– Грегори?
Его позвали – так ему показалось. Ибо скрип двери мог заглушить и оклик, и его мысли. Днем все было нормально.
В комнате, которая служила и столовой, и кухней, сидела матушка. В тусклом свете лампы разглядеть ее было практически невозможно, весь ее силуэт дышал магией и тайной. Матушка любила платья с пышными юбками – они напоминали ей о годах, когда она еще значилась одной из дочерей уважаемого, но беднейшего арендатора. Мнимые аристократы, задиравшие носы к небесам. Карманы их, увы, обычно пустовали, а слава от заслуг делилась между отцами, братьями, кузенами и всеми, кто не стеснялся бахвалиться одной лишь фамилией. Матушка не была такой. Длинные светлые волосы она всегда собирала в косу, лавандовые духи – то без чего она не появлялась на людях. Она сидела с ровной осанкой, смиренно клала руки на колени, редко смотрела собеседнику в глаза и постоянно улыбалась. Грегори всегда поражало, как, не меняя выражения лица, она демонстрирует разные эмоции. Ему хотелось быть похожим на маму. К счастью, она была только за.
– Не бойся, Грегори, отец и братья уехали по делам. – Нежный голос немного в нос позволил ему расслабиться. Значит, дома никого, кроме них. – Садись за стол. Ты голоден?
Он лишь покачал головой и уселся на стул.
– Матушка, мы скоро опять переезжаем?
– Скорее всего, Грегори… – не стала обнадеживать его она.
Он знал, что ничего не длится вечно: рано или поздно «дела» отца вновь усадят их в телегу и погонят по всей Америке. И вновь будут пустыни, поймы рек, города, деревни, долины, леса – все то, что осточертело Грегори. Захватывающие пейзажи лишь раздражали и вызывали отвращение. Красота, которой наслаждались другие, стала для него омерзительна. Он только-только привык к океану, а океан привык к нему. Возможно, его первый настоящий друг. Оставалось надеяться, что они пойдут вдоль восточного побережья и с ним не придется расставаться надолго.
Грегори оперся спиной на спинку стула и расслабил плечи. Матушка молчала, пребывая в своих невеселых мыслях. А он вновь не знал, что ему делать. Пойти спать до возвращения отца нельзя, вдруг придется спешно собираться в ночи, а Грегори не любил суматоху. Да и братья могли намять бока за очередной побег.
– Матушка, почему мы не можем быть как все? – тихо спросил Грегори. Ее взгляд с керосиновой лампы обратился к нему. Улыбка, легкая, до боли знакомая, расцвела в тусклом пламени. Грегори потерял надежду услышать правду. – Мы постоянно переезжаем с места на место. Нам постоянно не рады, спустя пару недель с нами никто не здоровается. Почему? Почему из города в город одно и то же?
– Потому что ничего не меняется. И люди, которые прибывают в город, и те, которые там живут. Если ты поступаешь одинаково из раза в раз, то и реакция на твои поступки не меняется, – мягко сказала она и посмотрела в окно. Там тьма. Как и дома. – Мне нравится морской воздух, Грегори. Он не так сушит кожу рук, дышится легче, чем в городах… Не хочу в пустыню.
– И мне тоже нравится океан…
Грегори опустил взгляд. Пара тарелок, столовых приборов, кусок хлеба и карты. Отца нельзя было назвать заядлым игроком, но дважды им выбивали окна за долги. Нет ничего плохого в карточных играх, все дело в отвратительных игроках. Колтону едва исполнилось десять, а он уже неплохо в этом разбирался, хотя его еще не звали за стол к взрослым. Смотреть разрешали. Скорее всего, сегодня отец опять проиграл. Грегори надеялся, что все разойдутся полюбовно и новых проблем не возникнет. Однако скрипящая дверь, качающийся стул и печальное лицо матушки призывали не обманываться. Их спокойное время в очередной раз ушло. Его ускользающие мгновения закончатся с прибытием отца и всем знакомой фразой «собирайте вещи».
Грегори знал, что отец ведет себя непорядочно. По крайне мере, не так, как учила Грегори матушка. Он подслушивал разговоры и отца, и братьев, которые никогда не посвящали его в свои дела. Словно приведение, он мог подслушивать, хоть стоя в паре шагов от них. Отец хотел разбогатеть. Как и все, наверное. Раз за разом он говорил матушке, что обещал ее отцу дать ей все самое лучшее. Она же просила не денег, а немного покоя. А связи с контрабандистами, спекулянтами, бандитами вряд ли могли обещать какую-то стабильность. Быстрый заработок и тюрьму – да. По этой причине они частенько путешествовали по восточному побережью. Последний раз им пришлось бежать из Вирджинии из-за проблем с законом. Отец тогда всю дорогу клялся, что никогда не будет связываться с перепродажей хлопка.
– Не переживай, мой дорогой Грегори, рано или поздно мы все найдем свое место. Когда ты подрастешь, сможешь выбрать, как и где жить. – Она говорила так тихо, что ему приходилось прислушиваться. – Я вижу… Ты другой. Ты не похож на братьев. Тебе не хочется куда-то ехать, всюду искать выгоды. Я вчера смотрела, как ты любовался закатом и океаном. Не думаю, что твои братья хотя бы знают его название.
– Нужно иметь сердце размером с океан, чтобы вместить любовь к нему…
На шепот Грегори матушка распахнула глаза. Она ведь и сама это говорила. Да, они с Грегори были похожи, но, к сожалению, не могли перечить остальной семье. Все решал отец. Братья разделяли его интересы. Грегори и матушка были невольниками чужого выбора и желаний. Даже сейчас, когда все стало налаживаться, не обошлось без очередного провала в картах и пари. Азарт и жажда наживы гнали отца хлыстом навстречу беде. Жаль, он не мог отправиться к ней один.
Матушка встала со стула и подошла к Грегори. Он поднял глаза.
– Ты такой красивый и умный у меня. – Она заправила одну из его прядей за ухо. – Твои волосы… Веснушки и такие честные, добрые глаза. Грегори, мой милый, Грегори, прошу тебя, стань счастливым. Я… Понимаю, у нас с тобой долгий путь к той самой жизни, но мы должны постараться.
– Матушка…
– Пообещай мне найти то место, что сможешь назвать домом. – Она взяла его за щеки и слегка потрепала, улыбаясь уже счастливо. – И не позволишь никому отнять его у тебя. Не отдавай то, что даст тебе покой…
– Хорошо матушка…
А потом вернулся отец. Побитый и мокрый. Братья тоже не горели желанием драться и ругаться. Их неплохо поколотили. Ночь, долги и страх погнали их из Бостона уже на рассвете.
Грегори прощался с Атлантическим океаном: смотрел ему вслед так долго, как мог. Порывался выпрыгнуть из телеги и бежать, пока опять не почувствует горячий песок под ногами, пока не услышит крики птиц и шум волн. Ужасно то, что, сделай он так, всем было бы плевать. Лишь матушка внимательно следила за ним, понимая его печаль и отчаяние. А он не мог оставить ее одну. Так штат Массачусетс запомнился Грегори. Волей к борьбе, тоской по неосуществимому, тусклой керосиновой лампой, шепотом раскаяния и просьбой матушки.
Он еще вспомнит пророческие слова, когда болезнь погубит ее. Спустя три года матушка резко начнет кашлять и чахнуть на глазах. Из цветущего цветка, гордого и прекрасного, она превратится в беспомощную женщину. В день смерти только у Грегори хватит смелости проститься с ней и разделить последние мгновения.
Ему будет казаться, что в смерти она не увидела кары или злого рока, лишь разглядела то самое место… где могла бы почувствовать покой.
Грегори отпустит ее на небеса, но не из своего сердца.
Глава 11
Я жую кашу с таким отвращением, будто мне наложили навоза. Позавчерашний разговор до сих пор отдается горечью и болью в сердце. Отец вчера выпорол нас за драку. Похвалил за то, что заступились за сестру, и выпорол. Точнее, выпорол меня и Хантера, а Джейдену обещал заслуженные пять плетей, когда тот окончательно оправится от ожогов. Благо били нас не сильно и по спине. Не знаю, получил ли хоть кто-то из Ридов подобную выволочку, но пять плетей за то, что я выбил стул из-под задницы Колтона, – пустяк.
С Грегори мы, логично, не виделись, ибо подняться с кровати не нашлось сил, а он не решился пробраться ко мне в комнату. Я лишь надеялся, что он украл какую-нибудь еду и не голодал. Он призраком прячется на ранчо, избегая отца по логичным причинам. Сестра и братья не упоминают его, не спрашивают меня о его судьбе. Патриция вообще мало разговаривает, но хотя бы успокоилась. Отец ушел в дела – так глубоко, что про золото пока не узнал. Шторм еще обрушится, однако мне хочется задержать непогоду.
– Спасибо, Патриция. – Я встаю из-за стола и смотрю на сестру. Она не отвечает, даже не поднимает глаз, братья тоже едят молча. Отец уже куда-то ушел, но на столе мирно остывает лишняя тарелка с кашей. Обычно такую сервируют для матери, в память о ней, но порция стоит чуть ли не посередине стола. – А это кому? У нас гости?
– Это порция для сеновального чучела, – бросает Хантер, усмехнувшись. – Возьми еду Грегори и скажи, что, если в следующий раз я не досчитаюсь яиц и отец спросит с меня, он их, как змея, глотать будет целиком.
– Отстал бы ты от него, и так парню не повезло, – смущенно ворчу я, стараясь скрыть удивление.
Значит, то, что Грегори прячется у нас, не секрет. Можно аккуратно провести его сегодня домой. Сено – неплохая кровать, но перина – совсем другое дело.
– Спасибо, Патриция, – снова говорю я сестре.
– Это Джейден вообще-то, – уточняет Хантер. Патриция и Джейден подозрительно молчат. – Иди ты уже к своему дружочку, смотреть на твою кислую мину противно. Вам надо натаскать Рея так, чтобы он успел сделать два круга, пока проклятые Риды плетутся позади. – Темные глаза брата прожигают во мне дыру. – Не смей проиграть, Франческо.
– Ты пьян? Чтобы я проиграл? Проспись и подумай над своими словами! – Я гордо задираю подбородок, беру тарелку и кусок хлеба для Грегори и, не смотря на брата, иду прочь с видом оскорбленного достоинства.
– С порожка не упади! – кидает вслед Хантер.
Иногда мне самому не терпится отправить брата куда-нибудь чему-нибудь учиться. Его саркастичная рожа так и просит пару крепких ударов кулаком.
Во дворе я осматриваюсь в поисках отца. Будет подозрительно, если я пойду с тарелкой на сеновал. Однако на улице ни души. Даже рабы куда-то подевались. Солнце довольно высоко, а значит, необходимо вывести Рея на пробежку, а то забудет, как гарцевать. Отец сознательно порол меня несильно, чтобы не травмировать перед скачками. Раны почти не доставляют неудобств. Я надеюсь выжать из Рея максимум и сам не собираюсь отставать от него.