит из размышлений шлепок по руке. Глаза Грегори открываются, а губы расползаются в улыбке.
– Франческо, невежливо рассматривать людей в упор, особенно когда они притворяются спящими!
Его глаза такого насыщенного цвета, что я не ленюсь и смотрю на небо в дыре. Нет. Его глаза светлее, ближе к серому, но их палитра удивляет меня точно так же, как и ночью. Мои просто карие. Я оскорбленно хмыкаю и шлепаю его по руке в ответ. Сейчас он у меня договорится и точно полетит «с небес на землю»!
– Да ладно тебе, я же просто пошутил! – смеется он.
– У нас на Диком Западе шуткам не учат. – Я облизываю пересохшие губы и шиплю в ответ. – Надо было дать тебе хлыста вчера и погнать до города! – Наверное, я даже краснею от негодования, разве что из ушей не идет пар. Патриция всегда утверждала: любая моя эмоция сразу читается на лице. – Если проснулся, то почему притворялся? Жить надоело?
– А что, только тебе можно исподтишка рассматривать людей? – не унимается он.
Я закатываю глаза и пихаю его в бок, вызывая радостный смех. С таким детским взглядом на жизнь… откуда ты свалился на наше поле, Грегори?
– Я проснулся за несколько секунд до твоего пробуждения, Франческо!
– Кстати, почему ты постоянно повторяешь мое имя? – ворчу я.
– Мне нравится, как оно звучит, почему я не могу повторять поэтичные слова раз за разом? – Он пожимает плечами и садится на разорванном тюке. – Еще мне нравится слово «клен», но повторять его без смысла, как умалишенный я не собираюсь. Хотя кленов у вас тут полно, на каждом шагу. Я бы то и дело сидел под ними, ловя листья и любуясь миром.
Я открываю рот от удивления.
– А осенью клены, наверное, пылают! – Он снова улыбается, но по-другому, лукаво. – Правда, не так сильно, как твои щеки, Франческо.
– Я понял, понял! Ты любишь клены! – Руки сами сжимаются в кулаки.
Какой же остряк! Не могу. Тянусь навстречу, подумывая дать ему щелбан, чтобы голова треснула. Не успеваю: Грегори вдруг сам делает рывок вперед, перекатывается через меня и, нависнув сверху, закрывает рот рукой. Его настороженный взгляд мечется по сеновалу. Я ошеломленно таращусь в ответ. Я, конечно, молодец, что пригласил незнакомца под свою крышу! Правда, желай он задушить меня или прирезать, – мог бы найти момент и получше. Какого черта вообще творит этот умалишенный?!
Грегори примерно одного со мной роста, весом, может, чуть меньше, вот только в силе не уступает. Я хочу вырваться и как минимум дать ему по башке за эту выходку, но не получается. Еще чуть-чуть – и он проломит моей спиной доски, и мы благополучно полетим со второго этажа. Наконец мне все же удается привлечь его внимание своим яростным взглядом и шипением. Он будто приходит в себя.
– Франческо… – Он склоняется ближе и шепчет: – Сюда кто-то идет.
После этого он расслабляется, видимо, надеясь на мое благоразумие: что я перестану дергаться. Как опрометчиво! Мне-то бояться в собственном доме некого. Так что я вмиг бью его ребром ладони по боку, и, кажется, вижу, как из глаз осыпаются искры. Больше Грегори меня не удержать! Я спихиваю его в угол. Его кепи меня бесит, так и хочется содрать. Из-под козырька выбилось еще несколько прядей. Ну все, я придушу этого наглого гостя прямо сейчас – и дело с концом!
Он снова улыбается. Он точно со своей телеги не падал? Я стискиваю его руки, завожу за голову и удовлетворенно наблюдаю, как он морщится от боли. Заслужил, и сам знает это. Я сердито фыркаю и хочу уже отпустить какую-нибудь колкость, но дверь сеновала скрипит. Не дай бог, это все-таки отец, а не кто-то из рабов. Боже, спаси! Грегори пытается освободиться, но даже это не отвлекает от панической мысли.
Только бы не отец. Только бы не отец. Только бы не отец!
– Патриция, вы уверены, что ваш отец не всадит мне картечью из ружья, если заметит на территории вашего дома?
Этот голос я узнаю легко – низкий, грубоватый, но чем-то завораживающий. Колтон Рид! И имя моей сестры… она что, здесь, с ним? Я замираю, хотя мне уже хочется подскочить и придушить мерзавца на месте. Иногда мне удавалось на скаку оставить Рея, уже этому-то козлу голову открутить не составит труда!
– Все хорошо. – Это действительно ее голос! – Сюда заходят лишь рабы, а отец заглядывает раз в год, проверить, сколько сена осталось после зимы.
Рид молчит, явно сомневаясь. А я даже не могу описать бурю своих чувств. Тон сестры какой-то… заискивающий, игривый, я не слышал у нее таких ноток прежде.
– Простите за моего брата, – шепчет она.
– Ничего. Почему вы извиняетесь за мальчишку?
Это он меня назвал мальчишкой? И погодите, сколько же сейчас времени, раз она привела мерзавца незамеченным? Думаю, уже к полудню, а отец, видимо, успел поговорить с мистером Ридом? Иначе я не могу объяснить следующие слова Колтона:
– Вы не можете дать согласие на продажу ранчо, пока вся семья не будет «за». – Он медлит, будто подбирая слова помягче. – Это логично.
– Не только Франческо дорога наша долина, – тихо отвечает сестра. – Мы все родились здесь и выросли, каждый дюйм дышит историей нашей семьи. Просто так отдать ее не сможет даже Хантер, не говоря уже о Франческо и отце.
У меня перехватывает дыхание, и я опускаю глаза на Грегори. Он смотрит удивленно, дышит медленно и размеренно. Я убираю руку с его лица и стараюсь бесшумно отодвинуться.
– Ему понадобится время, чтобы дать ответ. Ведь он любит каждого из нас.
– Мой отец предлагает большие деньги… – Колтон говорит ровно. – Раньше мы не предлагали таких никому.
Он вновь останавливается, и я уже настораживаюсь. Почему каждая его фраза наполнена таким драматизмом и паузами? Поэт или дурак?