– Ты успел сходить на ранчо?! – удивляюсь я и начинаю искать в сумках еду. Где-то тут лежали яблоки. Смотреть на бобы не могу. – И все равно. В следующий раз, пожалуйста, просто толкни меня в плечо, изверг.
– Да, новости забавные. – Он смеется, и я поднимаю голову. – Мои братья, пока мы взбирались в горы, всю ночь забивали окна в доме. Кто-то из горожан разбил парочку. Джейден рассказал и поклялся, что не он занимался подобным. Думаю, никто в городе не рад нашим рыжим мордам.
– Ну не говори про весь город, – бросаю я между делом.
– Так вот! Все готовятся к скачкам, и каждая собака знает, что Риды играют нечестно. Слух про выстрел в Рея уже разлетелся и оброс замысловатыми подробностями. Репутация испорчена. Опять. Мои братья не умеют работать честно. И стрелять тоже не умеют. Впрочем, моему отцу не привыкать хлебать бурбон дома, в одиночестве. – Грегори садится рядом и берет у меня яблоко. Рей внимательно смотрит на меня, и я отмахиваюсь, чтобы перестал попрошайничать. – Иногда мне кажется, он никого из нас не любит. Он любил маму. Все. Не знаю, зачем им было нужно так много детей… Мама вот нас любила… Меня, во всяком случае! Она называла меня втайне самым добрым и смышленым из Ридов.
– Уверен, она вам так каждому говорила. – Я усмехаюсь.
– Ну точно не Моргану! – Грегори вновь смеется и вытирает проступившую слезу. Надеюсь, это не от горя, а от смеха. – Тот, что лысый.
– Какие еще новости? Все там в порядке? Как Патриция?
– Улыбнулась мне сегодня. – Грегори наклоняет голову и надкусывает яблоко. – Отходит понемногу. Но, что-то мне кажется, ее гложет какая-то мысль, и нам она не откроется. Женское… Черт их поймет. – Он замолкает и хмыкает. – Мои братья-дурни притащили какие-то бочки. Это мне тоже Джейден говорил… Он у вас за шпиона?
– Скорее за лентяя, которому делать нечего. – Я закатываю глаза и фыркаю. Брат, как всегда, мается ерундой. – Готовятся к победе, думаю. Пойдешь завтра на ранчо – скажи Джейдену больше камнями не бросаться в чужие окна.
– Но он сказал…
– Слова Джейдена – что блеяние барана!
Нет, брат врет не так уж много, но всегда к месту.
– А что значит «готовятся к победе»?
– Это наверняка порох. – От моего ответа Грегори открывает рот. – Да-да-да, не удивляйся ты так. Видишь, даже у меня есть, чему научить тебя. Промывать грунт или колотить породу не так просто, а вот забросить динамит и разнести все к чертям ради золота… Легко. Рушить всегда намного проще, чем создавать.
– То есть наш дом – теперь бочка с порохом? – морщится Грегори. – Похоже на Ридов. Безрассудство и слепота во имя добычи. Но мне вот интересно… у вас не особо получалось найти золото, а потом вы раз – и нашли. Как так? Не бросал же тут кто-то динамит…
– Динамит, может, и не бросали, но… За день до вашего появления была гроза. Нет! Шторм! Я думал, нас с Реем унесет в небо! – Я ловлю озадаченный взгляд Грегори. – Люблю бегать под дождем!
– Ты сказал шторм!
– Простите, природа не предупреждает о масштабах! – ворчу я. – Так вот! Думаю, тогда молния ударила куда-то в землю, в гору или не знаю… уровень воды поднялся и вымыл часть золота из залежей. Мы искали золото постоянно, после того как Лопес нашел его впервые где-то неподалеку, Грегори! По-сто-ян-но, – чеканю я. – И вот его находит Патриция. Думаю, его вымыло в ту самую грозу. Тогда все и началось, через несколько дней я нашел дурачка на куче хлопка.
– Хорошая была куча, – мечтательно мурлычет Грегори, игнорируя мою шпильку. Вот чудак, а!
– Будь осторожен. – Я смотрю на него и сглатываю. – А то приведешь за собой хвост.
– Конечно, Франческо, конечно, – шепчет он и обводит глазами наше убежище. Я невольно делаю то же и открываю рот от удивления. Встаю, делаю пару неуверенных шагов. Я не верю глазам: мы словно попали в сказку.
В расщелине скрывались небольшая кленовая роща и кристально чистое озеро. Ветер ласкает листья, проводит пальцами по глади воды, по нашим волосам и срывается куда-то в небеса. Зеленая, до ряби в глазах, трава покрывает каждый дюйм земли, подрагивает и блестит от влаги. Неспокойная ночь ушла, оставив место для безмятежного дня. Я закрываю глаза и глубоко вздыхаю. Свежий, влажный воздух. Я чувствую на языке вкус свободы, теперь я знаю ей цену, теперь…
Но тут мой нос опять щекочут.
– Я убью тебя, Грегори!
Говорю я не просто так. Дюраны вообще не говорят просто так. Я открываю глаза и смотрю на Грегори с очередным колосом в руках. Мое милосердие закончилось там, в палатке, больше я не могу спускать такое неуважительное отношение янки к нам, гордым жителям Дикого Запада!
Алтею глубоко плевать на очередную нашу перепалку. Поэтому я неожиданным рывком подпрыгиваю к Грегори и перебрасываю его через плечо. Тяжелый. Но для человека, который работает в поле, не тяжелее тюка с хлопком. Он кричит что-то, но мне все равно. Грегори не знает, какую участь я ему выбрал! Он даже на мгновение перестает смеяться, ожидая моей кары. А вот когда я без сожаления, без раздумий бросаю его в воду, то слышу, как он проклинает меня до седьмого колена. Ничего. Я возвышаюсь над ним, как титан над людьми, и хохочу как сумасшедший.
– Ну ты, конечно, и баран, Франческо! Я теперь весь мокрый! – Он сидит в воде и улыбается. – Вода, кстати, теплая! Солнце у вас – монстр, не спрячешься. Твое наказание превратилось в милосердие! – Я не успеваю открыть рот, как он брызгает на меня водой. – Давай искупаемся?
Ничего не говорю – просто скидываю рубаху, оставляя штаны на себе. Грегори все сидит и смотрит на меня. Вероятно, думал, что я не решусь залезть в озеро. Но солнце и правда жарит. Я весь промок от духоты в палатке. Ничего приятнее, чем поплавать в озере в полдень, не придумаешь.
Грегори с неохотой поднимается и тоже сбрасывает рубашку. Его волосы вымокли; цвет, языков пламени превратился в темную бронзу. Он проводит по ним и зачесывает назад, открывая лоб. Его светлые глаза скользят по глади озера, мои устремились к небу. Почувствую ли я еще нечто подобное? Та пропасть между нами? Я же прыгнул, не так ли? Вот он, момент полета, и уже ничего не обратишь вспять. Уже через три дня решится судьба моего ранчо. И эти три дня так далеко, будто в другой жизни. А вот здесь, сейчас я свободен, и крылья распахнуты так же широко, как и глаза, дышится легко, и я… я счастлив.
– Пошли, – говорит он тихо и начинает заходить в озеро.
Не могу понять, солнце ли решило подшутить надо мной или глаза застелила пелена из слез, но силуэт Грегори стал нечетким… и будто замер. Мир нарисован маслом: широкими мазками – небо, трава, чуть аккуратнее – резной лист клена и рябь воды, волнами – бронзовые пряди Грегори, его ровная спина. Но лучше всего в этой картине запечатлелись мои мысли, мои чувства. Тончайшая кисть вывела сотни оттенков любви к моей земле: ощущение молодой травы между пальцами ног, ветер в волосах, езда верхом, невесомый хлопок. Все это и есть мое ранчо, все это и есть я сам. Чудом извилистых путей судьбы или по воле Бога я попал прямиком в сердце долины. Тут бьется пульс, его несложно нащупать, его, кажется, невозможно потерять. Ступаю в теплую воду. Захожу по щиколотки, по колено, по грудь. Задерживаю дыхание, и меня накрывает с головой. И все. Будущего нет. Нет Франческо. Есть только моя земля, моя долина.
Но приходится выныривать. Я не один.
– Я смотрю, ты отличный пловец, Франческо, – смеется Грегори, а сам держится на поверхности так непринужденно, будто упирается ногами в дно. – Вот бы это никогда не заканчивалось. В каждом возрасте есть свои плюсы, но…
Он срывает с языка все мои мысли.
– Как я иногда завидую облаку. – Он поднимает голову в небо. Оно накрывает нас тенью, спасая от беспощадного солнца. – Никто не тыкает в него из-за того, что оно рыжее, белое или черное, никто не может направлять облако и выбирать ему лучший путь или жизнь. Облако не может потерять единственного близкого человека. Ему не нужно держать слово перед Богом и совестью. Это облако. Суть облака в том, чтобы просто быть. У него нет неверных поступков.
Молчу и подплываю ближе, боясь упустить хоть слово.
– Прости, – шепчет Грегори. – Я опять где-то там…
– Все хорошо, все будет хорошо. – Сам не верю, а говорю. – Чему быть, того не миновать. Ты совершенно прав, Грегори. Вчера я не мог уснуть и все думал о рабах, о свободе. Что причинял и причиняю боль людям, а сам даже не переживал об этом! Ужас… Это настоящий ад. Он не там, в Библии. – Я оглянулся вокруг. – Он тут. В наших головах и сердцах. Так что… давай не будем сейчас ни о чем жалеть. У нас еще есть время. Рей справится.
– А я ни капли и не сомневаюсь. – Он выдыхает. Я вижу это ясно и четко. – Меня злит тот факт, что отец и братья ведут себя, будто победили.
– Не удивлюсь, если в скачках победит какая-нибудь дряхлая кляча двадцатилетнего возраста. – Я смеюсь, но Грегори серьезен. Раздражает. – Прекрати. Ты сам сказал, что веришь в Рея. Продолжай верить. У нас и так дела были не очень. Проигрыш в скачках означал бы голодную зиму и, возможно, продажу лошадей.
– Не знаю, как можно продать Алтея. – Грегори улыбается, и я вижу, как Алтей, услышав свое имя, поднимает голову и идет к кромке озера.
Я, на правах его владельца, машу кулаком, угрожая пустить на мясо, если он подумает залезть в озеро. Рей внимательно наблюдает.
– Чего ты ругаешься? – бурчит Грегори.
– А кто, по-твоему, будет потом их вычесывать? Ты, что ли? – Я даю Грегори щелбан. – Не разводил лошадей – не лезь.
– Ой, у-умник, – многозначительно и весомо отвечает он. – Алтей просто любит купаться. Да и понравился я ему.
– Да заметил я!
– Франческо?
– Да не буду я больше бить тебя! – Вместе с этими словами я вновь даю ему щелбан.
– Будь осторожен, пожалуйста. Смотри в оба. Победа не просто так дается, даже если ты будешь верхом на самом дьяволе, хорошо? – Несмотря на вид побитой и мокрой собаки, он говорит серьезно.
Я закатываю глаза. Облако больше не спасает нас от солнца, гладь воды ярко блестит. Иногда мы меняемся с Грегори местами, переживая за весь мир и забывая о самих себе. Мне хочется пошутить, кинуть шпильку, приуменьшить его волнение за меня и Рея, но я решаю, что щелбанов достаточно.