– Благо хоть мозги свои собственные, – утешаю его я.
Мы почти дошли до дома. Как же неприятно возвращаться с такими вестями. Даже не представляю, как рассказать все отцу, чтоб его не хватил удар! Да меня самого трясет от злости. Там в поле, под кленом, меня по всей видимости, оглушил шок, но сейчас смысл фраз Грегори начал постепенно доходить. Его отец правда пытался сжечь наше поле дотла и даже не думал о риске нашей гибели!
– То, что попытался сделать твой отец, ужасно, – снова нарушаю молчание я. – Если узнают в Коттон-Тауне, ему не поздоровится.
Рей рядом недовольно ржет.
– Да, да, мальчик, он мерзавец, но ему никто не позволит нам навредить, не злись! – Грегори гладит Рея по гриве, шепча всякую чушь.
– Еще предстоит решить, куда нам деть этого неугомонного коня. – Я скептически наблюдаю за их сюсюканьями из-под отросшей челки. Удивительно, но я уже даже почти не ревную. – Никто и никогда не угрожал нам расправой.
– Вам и сейчас никто не угрожал. Это все – лишь мои предположения. – Грегори наконец отрывает взгляд от Рея и снисходит до меня. Спасибо! – Франческо. Я знаю отца, вот только без понятия, что ему надо. Надеюсь, твоя семья не решит выгнать меня на улицу. И да, Франческо, я согласен на сеновал. Так уж и быть. Все лучше телеги.
Я толкаю его в плечо за глупые шуточки.
– Предлагаю поступить умнее. Спрятать тебя и Рея в лесу и переждать. Ранчо без вас протянет пару недель, а вот ты без него и дня не проживешь.
– Меня поражает и пугает, насколько хорошо ты иногда понимаешь мир вокруг. – Я говорю шепотом, скорее ветру, чем Грегори, и все же он слышит.
– Ты так говоришь, будто для кого-то это секрет. – Он вновь прикрывает глаза и качает головой. Неужели я настолько банален? Инфантилен? Что он пытается этим показать? – Франческо… Ты хоть представляешь, сколько раз я звал тебя, а ты молча глядел вдаль? Кто с кем гуляет, не пойму? Я с тобой или ты с ранчо? – Волосы спадают ему на лоб. – Каплей твоей любви к ранчо можно напоить весь мир.
– Грегори…
– Земля твоя… долина впитала каждую каплю. Остальным досталось лишь одно чувство – жажда.
Я опять поражен этой искренней печалью, но на бурю чувств времени нет.
– Грегори, мы можем сосредоточиться на более насущном? Мы должны поговорить с братьями и Патрицией. Потом – с отцом и придумать план действий. Я не собираюсь бездумно начинать вражду из-за поджога. За Джейдена я бы пару раз проехался кулаками по лицам твоих несносных братьев, однако бог с ними. Мы еще выгоним их с позором!
Наверное, я сейчас выгляжу злым, как сам дьявол.
– Я, между прочим, говорил скорее с полем, что украло все твое внимание, нежели с тобой, Франческо. – Грегори улыбается мягко, хотя и слегка вымученно. Его настрой явно стал лучше. – Главное, ты меня не прогоняешь. А остальное не важно. Я, как клен, могу просто молчать и не привлекать внимание.
– Не можешь! – Я показываю ему язык и смеюсь. – Ты привлекаешь внимание всем, начиная от внешнего вида, заканчивая последним словом в каждой фразе. Грегори, ты странный, и в этом твое величие.
– Мне нечего на это сказать, Франческо! – Его пораженное лицо я запомню надолго.
– Вовремя я заставил тебя заткнуться. – Я усмехаюсь.
Родной дом встречает нас какой-то зловещей темнотой. Обычно Патриция раздвигает все занавески, впуская солнце, или зажигает лампу. Еще и тишина… Встревоженный, я жестом останавливаю Грегори. Я прекрасно знаю и свой дом, и прислугу, и сестру. Что-то не так. Светлые глаза Грегори с удивлением глядят на меня. Я прижимаю палец к губам.
– За мной. – Я кивком показываю направление и молюсь, чтобы этот храбрец не решил идти впереди. Благо хоть сегодня он стал благоразумным молодым человеком или же еще не отошел от потасовки с братьями.
Зайдя в столовую, я тревожусь еще больше. Никого, кроме Патриции, тут нет. Она сидит, как всегда прекрасная: пышное золотистое платье, колье на шее, слегка накрашенное лицо и какая-то магия вместо обычной прически. Моя сестра превратилась из маленькой принцессы в настоящую королеву. Но то, что она сидит в полной темноте за обеденным столом, без еды, одна, меня пугает. В полумраке я еще и вижу дорожки слез у Патриции на щеках. Она заламывает себе руки и пытается скрыть рвущиеся рыдания. Нет, Патриция любит поплакать, – но скорее добиваясь своего от нас, чем из-за настоящего горя. Она почти не плакала, даже когда умерла мать. Я в те дни обливался слезами, а вот женщины в роду Дюран все славились несгибаемостью. Что же произошло? Обернувшись, я рукой мягко упираюсь в грудь Грегори – призываю отойти на полшага и помолчать, пока мы с сестрой объяснимся.
– Патриция, дорогая моя. – Я натягиваю улыбку. – Ты чего сидишь в темноте?..
– Я все разрушила. Это я во всем виновата, – шепчет она, не поворачиваясь ко мне и горбясь еще сильнее. – Франческо, прости меня. Прости. Я глупая, жалкая, и не видать мне счастья! – И вот она вновь рыдает, но уже в голос. Мое сердце сжимается. – Прости меня!
– Дорогая моя, да за что ты каешься! – Я подбегаю и сажусь рядом. Сжимаю плечо, но она отчего-то шарахается в сторону. В груди колет все болезненнее. – Патриция, – я заставляю себя дышать ровнее, – давай по делу. Что случилось? Мы обязательно решим это вместе!
Краем глаза я замечаю, как Грегори аккуратно обходит стол и занимает наблюдательную позицию где-то в комнате. Он уже почти не хромает. Чего он хотел? Супа? Подождет.
– Ранчо подожгли из-за меня! – восклицает сестра, все так же смотря на стол перед сбой. – Риды, проклятые Риды подговорили пьянчуг поджечь наше поле и сломать загон с овцами! Ненавижу их!
Она все сыплет проклятиями, а я спиной чувствую, как напрягся Грегори. Он ведь и без того стыдится семьи. Почему Патриция ничего не говорит в сторону Грегори?
– Прости меня, – сдавленно повторяет она.
– Это не новость… Грегори уже все мне сообщил, – мягко говорю я, а потом разворачиваюсь к человеку в тени. – Я думал, это секрет, и ты только-только узнал? Каким образом Патриция уже в курсе? Тебя поколотили совсем недавно. – Толика подозрения закрадывается в мою голову.
– Думаю, тебе лучше спросить у нее самой, – спокойно отзывается Грегори. – Я примчался к тебе, как только смог. – Он медлит. – Патриция, прости за то, что моя семья приносит вам лишь несчастья.
– Грегори тут ни при чем, – резко бросает она. – Он единственная белая овца в стаде черных баранов! – И опять ее рыдания похожи скорее на гневные проклятия. – Виновата в поджоге только я и никто больше! – Мы опять встречаемся взглядами. – И в особенности мерзавец Колтон. Ненавижу.
– Так, немедленно объясни, что случилось-то! – Я уже теряю терпение. Ну а Колтона готов закопать и без выяснения причин.
Грегори, подойдя, садится за стол. Убедившись, что его ни в чем не винят, он, кажется, расслабился.
– Клянусь, я хотела, как лучше. – Патриция вновь переходит на шепот. – Думала, так сохраню ранчо, отправлю Хантера учиться и обеспечу Джейдену беззаботное будущее. А тебе, тебе Франческо, я отдам твою долину. – Она закрывает глаза, краснея. – Я просто наивная идиотка, ослепленная желанием выйти замуж.
Я не успеваю повторить отчаянный вопрос. Гром гремит в комнате: на стол падает самородок золота.
Он не больше трех дюймов, но удивительным образом будто освещает всю комнату и наши лица. Я неверяще смотрю на золото, не в силах даже помыслить, что Патриция где-то откопала его. Мечта отца лежит прямо передо мной. Значит, в нашей долине… правда есть смысл что-то искать? Я пока не могу точно связать все события, но кое-что уже получается. Да и воображение подбрасывать не самые радостные сюжеты будущего. Моя дрожащая рука тянется к небольшому самородку – хочу лишний раз убедиться в его реальности. Жадность, желание и злоба – и все это в кусках металла? Моя бы воля – уничтожил бы все до единого и забыл, как страшный сон.
Видимо, отец был прав. Ридам нужна не просто наша земля.
Я возвращаю самородок на стол и чешу ладони. Хочется помыть руки и вытряхнуть сознание, как старый половик. Я чуть не подпрыгиваю, когда рука Грегори ложится мне на плечо. Этот поддерживающий жест выбивает из меня весь дух.
– Как же так, Патриция… – Я запинаюсь. – Я до сих пор не разобрался насчет Колтона, но, черт возьми, золото! Золото! Почему ты сразу не сказала, что нашла самородок? Ты же знаешь, насколько это в первую очередь опасно для тебя самой и ранчо в целом? – Я едва держу себя в руках. – Давай по порядку… Когда ты нашла золото? Давно?
– Когда мы в последний раз отправлялись на его поиски. – Она уже говорит ровно, но меня не проведешь. Душа ее трясется. – Я нашла четыре самородка за то время. Этот самый большой. После грозы река разошлась и, видимо, какие-то залежи вышли наружу.
Звучит логично. Буря за день до этого была грандиозная, и неудивительно, что река явила миру проклятие.
– Значит, – продолжает Патриция, – все же оно тут есть. С этим фактом поспорить мы не можем.
– Да как ты предлагаешь спорить с фактом, пока самый настоящий самородок лежит на нашем обеденном столе, Патриция? – Я выдыхаю. – Золото – это конец. Но я так и не понял, каким боком с ним связан Колтон?
– Я рассказала ему…
– Что?! – ору я так, будто кто-то отпилил мне ногу ржавой пилой. – Ты что сделала?! Патриция, ты в своем уме вообще была?! – Меня бросает в холодный пот, глаза лезут на лоб. Я натурально забыл, как дышать, и не знаю, что делать. Паника и гнев кружат мою голову, как корабль шторм. – Боже всевышний! Как же ты могла? Я люблю тебя, но ты скажи как! Как ты могла?
– Влюбилась, – просто и прямо признается она. – Видит яснее тот, кто ослеплен мечом, чем сердцем, Франческо.
Эти слова – как ведро ледяной воды поутру: раз – и ты бодр. Я отвожу глаза. Хорошо, Патриция, ты уложила меня на лопатки и я не посмею слова против тебя сказать. Любовь переворачивает мир с ног на голову, меняет лево на право, мерзнешь летом и мокнешь без дождя. Вот я, Франческо Дюран, люблю свое ранчо, семью и Рея, на что я только не готов ради всего этого? Патриция поступила опрометчиво, однако сейчас я должен дослушать ее историю и понять, как поступить дальше. Грегори тоже молчит. Он сложил руки в замок перед собой и опустил на них голову. Его глаза накрыла какая-то непонятная пелена.