мое сердце в таком величии. Вот бы подняться выше! Но, увы, дорога обрывается, а время не ждет. Этот пейзаж – лишнее напоминание, за что мне предстоит побороться. То, ради чего стоит даже умереть.
Наверное, мы могли бы так простоять до самого заката, если бы Грегори не коснулся моего плеча. Я медленно поворачиваю к нему голову и, задержав дыхание, прикрываю глаза. Еще секунда, еще одна секунда, знаю – пора.
– Пошли, – отрезаю я и направляю Рея вниз по склону.
Мы спускаемся в мирной тишине. Люблю в Грегори то, как он чувствует момент. Он не мешает мне летать в облаках, дает возможность продлить сладкое мгновение, когда душа трепещет от каждого блика света на росе. Мне остается только сказать ему «спасибо» и тайком улыбнуться.
Спуск с горы занимает меньше времени, чем подъем. Может, из-за того, что путь домой всегда короче, чем из дома, а может, из-за того, что мы не боимся навернуться в темноте. И все же я вздыхаю с облегчением, когда кони наконец-то оказываются на ровной поверхности. Рей опять послушный и тихий. Подозрительно. Даже ни разу не попытался удариться в галоп. Точно что-то задумал. Я поворачиваюсь к Грегори, киваю в сторону, где, по моему предположению, Патриция впервые нашла золото, и удивленно охаю.
– Не понял… Это что?
Футах в трехстах от меня или поработали кроты, или произошло землетрясение. Других причин, почему огромный кусок речного берега изрыт, придумать я не в силах. Что?! Что произошло?! Вырвана трава… поломаны кустарники, деревца.
Я сильнее бью Рея по бокам, чтобы он ускорился. Мне надо потрогать эти ямы рукой и убедиться, что это не кошмарный мираж. Сердце начинает стучать где-то в глотке, а ноги немеют от страха. С горы я смотрел скорее на горизонт и не заметил этого ужаса. А теперь спрыгиваю с Рея и бегу к земле, спотыкаясь, слышу, как Грегори зовет меня, но сейчас мне не до него.
Я падаю. Оно и неудивительно. Колени, ладони саднят, но мне плевать, я запускаю руку в огромные пласты земли. Кажется, я угодил ногой в реку: по голени бежит озноб. Горные реки ледяные, отрезвляющие и коварные. Сомнений быть не может. Землю перерывали вдоль поймы, пока мы с Грегори прятались на вершине горы. Ночью? Утром? Когда? Нет. Это не важно, главное узнать кто!
– Франческо! Франческо! Ты как?! – Грегори уже подбежал ко мне и пытается поднять, но мои ноги не слушаются.
Я хватаюсь за него, как тонущий за соломинку, и хочу сказать хоть слово, но горло стянула паника.
– Ну же, давай поднимайся. Черт! Ты залез ногой в реку! Не поранился?!
– Я?! – Крик наконец прорезается, надрывный, как у новорожденного. – Я поранился?! Грегори! Грегори! Посмотри, что они сделали с моей землей! Они изрыли ее, раскромсали! Грегори! Я… Я в порядке! А долина! Моя долина кровоточит! Посмотри, что они наделали!
– Но кто… зачем? – спрашивает он.
Я распахиваю глаза в неверии. Он смеется надо мной? Разве непонятно?!
– Золото… Они искали здесь золото!
Я хватаюсь за грудь и вновь падаю на колени. Что мне делать? Паника, боль и гнев вскипятили кровь. Ужасно. Это ужасно. Все… слухи про то, что у Дюранов на ранчо есть золото, разлетелись! Я так надеялся, что Риды промолчат, надеясь загрести все себе, но, кажется, судьба не играет в поддавки. Неизвестно. Это мог быть кто угодно: работники и рабы, моя семья, горожане, рыжие ублюдки!
Грегори падает рядом и хватает меня за плечи. Ничего не могу с собой подделать, я в отчаянии. Я знал, что добром это не кончится. Патриция нашла не спасение, она нашла проклятие и вручила его врагу. Три дня. Меня не было здесь три дня, а они уже перерыли землю, чудом не решившись забраться в расщелину.
Грегори тянется навстречу и мягко приподнимает мой подбородок. Смотрит прямо в глаза, наверное, ища там остатки рассудка. Поздно, все потеряно, Грегори.
Он сжимает пальцы крепче, и искра боли отрезвляет меня. Я моргаю и шумно вдыхаю.
– Франческо, я думаю, это мои братья пробрались сюда. – Он говорит четко и по делу. Хорошо, по-другому я сейчас не понимаю. – Успокойся, еще не все потеряно. Послушай, меня! – Он отпускает мои плечи, и я сам подаюсь вперед, будто висел на нитках, как марионетка. – Завтра! Завтра тебе надо сесть в седло и показать каждому в этом чертовом городе, что значит фамилия Дюран! Ты должен заставить звезды завидовать своему величию! Ты слышишь меня? – Он опять касается моего лица. – Такими слабыми руками ты не удержишь вожжи, с такими слабыми ногами вылетишь из седла. Но не важно! Твое тело не важно! Падет дух – падет и Франческо, а вслед за ним падет и твое ранчо, твоя долина! Франческо, посмотри на меня.
Я поднимаю глаза, а голову ведет, как после целого стакана бурбона. Кажется, я чувствую привкус кукурузы на языке. Ужасно… Но все, что говорит Грегори, – чистая правда. Если сейчас я не встану, не отряхнусь и не залезу в седло – проиграю. Если понадобится, я буду спать здесь в палатке и стрелять дробью по каждому, кто осмелится шагнуть за границу ранчо. Я возведу забор, найму людей… сделаю все, чтобы защитить дорогое мне место от разрушения. И этот огонь, это желание бороться во мне разжег Грегори. Я сравнивал цвет его волос с солнцем, медью, кровью, с тем оттенком, что мешал в своей палитре свет. Но, как ни крути, первое и, наверное, последнее верное сравнение – это пламя костра, чьи языки подобны волнам его волос. Точнее не скажешь. Грегори будто создан светить и зажигать в людях веру. Потерянный – его судьба нести свет и защищать, потерянный – его призвание любить мир, который его ненавидит. Его семья – моя гибель, но сам он становится спасением.
– Поднимайся, – просит он и тянет меня вверх.
Я вновь, как марионетка в руках кукловода, встаю. Удивительно, но ноги слушаются, а руки не сводит судорогой, сознание проясняется. Жизнь в очередной раз показала: она – не что иное, как поединок бездны и вознесения. Там, на вершине горы, я – король, птица и властелин земли, у подножия превратился в жалкого муравья. Я увидел, что имею, я увидел, как теряю, я знаю, как защитить. Смогу ли? На этот вопрос я найду ответ только в будущем.
Я трясу головой, окончательно собираясь. Грегори вынимает из моих волос листья и ветки, отряхивает землю. Прости меня, Грегори, я, как оказалось, не спускался с горы, я летел с нее вниз, чтобы разбиться о реальность. Но я жив. Это главное.
Рей подходит ко мне и тычется мордой в руку. Я глажу его и утыкаюсь лбом в его гриву. Не конь – человек. Грегори улыбается нам и идет к Алтею, взбирается в седло. Я же отстраняюсь от Рея и смотрю ему в глаза. Только ты меня понимаешь. Не животное – брат. И вместе мы копытами пройдемся по спинам Ридов и втопчем их в грязь. А на следующие несколько лет моя земля будет защищена от любых посягательств. Возможно, получится взять больше лошадей, скотины, нанять работников и расширить поля, выкупить право аренды у соседних фермеров… Отправить Хантера в университет, перестать мучить Джейдена нелюбимой работой и дать Патриции приданое. Вот он, меч, который способен и ранить, и защитить. Вся магия в руках, что держат его.
Рей толкает меня мордой, и я выныриваю из размышлений. Пора. Я уже не тот Франческо, что на горе, но это не плохо, это нормально. Лучше сейчас, лучше до, чем после.
Я забираюсь на Рея, и мы меняемся с Грегори местами: он ведет, я следую.
По пути в город я уже не замечаю, как время утекает сквозь пальцы. Я поглощен только собой и своими бедами. Я по-другому смотрю и на хлопок, и на клены, и на небо, и на землю. Не осталось ничего прежнего. В одно мгновение поменялось все, абсолютно. Цели стали четче, желания – острее.
Мы решаем не заходить в дом, хотя Патриция с Джейденом вышли нас встретить. Словно заколдованные, мы с Реем, не останавливаясь, не здороваясь, направляемся дальше по дороге. Если бы не Грегори, который обрезал мне веревки на сумках, так бы и ушли в город с ними. Я отключился – как когда погружался в озеро, с той лишь разницей, что пучина – теперь не горная вода, а моя душа.
Не знаю, успел ли Грегори рассказать сестре о том ужасе, что устроили негодяи на реке. Не важно. Я отлично спал ночью, был полон сил и надежд, а сейчас от меня словно осталась одна оболочка, одержимая целью победить.
Победа стала для меня важнее воздуха.
Солнце споткнулось о горизонт и не удержало в руках палитру с намешенными красками: алый, оранжевый, коралловый, они размазались по небесному холсту закатом. Я доверился Рею и прикрыл глаза, позволяя вечернему ветру ласкать изнеможенное жарой тело, путать мне волосы, уносить тревогу.
Таким опустошенным я и захожу в общее стойло с лошадьми. Спасибо Грегори, который все делает за меня абсолютно. Договаривается, где оставить Рея, уточняет, когда скачки, объясняет, что со мной. Без него я бы остался страдающим истуканом. Удивительно, но мне хватает сил посмотреть Рею в глаза напоследок. Мой дьявол тоже устал и, думаю, слегка нервничает из-за скачек. Еще покушение сыграло свою роль. Благо здесь, на территории ипподрома, ему уже ничего не угрожает. А мне еще предстоит разобраться в своих мыслях. Я перевожу взгляд на Грегори, потом – на выход из стойла, вздыхаю, закрываю глаза и опять проваливаюсь в какое-то оцепенение. Оно длится весь путь до ранчо, а потом…
– Спокойной ночи, Франческо.
Я резко распахиваю глаза, поднимаюсь на локтях и озираюсь. Я… дома? Когда успела наступить ночь? Когда и как я вернулся домой? Магия, не иначе. Опустив взгляд, я вижу рассыпанные по подушке медные волосы Грегори: он спит здесь же, на полу. Думаю, тоже отключился, как только лег. Грегори мирно дышит. Я, о чудо, тоже дышу. Жив.
Я поворачиваю голову к окну. Луна серебряной пылью посыпала всю нашу долину. Неужели день закончился? Не верится. Решаю не мучить себя и не заставлять бодрствовать. Я опускаю голову на подушку, руку отвожу в сторону и свешиваю с кровати, осторожно потрепав Грегори по волосам. Не знаю зачем. Так мне спокойнее, так мне легче. Я вдыхаю, и уже на выдохе произношу запоздалое: