– Патриция, прекраснейший цветок этой долины, прости, что мой брат пересек границу ваших полей и не сказал никому, ни вам, – Колтон фыркает, – ни нам. Прошу, если ваше прощение столь же огромно, сколь любовь к земле, не говорите отцу.
Я сердито смотрю на него, а краем глаза замечаю, как рот Хантера приоткрывается в изумлении.
– Я отправляюсь в город. – Колтон смотрит убийственным взглядом на меня, потом на Грегори. – А ты, на чем хочешь, чтобы вернулся домой в ближайшие три часа, иначе отец оторвет тебе голову!
Вновь бросив нежный… нежный взгляд на мою сестру, этот мерзкий тип все же дает шпору лошади и отправляется прочь.
– Патриция, это что сейчас было? – Не успеваю я слова вымолвить, как мои мысли озвучивает Хантер. Однако я рано обрадовался, брат переводит взгляд потемневших от ярости глаз на меня. – Но ладно сестра! Ты! Франческо Дюран, где ты был всю ночь? Вы… Ты… Что происходит, мне кто-нибудь объяснит? За день брат и сестра сошли с ума! Еще и Джейден рюмки в баре гоняет! Отец узнает, и вам конец!
– Нет! – кричим мы с сестрой так, что Хантер отступает на шаг.
– Позволь мне объяснить. – Грегори делает шаг к брату. Тот недоверчиво щурится. – Вчера я решил прогуляться по округе. Никогда мы с семьей так далеко не заезжали на запад. Пошел без лошади и воды, думал, погуляю пару часов и вернусь. В итоге я заблудился и сел на кучу с хлопком. Там меня и нашел Франческо. – Хантер смотрит на меня, я спешно киваю. – Ночью до города далеко, а одного на вашем дворе Франческо меня оставить не решился. Вот и остался сторожить на сеновале. Конец истории! А утром мы обнаружили Патрицию с моим братом за разговором.
– Хоть один адекватный человек! – Хантер, махнув руками, выдыхает. – Ладно… Отец волнуется, может, хватит уже вести себя как дети?
– Он – и адекватный? – невольно фыркаю я. – Хантер, я буквально нашел его на куче компоста! Он, сидя там, смотрел в небо без капли воды и с парой яблок в штанах! – Мне аж не по себе от того, что брат сразу встал на сторону Грегори. – Кто вообще так делает?
– Дай-ка подумать… Ты?
Перехватывает дыхание. А ведь он прав, я мог бы выкинуть что-то подобное!
– Но черт возьми, Грегори! – Аргументов против брата у меня нет, а Патриция зла, как ведьма на костре, поэтому я разворачиваюсь к волку в овечьей шкуре.
– Да, Франческо? – издевается надо мной он.
– Прекрати, постоянно называть меня по имени! – Я мгновенно вскипаю. Хантер делает шаг к нам, но я останавливаю его рукой.
– Хорошо, Франческо! – смеется Грегори, запрокидывая голову.
– Какого черта ты вообще рыжий! – Я уже понимаю, что несу чушь, но остановиться не могу. – Ты, значит, тоже пришел забрать у меня землю? Может, ты специально околачивался ночью в полях, что-то вынюхивал?
Улыбка мгновенно сходит с лица Грегори, оно становится потерянным. Хантер кладет руку мне на плечо, и я осознаю: меня трясет. Но некоторые мысли, к сожалению, не кажутся таким уж бредом. Кому захочется бродить по хлопковому полю ночью? По чужому полю.
– Говори, что ты делал этой ночью? – сглотнув, спрашиваю напрямик.
– Просто гулял и все! – Он прямо смотрит мне в глаза. – Я никогда бы так не поступил! Не нужно мне твое проклятое ранчо!
Грегори так повысил голос, что домашняя птица разлетелась с заборов и бросилась наутек. Его глаза полны обиды и разочарования.
– Я вынужден! – продолжает он. – Вынужден, понимаешь, сидеть в этой телеге! А ты дурак, Франческо! – Он бросает взгляд на Патрицию, потом на Хантера и добавляет суше: – Простите, что забрел к вам и переночевал на сеновале. – Снова он смотрит на меня. – Честь имею.
Он отворачивается, надевает кепи и, засунув руки в карманы, уходит прочь – в сторону выхода с поместья. Патриция качает головой и бежит за ним, предлагая отвезти его на телеге. Я же стою столбом, понимая, что перегнул палку. Грегори с таким стыдом прятал под кепи волосы, что очевидно: он стесняется своей рыжести и того, насколько похож на братьев. А что сделал я? Нагрубил, обвинил непонятно в чем.
Хантер убирает руку с моего плеча и идет в стойло, понимая, что так или иначе Патриция не отпустит Грегори собирать дорожную пыль. А я закрываю глаза и глубоко вздыхаю. Не доверяю я Ридам. Есть в них что-то подозрительное, хотя я пока не разобрался, насколько все серьезно. А вот дров уже наломал.
Открыв глаза, я вижу около ворот Грегори – он беседует с моей сестрой. Они ждут Хантера. Он улыбается ей: печально, сдержанно, неискренне. Я закусываю губу от стыда, но приблизиться не решаюсь. Ветер колышет ворота, и они скрипят.
Вот так я взял – и залез человеку в душу. Не постучался и не попросил зайти, а выбил дверь с ноги, нащупав брешь в идеальном полотне улыбок и веснушек Грегори. Уверен, ни Хантер, ни Патриция ничего не поняли, они обратили внимание лишь на мой гнев. А ведь да. Я начинаю вспоминать, и совесть грызет все сильнее. Грегори то и дело поправляет кепи, убирает волосы, не позволяет никому смотреть на него так, как смотрел я. В одно мгновение я поставил его в ряд с остальными братьями и отцом, обвинил в алчности. Уверен, будь его воля, он взял бы щетку и тер бы лицо, пока кожа не слезет вместе с веснушками. Черт возьми, какой же я подонок. Франческо Дюран, любовь к ранчо не должна превращаться в мушкет, из которого ты стреляешь по людям. Раны от злых слов не в силах излечить ни один лекарь. Я сжимаю кулаки и стараюсь найти лазейку для оправдания. Тщетно. Я разворачиваюсь и иду в дом, но на пороге оглядываюсь.
Грегори с грустью посматривает на меня.
– Черт, – срывается с моих губ.
Меня сослали. Позорно и без объяснений. Детей, когда пытаются научить манерам, ставят в угол или дают пару розг, меня же, наоборот, отправили в мир, где не сыщешь ни одного угла. В лесную долину стеречь овец. И даже Рея не разрешили взять.
Патриция до сих пор злится на меня. А я разве виноват в том, что у Колтона Рида трусливая лошадь? Упал и упал. С кем не бывает? Раздражает то, что я так долго ждал свою очередь стеречь овец, спорил из-за нее, а в итоге выброшен на улицу.
Прошло два дня, а Патриция не проронила ни слова. Она всегда начинает играть в молчанку, стоит нам поругаться, а отец учит уступать женщинам в их капризах. Сам он, кстати, тоже словно воды в рот набрал и ходит чернее тучи. Один Джейден без умолку воркует о девушках, урожаях и выпивке. Что-что, а его умение жить, не теряя равновесия, удивляет.
Риды на нашем пороге не появлялись, в том числе Грегори. Я отчаянно стараюсь выбросить эту семейку из головы. Они в скором времени уедут и, вероятно, я больше никогда не увижу никого из них, а уж Грегори-то с его жизнелюбивым нравом забудет о моих обидных словах рано или поздно. И все же то, как он натягивал на голову кепку и прятал волосы, раз за разом отдается уколами вины.
– Дурак ты, Франческо… Дурак.
Я смотрю на переливы кленовой листвы и вновь вспоминаю Грегори. Черт, его признание, что он любит слово «клен», въелось в память. Да, это лишь слово, но ведь дело в сути. Можно любить то, что выглядит красиво, и ненавидеть то, что скрыто под оберткой – и наоборот. Видел ли Грегори, как клен осенью загорается яркими красками и поджигает одно дерево за другим, как осень подобно кругам на воде от брошенного камня, охватывает весь Дикий Запад? Скорее всего, да. Если моя клетка – ранчо, то его – целый мир. Есть ли разница между большой и маленькой клеткой? Так или иначе ты наткнешься на прутья. Как я сейчас. Лежу и смотрю, как ветер гладит листья и верхушки леса неподалеку. С одной стороны, безграничная свобода, с другой тупик. Черт. Надо бы все-таки найти Грегори и извиниться. Перед ним так уж и быть, перед Колтоном даже на плахе не улыбнусь. Не верю я ему, и тут сам Бог не поможет.
Я приподнимаюсь на локтях и хочу засвистеть Рею, да вот только друг трудится в поле. Замечательно! Вокруг меня одни овцы, и я среди них главный баран. Обычно я мирно дремлю, пока стадо объедает все вокруг, но не сегодня. Терзаемый совестью, я сажусь, смотрю вперед. Овцы прожорливее саранчи: после нескольких выпасов необходимо перегонять их на новое место. В этот раз мне по-настоящему свезло, не нужно стоять в центре стада и наблюдать, как бы кто не забрел в лес. Отец ревностно относится к нашему скоту. Джейдену досталась пара плетей, когда он не углядел за овцой и ту загрызли койоты. А место это у меня любимое, потому что здесь есть небольшой пригорок с раскидистым кленом. Все овцы как на ладони, а лес настолько густой, что ни одна из них не променяет свежую траву под ногами на скудные островки зелени в плотной стене стволов. А еще я иногда использую Рея как пастушью собаку. Овцы, что неудивительно, боятся его, а пару лет назад я научил его по команде обегать стадо по окружности. А вот сегодня, увы, как только солнце начнет катиться за горизонт, мне придется взять палку и самому погнать их домой. Благо недалеко. Ужасно скучно. Жарко. Мучительно.
– Привет.
Услышав этот бодрый голос, я чуть не лечу кубарем с пригорка. Пара любопытных овец испуганно отбегают в сторону, и тут же все стадо начинает блеять. Я качаю головой. Что верно то верно, я их предводитель. Уже меньше терзаемый раскаянием, я поворачиваю голову в сторону Грегори, который уверенной и раздражающе веселой походкой спешит к моему пьедесталу и начинает подниматься. Судьба – злая особа, подслушивает наши мысли и подкидывает самые невероятные и зачастую неловкие обстоятельства. Я лишь пару сотен раз прогонял в голове варианты примирения – например, как случайно встречаю Грегори в баре и бросаю короткое «извини», а он улыбается, пожимает плечами и проходит мимо. Конфликт исчерпан. И уже к вечеру Риды уезжают куда-нибудь в другое место искать благодатную землю. Вдруг становится не по себе. Удивительно: Грегори уже ориентируется в нашей долине не хуже меня.
Я успеваю лишь сесть поудобнее, когда он опускается рядом. Глаза непроизвольно цепляются за его кепи, которое даже я успел возненавидеть.