– Складывается ощущение, что мы не знаем, ради чего бросались в огонь, – шепчу я, и Джейден удивленно смотрит на меня. – Нет, в глобальном смысле я понимаю. Деньги, наше будущее… Я, конечно, верю в Рея, но хочется надеяться не только на его дьявольскую прыткость. – Моя голова понуро склоняется, не только от слабости. Тревога и неопределенность давят на плечи. – Но удивительно: мы совсем друг на друга не похожи. Ты, я, Хантер и Патриция… Я вот врос в эту землю. Иногда мне кажется, что я дышу нашими кленами, утренней росой на траве, пылью на полях, закатами. Что жизнь струится, как грива Рея сквозь пальцы, и несет, словно его ноги. Что лиши меня ранчо, и все – смерть. Мучительная, тоскливая, неизбежная. Я готов сделать для своей земли все, вопреки рассудку. – Воздуха не хватает, но я стараюсь закончить мысль. – Долина – часть меня, а я – часть долины и никогда… никогда в моей жизни не будет по-другому. Я… клянусь! – выкрикиваю я из последних сил. И голова совсем поникает.
– Думаешь, мы не видим, Франческо? – так же шепчет Джейден. Он слегка дрожит. – Я мало знаю в этой жизни… да как и ты, собственно. Мы зеленее листьев по весне и все же, если я и понял хоть что-то в потоке неспешных дней… Мы ничтожны, но способны на многое. Пережить приветствие и прощание, бедность и богатство, мы клянемся, зарекаемся и ломаем шею от неудачной шутки. Если вечные небеса так изменчивы, то что до наших планов?
– Я… – Мысль обрывается. Мне нечего возразить Джейдену. Хочется поднять голову, но сил нет. И желания.
– Франческо, думаешь, мы не понимаем? – продолжает он. – Иногда вещи становятся правдой, лишь когда их произносишь в слух. И видимо, в сложившихся обстоятельствах с нашествием рыжих я вынужден озвучить правду… – Брат осекается, тихо шипит. Наверное, небольшой ожог на губе острой болью напомнил ему о себе. – Мне больно. Да. – Он говорит сухо, попутно набирая в легкие воздуха, и я дергаюсь, силясь посмотреть ему в глаза. – Устал я копаться в земле. Я люблю тебя и всю нашу семью, но с удовольствием бы променял чертовы поля на другую работу, жену и нескольких детей в будущем. Прости, но… мне бы хотелось продать наше ранчо и уехать на восточный берег вместе с Хантером. Нет, мозгов для учебы у меня нет, и все же у нас, у всей семьи Дюран, любовь к свободе в крови. – Я наконец поднимаю глаза. Джейден вновь шипит и облизывает ожог на губе. – Знаю я про твои скачки под бурей. Все знают! И как ты в реке купаешься часами и бегаешь наперегонки с Реем. Франческо… Иногда я не могу найти разницы между мной с Хантером и нашими рабами.
– Что?! Почему? – Потрясение вспыхивает молнией в груди. – Что ты такое говоришь?! Какие рабы? А Патриция? Отец?!
– Ну, во‐первых, Франческо, Патриция мечтает выйти замуж. И, если все сложится удачно, она уедет отсюда далеко-далеко, если не очень удачно, будет жить по соседству. – Джейден нервно хмыкает. – Да, ее кожа ссыхается под нашим солнцем. Она вся трескается и лопается, стоит перестоять на жаре. А хлопок любит жару, а пламя отчего-то нет. Отец… – И вновь Джейден задерживает дыхание.
Тяжело говорить подобное. Я, к сожалению, догадываюсь, что услышу.
– Отец не отпустит память о матери. Не могу представить сил могущественнее, чем его любовь к ней. Но… она мертва. – Он говорит с такой горечью, словно на язык попал пепел. – Я тоскую по ней. Как и все мы. Но каждый раз, проходя мимо ее могилы, я понимаю… Мы можем измениться, переехать или пропасть без вести, а она – и не важно, будет могильная плита или нет, – никуда не денется из наших сердец. А вот наш отец другой. Не представляю, ради чего он может оставить ее могилу. – Он пытается запустить руку в волосы, но их по большей части скрыли бинты.
Я все молчу, покорно слушаю. Джейдену больно. Похоже, в том пожаре он рассмотрел свое будущее.
– А мы похожи на рабов, потому что так же привязаны к земле. Они словно на цепи, им некуда пойти, но разве мы другие? – Он шепчет, но шепот его – тяжелый, давящий гром. – Откуда нам взять деньги на наши мечты? Хантер, хоть и Богу не даст вставить слово в разговоре, не кошель с долларами. Его карманы пусты, а у меня пуста и голова. Мы как две капли воды, упавшие в разные реки. У нас свой путь, который, возможно, судьбоносно закончится здесь. – Он усмехается. – До тех пор, пока Патриция не найдет мужа, отец не перестанет держаться за мать, а ты не разлюбишь ранчо, мы никуда не двинемся, ни вперед, ни назад.
Я не слышу в голосе брата упрека.
– Все потому, что мы любим вас больше себя. И я не сетую… я хвастаюсь. – На губах Джейдена вновь появляется болезненная улыбка. – Я люблю своего брата, чудно`го и слегка дурачка. Мое сердце не преисполняется радостью больше, чем когда я смотрю на тебя, бегущего с холма с Реем. Не буду говорить за ворчуна Хантера, но я счастлив. – Улыбка становится лукавой. – Прости меня за откровения… Просто, когда у тебя по всему телу ожоги, ссадины, а брат-близнец водит тебя в туалет, – жизнь не мед! Тяжело сохранять в сердце любовь, когда тебя кормит с ложки не красавица со светлыми глазами, а черт с острым языком.
– Патриция красивая, и она иногда кормит тебя! – Я говорю чушь, лишь чтобы преодолеть неловкость и чуть успокоить сердце. Задумывался ли я о жертве брата? Нет, кажется, думал я лишь о ранчо. – В следующий раз я задушу тебя. Тебя или Грегори. Сил пока на одного из вас! – Я фыркаю, заставляю себя усмехнуться. – Оба безумцы. И на кой вы свалились на мою голову?
– Ты нашел Грегори на куче компоста, Франческо. – Джейден скептически качает головой. – Ты буквально сам привел его на сеновал, и, о удивительно, он теперь носит тебе еду в комнату! Не жалуйся! – Он щурит глаз. – Патриция бьет меня ложкой по голове, когда я не успеваю жевать и глотать. А он что? Хвалит тебя за каждую съеденную ложку? – Он смеется, хоть и беззвучно. – В любом случае я тоже рад, что мы живы, это главное. Остальное мы обдумаем.
– Скажу Патриции, что ты соскучился по бобам. – Мести ужаснее я уже не придумаю. Пусть ест бобы, шутник, разбередивший мне душу.
– Жестоко, – ворчит Джейден.
– Бобы полезные, – раздается за моей спиной.
Отец.
– Я рад, что недалекие собрались в одной комнате. – Он вымученно выдыхает.
Видимо, это он про нас. Интересно, а отец осознает, что тоже находится в этой комнате?
– Один мой сын чуть не сгорел заживо, другой чуть не задохнулся! – рокочет он, переступая порог. – Вы в своем уме вообще? Вам сколько лет? Пять?! И нет, я бы понимал вопрос жизни и смерти, но просто бросаться в дикое пламя, Джейден, уже верх безрассудства! – Дальше следуют угрозы похлеще моих: – Не дай бог, увижу, как ты подходишь к костру ближе, чем на три шага, – привяжу к Рею за ногу и пущу по полю!
Замолчав, отец переводит взгляд на меня, но я все еще в каком-то оцепенении. Не могу даже его поприветствовать.
– Франческо! Ты не представляешь, что мне рассказали о нашем герое рабы! Знаешь, почему он весь в ожогах? Он… дважды прыгал через стену пламени и во второй раз увяз в хлопке, поджег штаны с рубахой! – Глаза отца горят яростью, и я могу его понять. Черт! Таким Джейден решил со мной не делиться. – Благо у рабов нашлось покрывало, в котором его с подпаленной задницей доставили домой.
– Джейден, черт тебя подери! – рычу я на брата.
– А что, по мне сразу не заметно? Случились некоторые неурядицы! – Глаза отца лезут на лоб, как у раздавленной лягушки, и брат мгновенно меняет тон с ехидного на покаянный: – В смысле, беда случилась, ой, какая беда…
Если бы не ожоги по всему телу, отец дал бы ему подзатыльник. Иногда у самого руки чешутся помочь мозгам брата занять правильное положение.
– Да и ты, Франческо, хорош, – мрачно продолжает отец. Обычно он непрошибаемо спокоен, однако все, что касается нас, воспринимает близко к сердцу. – Врывается, значит, к нам в дом Грегори с тобой на руках и орет, как индюк на плахе. Мне казалось, падать в обморок подобает Патриции, но нет! У нее и брат прекрасно справляется! – Отец трет лоб и переносицу. – Вы оба помотали мне сегодня душу. Последние волосы выпадут через два дня! Благо хоть один из вас троих с головой на плечах. Хантер не только смог отсечь поле, но и вернулся на своих двоих.
– У него возгорание было поменьше… – начинает Джейден, но отец сердито его перебивает:
– Да ты бы и о спичку обжегся всем телом! Лежи и думай, чего говоришь, иначе я заткну тебе рот тряпкой!
Джейден хмурится, сжимает губы и отворачивается, но больше не ерничает: отца мы чтим и любим. Рядом со мной раздается, вероятно, сотый за этот день обреченный выдох.
– Я рад, что с вами в итоге все в порядке. – Отец скупо улыбается. – Теперь уж точно никто не будет путать Джейдена и Хантера. – Он трогает себя за губу, и я понимаю: вероятно, у брата останется шрам на лице. Да и по всему телу…
– Ну вот видишь, отец, что-то хорошее можно найти во всем. – Джейден пытается пожать плечами, но морщится от боли и бросает эту затею.
Кажется, поучения закончены: отец больше не ворчит на него. Наконец-то, если честно, силы стремительно покидают меня. Я пытаюсь подвигать пальцами, но они как-то не очень хорошо меня слушаются.
– В любом случае, – снова отец нарушает тишину, – я пришел сюда, чтобы поговорить с вами серьезно.
Ох, рано я расслабился. – Боюсь, этот пожар не был случайностью. Кто-то… кто-то поджег наши поля.
Несколько секунд мы молчим, потом я нарушаю тишину первым, выпалив:
– В смысле? Кому это нужно?! Половина города живет за счет наших урожаев и не только! – Меня трясет, но нет сил даже поднять голову. – Какие доказательства есть? Поля вспыхивают с регулярностью в два года.
Но в моей тираде нет смысла, это скорее отчаяние, чем шок. Я ведь думал об этом и сам. День выдался нежарким, и чтобы сразу в трех местах…
– Раб видел какого-то парня у окраин, когда мы сидели и ждали священника, – отвечает отец. – Этот раб и нашел потом на куске, который отсекал Хантер, факел. Его плохо смазали маслом и бросили не в горящее поле. Не удивлюсь, если это провокация. А улик было бы больше, будь мои два других сына поумнее и повнимательней. – Отец вновь устало трет переносицу. – И это еще не все…